Даже если Жан закроет глаза, под веками всё равно будут растекаться багровые реки. Красный преследует его уже давно — и дело даже не в наличии комнаты в красном крыле Гнезда, и не в красном имени на угольном фоне его джерси. В красный окрашивается его жизнь с появлением в ней Рико, и как бы Жан ни пытался перечеркнуть и перетереть этот цвет, ничего другого у него никогда не получалось.

Мнимое спокойствие от наличия в непосредственной близости Кевина Дэя — едва ли не самый большой обман в жизни Жана Моро после предательства собственных родителей, которое он, к счастью, спустя все эти годы помнит лишь смутно. Долгое время Кевин видится ему спасителем, способным стереть красноту не только с ран, оставленных Рико снаружи, но и с тех, что Морияма прячет у него глубоко внутри. Дэй правда пытается, то и дело отвлекая их общего короля, высвобождая Жану полные хрупкой безопасности часы и минуты, цену за которые приходится порой платить ещё более неподъёмную.

А после Кевин сбегает, оставляя Моро наедине со своей неизбежной смертью, и вера в людей, и без того едва ощутимая, надламывается окончательно.

Что-то подсказывает Жану, что появление рядом Нила Джостена вовсе не сделает его жизнь проще.

— Жан, — в любой другой вселенной, в любом другом мире, где не существует экси и нет никаких «Воронов», слова Рико были бы не более, чем деликатно произнесённой просьбой. Он не поворачивается к Жану, как обычно позволяя ему созерцать только свою напряженную, выпрямленную спину, но Жан знает — Рико Морияма никогда не просит.

А его приказы лучше выполнять незамедлительно.

Ему вовсе не обязательно формулировать свою мысль целиком, всё предельно ясно и так. В комнате, которую Рико все эти годы делил с Кевином, теперь новый жилец, не желающий привыкать к новому дому, словно дикая, подобранная с обочины трассы кошка. Жан знает по себе: в Башне Эвермор достаточно пройти ускоренный курс покладистости и верности, чтобы навсегда распрощаться со своим прошлым «я». Рико, как оказывается, отличный учитель.

Джостен же, как и ожидалось, никудышный ученик.

На бывшую кровать Кевина Жан опускается медленно, словно боится спугнуть Нила. Тому совершенно некуда бежать, его руки уже давно скованы наручниками и вздёрнуты к самому изголовью кровати, и всё, что требуется от Жана — держать Джостену ноги, чтобы тот не вздумал пинаться. Моро знает его всего несколько часов — не считая, правда, просмотра записей игр «Лисов» и всяческих интервью, — но уверен на сто процентов, что лежать смирно тот не планирует.

Ему бы очень многое хотелось Нилу сказать, чтобы хоть как-то облегчить боль, которая врывается в его тело резким уколом, стоит только Рико коснуться лезвием ножа его кожи. У Жана нашлось бы множество слов: о том, что скоро станет не больно, о том, что всё закончится, о том, что нужно быть сильным, тем более что это — единственная плата за ранее совершённые глупости. Но Жан молчит, потому что ему не позволено говорить при Рико, и копит в себе всю злобу и всю боль, чтобы излить её после.

Джостену определённо хватит боли и без него. Но Жан пока не собирается жалеть мальчишку, от которого зависит и его собственная жизнь.

Он не успевает отследить момент, когда всё заканчивается. Нил стоически терпит каждую новую полосу на коже, каждое нажатие остриём лезвия и каждый удар, но всё же срывается на крик, вырывая Жана из плотного, багрового кольца собственных мыслей. Нил кричит так, что по коже Жана бегут непрошеные мурашки. Он прячет руку за спиной и склоняет голову, когда Рико наконец поднимается с кровати.

— Проследи, чтобы он явился на утреннюю тренировку, — и снова — приказ, а не просьба. — Я зайду перед завтраком.

Рико выходит, оставляя Жану ключ от наручников и искалеченное тело, замершее на кровати Дэя. Интересно, в курсе ли Кевин, кто сейчас пачкает кровью его чёрные простыни?

Жан вздыхает. С губ срывается ругательство на французском, но даже если он закричит — Нил вряд ли придёт в сознание. Отличный повод хоть как-то подлатать его до того, как тот снова начнёт брыкаться и шипеть.

Они не раз проходят подобное вместе с Кквином; Жан частенько разбирается с его повреждениями после насыщенных тренировок, Кевин же учится зашивать оставленные прихвостнями Рико раны, которые сам король не снисходил делать почти никогда. К двадцати Кевин держит иголку в руках так же ловко, как медсестра в каком-нибудь Красном Кресте. В жизни Жана, даже после ухода Кевина — особенно после ухода Кевина — слишком много красного.

— Лежи, — просит Жан, когда Джостен наконец приходит в себя. Он возвращается в сознание так резко, что Жан напрягается, ожидая удар в свою сторону, и очень удивляется, когда его не следует. Вероятно, у Джостена на это попросту нет сил. Ставить на то, что Нил усваивает урок и не будет больше вскидывать кулаки, Жан бы не стал. — Лежи, я только начал.

Вид Джостена отзывается в Жане волной непрошеной злости. Он ведёт влажной салфеткой по исполосованной руке Нила и на одно крохотное, но очень сладкое мгновение хочет не открывать эти наручники никогда. По крайней мере до утра, чтобы избавить себя от созерцания наверняка попытающегося сбежать мальца, жаждущего принести Жану одни только неприятности.

— Тебе придётся быть на тренировке с утра, и если хочешь дойти туда на своих двоих — не дёргайся лишний раз.

Жан встаёт, чтобы взять с полки над кроватью Кевина его же аптечку. Она не раз кочевала из его комнаты в комнату к Жану — тому она требовалась куда чаще.

— Я уже говорил тебе, но, видимо, придётся повторить снова: здесь другие правила, Нил. Ты будешь связан со мной все три следующие недели, и все неудачи мы будем делить на двоих. И все твои выходки будут в равной степени касаться и меня. Хочу ли я этого? Нет. Нужно ли мне это? Нет.

Жан ухватывает Нила за подбородок, поворачивает его к себе левой щекой, рассматривает пока ещё не тронутую кожу. Он знает о плане Рико набить здесь татуировку — в том же месте, что и его собственная. Этим секретом Рико в порыве странной общительности делится с Жаном накануне, вызывая у него приступ тошноты и желания в очередной раз попытаться вскрыть себе вены. Жан держится. Нилу придётся держаться наравне с ним.

— Я знаю, тебе на меня плевать, Джостен. Но я бы посоветовал не отталкивать от себя единственного на этой территории друга. Никто кроме меня тебе здесь не поможет.

Жан заканчивает стирать кровь и тянется отщелкнуть наручники. Прежде, чем провернуть ключ, тяжёлый взгляд снова ложится Нилу на лицо:

— Не вставай, мне нужно зашить один из порезов. Лежи, мать твою, Джостен, — он повторяет настойчивее. — Вскочишь — я выдам тебе иглу и будешь возиться с ней сам, а я продолжу издалека делать вид, что мне не всё равно.