Тело Жана на стену поднимает Конни и в первое мгновение Эрену кажется, что это именно тело — он не реагирует, просто смотрит на то, как друзья сходятся в плотном кольце, замыкая в него Кирштейна. Йегер делает шаг назад и под сапогом крошится мелкий осколок камня. Таких тут много. Тут была настоящая бойня. И кровь на светлых волосах Жана тому прямое подтверждение. Кто-то — кажется, Ханджи, — говорит о том, что Кирштейн спас ее из-под тяжелой ноги Бронированного. Ее оттолкнул, а сам угодил в переплет, выбраться из которого возможным не представлялось.

Эрен к своим годам пережил довольно много потерь. И самой болезненной из всех была первая — когда погибла мама, мир на мгновение прекратил существовать. Потом умирали и другие. Снова и снова люди не возвращался под защиту стен. Некоторых Эрен знал чуть лучше, некоторых хуже. И с каждой смертью ему казалось, что тяжелее не станет; казалось, что сердце в один момент покроется броней и болеть уже не будет.

Будет. И сильно. Эрен делает еще шаг назад и Ханджи вовремя хватает его за руку — еще немного и Йегер слетел бы со стены, прямо на крупные осколки камней, окропленные кровью.

Жан не был лучшим другом. Жан другом не был вообще — в любом случае, Эрен бы никогда не признался тому, что считает его хотя бы приятелем. Куда охотнее приложил бы крепким словом, а то и кулаком. И все же Кирштейн был человеком, с которым он бок о бок прошел через многое. Теперь, видя безжизненное тело Жана, Эрен понимает, как ошибался. И когда Микаса слегка отклоняется в сторону, позволяя Йегеру увидеть тонкую струйку крови на виске Кирштейна, мир останавливает движение снова.

Он решительно шагает в сторону Бертольда, еще не успевшего прийти в себя. Эрен собственноручно вырезал его из тела Колоссального, чтобы доставить разведке врага, способного говорить. Эта цель казалась такой простой и правильной, но теперь заметно меркла на фоне желания причинить боль. И уничтожить — пока еще не всех титанов, нет, но этого обязательно.

— Поднимайся! — Эрен не понимает, что требует невозможного. Бертольд не смог бы подняться на ноги, даже если бы был в сознании. Желая вытащить врага из поверженного титана, Эрен не скупился на удары острым лезвием и не щеголял закономерной солидарностью. Отсекал конечности с легкостью, подгоняемый собственным гневом. Теперь же все эмоции удвоились и отрубленных ног было мало. Хотелось увидеть, как голова полетит вниз. Хотелось, чтобы Райнер увидел, к чему привел своего податливого друга, — Поднимайся, Бертольд!

— Эрен! — не сразу до Йегера доходит, что зовет его Армин. Лучший друг хватает за запястье, пытаясь остановить, и у него получается. И откуда только сила взялась? Эрену кажется, что еще немного, и Арлерт с легкостью вывернет ему сустав. Он уже хочет вскинуть руку, вынуждая Армина отпустить, и снова повернуться к Колоссальному, такому уязвимому сейчас, но Арлерт тверд в своей решимости. Свободной рукой он указывает в сторону Жана и…

И Эрен видит. Видит, как тяжело вздымается грудная клетка Кирштейна, заставляя кровь на губах пузыриться. Это значило, что Жан был еще жив. А еще то, что времени мало — ребра явно сломаны и одно из них пробило легкое. Откуда диагноз появляется в голове, Эрен не знает. Да и думать об этом некогда. Мир снова начинает свое движение и вокруг разом становится слишком шумно. Все говорят, говорят и говорят. Решительно пытаются найти выход, но Йегер видит один — доставить Кирштейна к доктору.

Добраться до которого они, конечно, не успеют, даже если Йегер искусает себя до полусмерти и, превратившись в Атакующего, на руках постарается отнести Жана к месту. Не выйдет.

Думать проще у него не получается. Способность рассуждать словно вылетает из головы, а ей на замену приходят импульсивные эмоции. Потому, когда рядом кто-то — неужели снова Армин? — вспоминает о сыворотке, Эрен реагирует не сразу. Только тогда, когда капитан Леви достает футляр со шприцем, приходит осознание. Единственное спасение для Жана все это время было здесь. И Эрен только что чуть собственными руками не лишил Кирштейна еще тринадцати лет жизни.

Он покорно отступает от Бертольда, все еще пребывающего в бессознательном состоянии. Смерть все равно найдет того и довольно скоро — так пусть хотя бы послужит на пользу для человечества, которое снова подверг опасности. Микаса дергает Эрена за рукав, безмолвно прося держаться за нее. В его баллонах газ закончился давным давно и УПМ не помог бы Йегеру перенестись на соседнюю крышу. Подальше от человека, который в скором времени превратиться в тупоголового титана.

Эрену хочется пошутить о том, что тупее Жану уже не стать, но язык не поворачивается. Он ловит себя на мысли, что слишком рад этому шансу. Понимает, на что сыворотка обрекает Кирштейна, но все равно не может не радоваться.

Капитан делает укол сам, после чего спокойно перелетает на УПМ в безопасную зону. Ничего не происходит минуту. Две. А затем оглушающий грохот заставляет вздрогнуть, несмотря на то, что каждый из присутствующих ждал чего-то подобного. Бертольд тоже приходит в себя. Он приподнимается на локтях и в ужасе смотрит на существо, склонившееся к нему. Эрен будто не дышит, когда слышит крик Гувера. Тот безуспешно молит о помощи и пытается отползти, будто не осознавая, для чего его там оставили.

Никаких знакомых черт Эрен в двухметровом титане не видит, но одно только знание, что за уродливой мордой скрывается Жан, заставляет отвернуться. Смотреть, как кривые пальцы дотрагиваются до Бертольда и, грубо сжимая всей пятерней, тянут ко рту, совершенно не хочется. Крик становится громче и по спине Йегера пробегает холодок. Он чувствует, как хватка Микасы на его руке стала чуть сильнее, словно за его запястье она цеплялась, как за спасательный круг. Почему-то от этого становится чуть легче. Он не слабак.

Здесь неприятно каждому.

Крик Бертольда обрывается резко и не нужно быть гением, чтобы понять причину. Вот только поднимать взгляд Эрен все равно не торопится. Он отсчитывает несколько мгновений, позволяя Жану разобраться со своей «закуской» и вернуться к нормальному состоянию. Как скоро это должно произойти? Что, если он станет Колоссальным и, не сумев совладать с собой, нападет на остальных? Почему-то очевидные вопросы возникают в голове только сейчас и…

— Жан! — надрывный голос Саши почти перекрывает все сторонние звуки. Эрен не успевает додумать мысль. Он резко поднимает взгляд на то место, где совсем недавно лежал Бертольд, но никого не видит. Ни уродливого неразумного титана, ни Жана. Гувера, впрочем, на месте тоже нет. Однако, Саша продолжает кричать и в следующий момент переносит себя с крыши на стену, — Жан! Стой!

Саша подбегает почти к самому краю и смотрит вниз. Эрен все понимает без лишних слов. Пока он играл в святую невинность, не желая видеть закономерного развития событий, произошло что-то, чего никто не учел. Проглотив Бертольда, Жан не остался на месте. Куриный мозг неразумного титана заставил его бежать прочь, наплевав на безопасность и логику.

— Все остаемся на месте, без глупостей, — приказ доносится до Эрена спокойно, вот только смысла его Йегер не понимает. Он сбрасывает руки Микасы и та, не ожидая сопротивления, отпускает его слишком легко. Незаметно для самого себя Эрен оказывается на краю и далеко внизу различает фигуру титана. Того самого, в теле которого пребывал теперь Жан.

И это тупоголовое тело уносит сейчас Кирштейна прочь.

Эрен шагнул вниз до того, как понял, что делает. Для него существовал лишь уносящийся прочь уродец, которого необходимо было догнать и вернуть, пока не произошло нечто непоправимое. Снова. Переживать потерю — все же друга? — снова хотелось меньше всего.

Тело Йегера после боя было слабым. О том, что он может не превратиться и разбиться в мокрую лепешку прямо у подножия стены Мария, Эрен подумал уже в полете. Бездумный, импульсивный и, если удача все же отвернется от него, напрасный поступок Эрен совершил, руководствуясь одними лишь инстинктами.

Он видел цель. Зубы впились в руку. Удача снисходительно встала на его сторону.

На землю, оставляя на ней следы двух огромных ступней и не менее больших ладоней, опускается Атакующий титан. Трясет головой и двигается с места, не слыша ни криков товарищей, оставшихся позади, ни голоса разума. Пока еще неразумный титан Жана, уходящий прочь, становился все меньше, а потому думать некогда.

Эрен бросается следом.

Как долго продолжалась бессмысленная погоня, Эрен не знал — очевидно, слишком долго. Далеко позади остались стены, тлеющие тела убитых титанов и погибшие под градом камней разведчики. Лес гигантских деревьев раскинулся по правую сторону от бегущих и оставалось только молиться, чтобы Жану не пришло в голову скрыться там. Эрен знал, чем может закончиться подобная прогулка — Кирштейн просто исчезнет из поля его зрения, лавируя между широкими стволами, а в конечном счете вернется в свою форму. В человеческое тело. Чертовски слабое и уязвимое. Тело, которое обречено на гибель в этом лесу — без УПМ там делать было нечего. Первая же встреча с титаном станет последней в жизни. И рядом уже не будет капитана, готового вколоть рядовому сыворотку. И Эрена тоже не будет. Защищить некому.

А спасти Жана хотелось отчаянно и эта мысль не позволяла Атакующему остановиться. На какое-то время Эрен почти потерял контроль над телом титана, словно вернувшись в самое начало. Тогда он мог руководствоваться лишь четкими целями, отпечатанными не в сознании, а где-то на подкорке. Где-то, где влияние титанической сущности не затронет — куда вероятнее подчиниться и реализует цель. Сейчас целью Эрена был Жан.

Только увидев Кирштейна, Йегер смог перевести дух. Тогда его титан опустился на колени, чтобы затем покорно позволить человеку в своем теле освободиться. Процесс прошел… Неплохо. Могло быть хуже. Могло быть гораздо хуже, если учесть, что посреди пустоши они оказались вдвоем и никакого оружия рядом — вообще ничего. Эрен провел в форме Атакующего недостаточно, чтобы срастись с ним кожей, мышцами, самим нутром. Он чувствовал напряжение каждой клеткой своего тела, отделяясь от обжигающего тела. Боли не было. Только невероятно горячий пар не позволял дышать и от недостатка кислорода кружилась голова.

Эрен держал себя в руках. Выбора иного не было. Он буквально кубарем скатился с титана, уже начавшего распадаться на частицы. Скатился — и так и остался лежать на теплой земле, пытаясь почувствовать каждую свою конечность, каждый палец, каждый сантиметр кожи. А когда почувствовал, пожалел об этом. Тело ныло так, словно он один выдраил Утгард. Хотелось лежать еще минуту, еще пять — ну хоть немного, дайте прийти в себя! Но мысль о Жане заставила подняться. Вся неприязнь, которую испытывал Эрен по отношению к этому человеку, отступила. Осталось лишь беспокойство.

Оно и заставило Эрена подняться на ноги. Заставило делать и первые шаги — сначала Йегер не торопился приближаться. Он уже видел, что Кирштейн успел вернуться в свое человеческое тело и теперь… Эрен прищурился, чтобы лучше рассмотреть. На секунду ему показалось, что Жан находится вполне себе в чувствах. Это обрадовало — Йегер понятия не имел, что будет делать с безжизненным телом, если вдруг один из неразумных титанов решит прогуляться и набредет на них. Эрен, вероятно, смог бы превратиться в Атакующего еще раз и справился бы, но рисковать не хотелось. Полагаться на удачу — тоже.

Жан был в сознании. Он уже озирался по сторонам и явно узнал Эрена, впившись в него пристальным взглядом. С каждым шагом Эрен все больше думал о том, что сказать и как успокоить, однако в тот момент, когда он приблизился, все мысли из головы велетели.

Кирштейн выбил их прямым ударом — бил словами, винил в произошедшем и явно не понимал, что происходит. Эрену пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать лишнего; он сжал кулаки так, что полумесяцы коротких ногтей обязана были отпечататься на огрубевших ладонях. В голове пульсировала одна мысль: «Лишь бы не ударить, не ударить».

Невозможно было предположить, как отнесется к рукоприкладству новоявленный Колоссальный. Проверять отчего-то не хотелось.

С каждым требованием Кирштейна сдерживаться становилось тяжелее.

— Заткнись, Жан, — оборвал Эрен, едва не заскрипев зубами от злости и раздражения. И об этом человеке он переживал, стоя на крыше? Вот это вброс адреналина, ударил в голову и напрочь отшиб здравый смысл. Мысленно Йегер поклялся никогда не признаваться в своей постыдной слабости. И если в следующий раз Жан решит отправиться к праотцам, он его даже подтолкнет. Пока же Эрен только тяжело вздохнул, — Если бы кое-кому не пришло в голову устроить скачки, все было бы нормально! 

Чесать языками в таком положении было странно. И страшно. Но другого положения у обоих быть просто не могло — надежда на то, что кого-то отправят, чтобы забрать обоих титанов, столь нужных человечеству, теплилась. Вот только память о лошадях, погибших под обстрелом Звероподобного, жила тоже.

Эрен подал было Жану руку, чтобы помочь подняться, но в следующий же миг отдернул ее. Тот хоть и болтал в привычной манере, но выглядел паршиво. Еще хуже, чем обычно — а это много значит. Эрен и сам не чувствовал себя тем, кто способен был бы продолжать путь. Да и куда идти? Как?

Почитав, что пять минут небольшого перерыва не повредят, он все же смерил Кирштейна взглядом, полным раздражения — наигранного в большей степени, чем Эрену самому хотелось бы, — и продолжил:

— Будь осторожнее, — нехотя предостерег он, — Не ударься бестолковой башкой и не порежься о свой слишком острый язык. Не хочу оставаться один на один с…

Он осекся. Во-первых, Йегеру не хотелось, чтобы фраза прозвучала испуганно. Он Колоссального не боялся. Разве что, тупоголового Колоссального, которым такой же тупой Жан еще не научился управлять. Быть игрушкой для битья, пока тот учиться, хотелось не то чтобы сильно. Во-вторых, каким бы Жан не был, а подобного откровения он не заслуживал.

Эрен вздохнул, снова мирясь с собственной неожиданно обострившейся добротой.

— Я здесь, потому что пошел за тобой, — начал объяснять он так, словно объяснял прописные истины маленькому ребенку, — А ты здесь… Не смотри так, Жан!

Из-за нежелания быть человеком, несущим дурные вести, Эрен ожидаемо срывался на Кирштейне. Сейчас в Жане раздражало абсолютно все — внимательный взгляд, например. А еще неспособность читать мысли. Ну в самом деле, было бы куда проще, если бы тот смог залезть в голову Эрена самостоятельно. Впрочем, тогда раскрылась бы правда о сожалениях Йегера, неожиданно терзавших его немногим ранее на стене… Эрен вздохнул снова. Еще мучительнее и громче.

— Многие погибли. И ты тоже был одной ногой в могиле, когда тебя принес Конни, — Йегер отвел взгляд. Он осмотрелся по сторонам, желая проверить, нет ли на горизонте приближающихся титанов. А еще не хотелось, чтобы Кирштейн увидел в его взгляде что-то, что не должен был. Все то же сожаление, наверное, и страх за жизнь, — Капитан Леви оказался поблизости. И сыворотка. И Бертольд.

У Эрена на языке явно крутило еще не одно «и», которое намеками должно было бы донести до Жана серьезность произошедшего. И то, что с ним произошло. Сложно было предугадать реакцию Кирштейна, а потому Йегер напрягся, готовый в любой момент бороться с приятелем. Лишь бы не дать тому снова облажаться, превратившись в тушу высотой десятками метров. 

— Пообещай не творить херню. Веди себя по-взрослому. Сейчас не совсем подходящее время для истерики или чем ты там хочешь заняться, — вкрадчиво продолжил он. Вежливо настолько, насколько мог, — Тебе вкололи сыворотку. Иначе ты бы умер, это было необходимо. Не то чтобы кто-то сильно расстроился из-за твоей смерти, но не воспользоваться возможностью было нельзя. И ты получил Колоссального.

Сейчас. Если Жан не психанет сейчас, то все будет нормально.
Эрен нерешительно поднял на него взгляд и вопросительно приподнял вопросы. Ну?

Истерики не случилось.

— В теле неразумного ты понесся прочь от стен. Я за каким-то чертом пошел за тобой. Можешь сказать спасибо — одного тебя бы точно сожрали. Не сейчас, так потом.

Смотреть на Жана отчего-то не хочется, а потому Эрен сосредоточенно высматривает врагов на вибрирующей перед его измотанным сознанием линии горизонта. Появись там титан — Йегер был бы счастлив. Не пришлось бы отвечать на множество вопросов, ответы на которые вертятся на языке, но сорваться с кончика упрямо не желают. Каким бы идиотом Жан не был, а участи титана Эрен ему не желал. Никому не желал. И пусть несколько часов назад он действительно испугался натурально умирающего Кирштейна, теперь чувство страха и сожаления притупилось. Теперь Эрен мог мыслить здраво и размышлял о том, что иногда умереть действительно лучше.

Лучше, чем бороться с самим собой, пытаясь подчинить свою титаническую сущность. Лучше, чем из раза в раз причинять себе вред в попытке отказаться от человечности и превратиться в громилу, более полезную на бесконечном поле боя, нежели пятнадцатилетний мальчишка на УПМ. Лучше, чем отращивать собственные конечности и твердить о том, что все нормально — конечно же нормально, регенерация действует прекрасно. Но это вовсе не значит, что боли нет. Боли достаточно. И с каждым разом она все сильнее.

Он не должен успокаивать Жана, потому что знает, насколько паршива эта ситуация. Не должен произносить воодушевляющих речей, потому что словами тут не поможешь.

Потому Эрен просто огрызается:

— Не тебе указывать командованию, кто достоин сыворотки, а кто нет, — почти рычит он. Себе под нос, едва слышно. Но до Жана донестись колкая фраза обязана. Эрен отворачивается сильнее, крутится вокруг своей оси, но упрямому взгляду зацепиться не за что. Вокруг ничего нет. Ни спасения, ни угрозы. Впрочем, за резкое замечание ему сразу же становится стыдно, а потому Йегер добавляет, немного помедлив. Теперь голос звучит спокойно, пусть и срывается на середине фразы сухим хрипом, — Ты почти умер, Жан. Почти. Тебя еще можно было спасти. Других — нет. Хочешь знать, сколько человек погибло?

Достаточно. Слишком много. Он не успел услышать рассказ перепуганного Флока или же собранного, как всегда, Эрвина Смита. Он не знал, что произошло у подножия стен и почему кровавых камней было слишком много, а земля была буквально устлана бездыханными телами солдат и лошадей. Достаточно погибших, Жан. Ты действительно хочешь знать?

Эрену бы ответить и выбить жестокой правдой весь дух из зарвавшегося Кирштейна, но он молчит и все же возвращает тому сосредоточенный взгляд. Хватает пары секунд, чтобы быстро окинуть им Жана и оценить глобальность проблемы. Эрен ловит себя на мысли, что теряется в этой ситуации. Принимать решения — это сложно. Право выбирать и действовать по своему усмотрению уже стоило жизни другим людям. Стоит ли рисковать снова?

Уже рискнул. Пошел следом, желая помочь, а вот о способах не подумал. Не подумал и о том, как подведет разведку, если вдруг за стенами погибнет вместе с Жаном. Если корпус потеряет не одного разумного титана, едва созданного чудодейственной сывороткой, а двоих. И ради чего такие жертвы?

Легче было от осознания того, что сожаления Йегер не испытывает. Он глубоко вдыхает горячий воздух, режущий пазухи грубой пылью, и кивает собственным мыслям. Да. Никаких сожалений. Вместе они выберутся, вернутся за стены и никогда не позволят командованию сомневаться в правильности принятого решения.

Руку Жану Эрен протягивает снова и на этот раз не отдергивает ее. Терпеливо ждет, пока тот примет помощь, и помогает ему подняться на ноги. Он придерживает Кирштейна и, возможно, старается слишком сильно — свою первую трансформацию Эрен не помнит, как не помнит пробуждения, а потому даже представить, что чувствует Жан, возможным не представляется.

— Да, кусаю себя за руку, — отвечает он тогда, когда убеждается в том, что Кирштейн равновесие держит. Эрен, очевидно, бросает на Жана излишне настороженный взгляд, потому как тот спешит уверить в своем здравомыслии и не показывает желания немедленно превратиться в Колоссального. Йегер ловит себя на мысли, что рад такому повороту. Он слишком вымотался за время погони и вряд ли смог бы победить такого титана сейчас. А если Жан потеряет контроль над титанической формой, бой будет смертельным. И все же Эрен продолжает говорить, — Дело не только в боли, в крови. В укусах. Я искусал себе все руки, прежде чем понял, как именно это происходит.

Сложно было найти себе цель, чтобы принять форму Атакующего. Еще сложнее было найти в себе силы контролировать гиганта, но об этом Эрен сейчас говорить не торопится. Он ловит себя на мысли, что однажды — обязательно. Думает о том, что ему самому нужен был человек, который помог бы разобраться с новообретенным грузом на плечах. У него такого человека не было; была только Ханджи, которая экспериментами добивалась результата.

Жану повезет больше.
В этом великодушном решении Эрен признаваться не торопиться тоже.

— Насколько плохо себя чувствуешь? — в том, что Кирштейн чувствует себя паршиво, сомневаться не приходится. Главное убедиться в том, что тот не собирается отрубиться в ту же минуту, заставляя Эрена тащить его на себе, — Мы должны вернуться к стенам, но это ужасно далеко. К тому же придется сделать крюк, по такой жаре на открытой местности мы далеко не уйдем.

И откуда столько здравомыслия?

Эрен озирается по сторонам. В лес гигантских деревьев им путь закрыт. Неплохо было бы найти водоем и дождаться там ночи, чтобы спокойно продолжить путь. Без солнца над головами и без бодрствующих титанов, наступающих на пятки.

Йегер опустил голову и с сомнением посмотрел на свою руку, все еще поддерживающую Кирштейна и сжимающую его в крепкой хватке вокруг ребер. Чуть ниже основания большого пальца виднелся свежий след от укуса. Куда проще было бы превратиться в титана и отнести Жана к стене на руках, но Эрен не был уверен в том, что справится. Он поддерживал Жана, но в то же время держался за него сам. Долгий бег, а также падение со стены —  не самая трудная задача, которую он ставил перед Атакующим, однако сил на второй такой круг уже не хватало. Ему нужно было время. Немного. Может быть, час.

Час, который на месте провести было нельзя. Никто не знает, как повернется ситуация в следующий момент. Эрен сделал шаг вперед — двинулся наугад, только предполагая, с какой стороны они пришли. На открытой местности заблудиться было слишком просто. Никаких тебе ориентиров, а ноги привычно забирают влево. Без компаса, карты и — черт возьми, самое проблематичное, — командира впереди ориентироваться было тяжело. Эрен почувствовал себя неожиданно ничтожным и бесполезным, отчего разозлился.

—  Мы пройдем столько, сколько сможем, а потом я превращусь и понесу тебя. И только попробуй укусить себя, — угроза, которая должна была прозвучать в голосе, отдалась в интонацию тягучей усталостью, — Если удастся найти место для отдыха, то сможешь вытянуть свои конские копыта, а пока не наваливайся на меня всей своей тушей и помогай хоть чуть-чуть.

Отредактировано Eren Yeager (2021-07-30 18:11:51)

Ужасно хочется пить, а не чесать языком, отвечая на бесконечные вопросы. И все же Эрен понимает, что болтовня нужна в первую очередь ему самому, чтобы не потерять связь с реальностью. А еще Жану — тот спрашивает и спрашивает, интересуясь, казалось бы, сущей ерундой. Но через эти вопросы он убеждается в том, что жизнь не закончилась. Что дальше что-то тоже может быть и что его положение не самое плачевное.

В другой момент Эрен бы никогда не признал свою слабость перед Жаном Кирштейном — в самом деле, уж лучше умереть, чем подтвердить, что конь в чем-либо его превосходит. В другой момент он бы обязательно умолчал о чужих достижениях и уж точно не упустил бы возможности ткнуть носом в жирные промахи. В другой момент он бы отмахнулся, сказав, что Кирштейну уж точно лучше, чем любому другому солдату, лежащему сейчас у основания стен с пробитой градом камней головой.

В другой момент — обязательно. Сейчас же хотелось вдохнуть в Жана чуть больше уверенности и дать пинка под зад — выбить все желание опускать руки, если таковое начало зарождаться в бестолковой башке. Йегер вздыхает снова, продолжая тащиться вперед и тащить за собой Кирштейна. Он смотрит себе под ноги, бесцельно изучая запыленные мыски собственных сапог и пытаясь сформировать фразу в голове задолго до того, как куцое ее подобие сорвется с языка.

И все же получается будто нехотя, на рваном выдохе.

— Мне было хуже, — признает Эрен и, кажется, даже не врет. Он не помнил ничего из того, что происходило с ним тогда, а значит в сознание после первой трансформации пришел не сразу. Значит, не только двигать конечностями не мог, но и веки разомкнуть. Паршиво было, значит. Паршиво и сейчас признавать свою слабость, однако Йегеру хочется, чтобы Жан поверил в их совместный успех и в себя самого. Потому один раз поступиться гордостью не казалось такой уж смертельной жертвой, — Я вообще ничего не помнил и до сих пор не помню многое, а ты вот даже двигаешься и умудряешься язвить. Конская выдержка, не иначе.

Это срабатывает — и заверения в том, что Жан держится лучше, и очередная колкость, ставшая вполне привычной. Кирштейн огрызается в ответ и вырывается из хватки Эрена, стремясь продемонстрировать свою волю и способность двигаться самостоятельно. Эгоистичное желание перевести дух ликует. Эрен опускает руки и они безвольными плетьми хлопают его по бедрам. Он замирает на пару мгновений, позволяя себе расправить плечи и отдышаться — а затем двигается дальше. Идет следом за Жаном, не думая его догонять или опережать. Теперь взгляд Эрена направлен в спину Кирштейна, изредка опускаясь к его ногам. Он не признает этого даже мысленно, но знает — как только шаги Жана начнут заплетаться, он догонит и снова подхватит.

Сколько они так идут, Йегер понятия не имеет. Он не считает шагов, не следит за перемещениями солнца и то, как то движется к линии горизонта, почти не замечает — огненный шар катится слишком плавно для того, чтобы воспаленное усталое сознание заметило. Эрен понимает, насколько долго они идут, только когда во внимание бросается то, что жара спала и дышать стало чуть легче.

Шаг за шагом, дальше и дальше. Он теряет бдительность в монотонном повторении одного и того же действия. Поднять ногу, опустить ее снова, поднять другую — идти вперед, изредка проводя по лицу тыльной стороной руки в бессмысленной попытки избавиться от пыли, ощущаемой абсолютно везде. В носу, в глазах, во рту. Эрен прокручивает в голове нелепые и совершенно неуместные мысли о том, что было бы, когда Жан резко останавливается и Йегер грудью впечатывается в чужую спину. Шаг сразу же сбивается и только удача позволяет Эрену устоять на ногах.

Он покачивается, однако равновесие удерживает. Хватается за руку Кирштейна, не позволяя рухнуть тому и — совсем немного! — удерживаясь за него. Вопросительный взгляд, который Эрен бросает в сторону Жана исподлобья, кажется неожиданно колючим. Он сдвигает брови к переносице сильнее, словно желая показать все свое недовольство. На языке тут же возникает язвительное замечание, но Кирштейн оказывается быстрее. Он открывает рот и обезоруживает.

«Расскажи мне о том, как я умер».

«Как идиот», — хочется сказать, выбивая все желание разговаривать по душам одним прямым ударом. Эрен отворачивается от Жана и кивает ему вперед, без слов требуя двигаться дальше. Останавливаться здесь и сейчас еще не время. Возможно, им придется устроить привал посреди открытой местности, но отчаянно не хотелось бы. Даже теперь, когда солнце еще не скрылось за клыками гор, рассмотреть что-то вдали довольно тяжело. Что же будет ночью? Неужели они заметят титана только тогда, когда тот протянет руку, желая подхватить закуску и отправить в рот?

— Я не знаю, что с тобой там произошло, — Эрен отвечает спустя время. Долгое время, которое они идут в гордой тишине, нарушаемой лишь тяжелым пыхтящим дыханием и шагами. Шаги становятся медлительнее с каждым разом, а ноги отказываются подниматься выше, а потому носы сапогов загребают пыль, постепенно покрываясь серым налетом, — Конни принес тебя. Мы с Армином были заняты Бертольдом, пока вы сражались с Райнером. Я не знаю, что именно случилось, но выглядел ты хуже, чем обычно.

«Расскажи мне о том, как я умер».

Эрен лукавит, он мог бы рассказать больше о том, что произошло — но Жан это и сам знает. Знает, что спасал Ханджи и попал под раздачу. Смысл пережевывать уже известное обоим? Йегер не уверен в том, что хочет снова возвращаться в ту минуту, когда вдруг осознал, что Жан не такая уж и заноза в заднице и что смерть его может принести такую же боль, как и смерть любого другого друга.

— Вроде бы это сделал Райнер, — нехотя продолжает он. Смысла пережевывать нет, но он челюстями все же работает с завидным упрямством, — Ты спас Ханджи, но попал под его тушу и… Твою мать, Жан. У тебя была пробита голова и, кажется, сломаны ребра. Возможно, повреждены легкие. Я понятия не имею, как ты протянул столько времени и выкарабкался.

«Расскажи мне о том, как я умер».
Не умер ведь. Не умер, мать твою.

Умер бы — не шел бы сейчас здесь, едва перебирая ногами и из последних сил шевеля наждачным языком. Не был бы вымотанным до такой степени, что хоть ложись и умри — и вместе с тем не так сильно, чтобы заткнуться, наконец. Эрен чувствует, что начинает злиться на излишнюю драму. Конечно, Жан пережил довольно много, однако на жалость к себе времени не было. Хочешь сесть и страдать? Садись, но тогда тебя непременно затянет в пучину самобичевания. И финал будет один.

Эрен с силой дергает Жана за руку, привлекая к себе внимание. Смотрит прямо, с неприкрытым вызовом, словно еще секунда — и обязательно ударит. Прямо по переносице, чтобы хрустнула. Все равно заживет теперь, как на собаке. И ударил бы, но сил не было даже для того, чтобы кулак сжать достаточно крепко. Потому Йегер просто цедит сквозь сжатые зубы, и смотрит — почти гипнотизирует, а в каждом слове угроза. Мол, не поверишь — покажу тебе наглядно, как ты умер.

— Ты жив, Жан. Это не смерть, это второй шанс, понимаешь? — каждое слово произносит с нажимом, словно пытается задавить Кирштейна не авторитетом, так уверенностью. Упрямостью, если хотите, — Когда ты научишься справляться с Колоссальным, то поймешь, о чем я говорю. Это сила, выдержка, неуязвимость, наконец. Прекрати вести себя так, будто смерть была бы лучше.

Может и была бы. Эрен этого не признает никогда.
Он отпускает руку Кирштейна и шагает вперед, не оборачиваясь.

— Поэтому прекрати ныть и... — последнюю фразу Эрен бросает через плечо, намереваясь поставить точку в этом диалоге. Весь запал и желание сочувствовать и помогать закончился. Осталась только безграничная усталость и желание огрызаться. Только осознание того, что нужно сдерживаться, заставило Эрена пойти вперед и подвести финальную черту под очередью вопросов и ответов. Не подвел. Что-то отвлекло его, что-то… — Что это?

Запах. А еще поток воздуха, неожиданно свежего и резкого, словно преодолевающего преграду на своем пути. Эрен принюхался, пытаясь понять, чем пахнет. Даже пыль, которая лезла в нос при любом порыве ветра, не помешала услышать чертовски знакомый запах — и вместе с тем совершенно неузнаваемый. Эрен решительно направился вперед, желая во что бы то ни стало узнать, что пробуждает в нем эти странные ощущения.

Шаг за шагом, он отдалялся от Кирштейна, но не думал останавливаться. Если тот захочет, он догонит. Остановиться Эрена заставила лишь пропасть перед ногам — в вечерних сумерках пустошь вокруг виделась равниной, песчанной и совершенно пустой. Но вот из-под сапога раздается хруст и мелкие комья засохшей грязи осыпаются. Летят вниз и, ударяясь о грубую затвердевшую землю, распадаются на мелкие куски.

Впереди — такая же пустота и горы вдали. Разве что у подножия небольшой горы, на вершине которой оказались Эрен и Жан, несколько одиноких деревьев. Не гигантских, вполне обычных. И расщелина, наполненная водой. От нее и запах. Сырой. Так пахнет цветущая вода внутри стен. Тиной.

— Черт возьми, — выдыхает Эрен. Ему бы обрадоваться — воде, возможности спуститься к ней по крутой узкой тропе, потенциальному отдыху. Хоть чему-то, наконец. Но Эрен потерянно оборачивается к Жану. Он не знает, как сказать ему, что по пути сюда не видел никакой воды. Никаких возвышенностей.

Ничего не было.

Они идут в другую сторону.

— Я был уверен, что мы идем правильно... — язык во рту становится тяжелым и слова даются Йегеру с трудом. Он говорит тихо, словно желая остаться неуслышанным, но вместе с тем не позволяет себе роскоши молчать. Ответственность, которую Эрен чувствовал с того самого момента, как заговорил с Жаном, лежащим в горячей пыли, грузом лежит на плечах до сих пор. И давит. Кажется, что не пройдет и секунды, как позвоночник захрустит под таким давлением и заставит упасть. Регенерация в такой ситуации не поможет точно.

Неожиданно помогает сам Кирштейн и Эрен, готовый к очередному обмену колкостями — в котором в такой ситуации сам Йегер вряд ли бы показал себя с сильной стороны, — сначала не верит своим ушам. Он отводит тяжелый взгляд от небольшого водоема и оборачивается к Жану, которого не узнает. То, что тот говорит, совершенно точно не мог произнести Кирштейн, известный Эрену со времен кадетского училища. Тот язвительный говнюк скорее упрекнул бы в неспособности вытащить их отсюда. Собственно, произнес бы все то, о чем Эрен лишь подумал.

Этот едва ли не хлопает по плечу в попытке поделиться собственной уверенностью в том, что все будет хорошо. Отсутствующей уверенностью — Эрен не дурак, видит прекрасно их плачевное положение. А еще, вопреки собственным грубым словам, которые бросал в сторону Кирштейна снова и снова, он знает, что Жан не идиот тоже. Что все это лишь попытка поддержать его самого. И чего-то такого можно было ждать от Микасы — даже от Армина, — но не от главного засранца 104-го. 

Ответить хочется колко, чтобы не оказаться вдруг в положение обязанного за неожиданное понимание со стороны Жана. И Эрен уже начинает думать, как бы удачнее уколоть того за непрошенные утешения, как оказывается в крепких объятиях. Время останавливается.

Дыхание — тоже. Глубоко вдохнув, чтобы на одном выдохе упрекнуть Жана и отбить у того все желание играть в разумного и взрослого, а главное понимающего, Эрен так и замирает. Выдыхать забывает и давится воздухом, когда Кирштейн обнимает неожиданно сильно, сдавливая грудную клетку одним своим присутствием. Жар чужого тела кажется Эрену слишком сильным и теперь он понимает, что чувствовали другие, называя его «горячим». Теперь и без того высокая температура двух тел словно удваивается. Или это Йегера бросает в жар от неожиданных проявлений привязанности со стороны Кирштейна?

Он не знает, куда деть руки. Почему-то сама идея обнять Жана в ответ и найти ладоням место на его крепких плечах вовсе не кажется хорошей. Опускать их ниже и вовсе абсурдно и уже почти интимно — и откуда только такие мысли в голове? Почему-то тогда, когда он обнимал Арлерта, такого кошмара в извилинах не возникало.

В конечном счете Эрен все же дотрагивается до плеча Жана. Хлопает его нерешительно, почти невесомо укладывая ладонь на теплую ткань форменной куртки, и позволяет себе — и Жану, — постоять так еще немного. Он не убирает руки и не отталкивает, принимает поддержку от Кирштейна и безмолвно соглашается с каждым его словом. Да, они в полной заднице. Но ведь могло быть и хуже?

— Ну… Все нормально, Жан, — все слова, которые Эрен подбирал, теряют смысл и актуальность, потому он снова тянет нерешительно и тихо. Не так, как в прошлый раз. Теперь Эрен хочет быть услышанным, но на этом его желания заканчиваются. Он не знает, что хочет сказать в следующий момент и не знает, что сделает. Что им нужно сделать, чтобы выбраться. Вместо этого он мягко ведет ладонями по предплечьям Кирштейна и отстраняется, — Нормально. Мы выберемся и все будет хорошо. Даже хорошо, что мы пошли сюда.

Он кивает вниз, где редкие деревья бросают тень на небольшой островок и расщелину, наполненную водой. На полноценное озеро не похоже, но им многого не нужно. Здесь, когда вокруг лишь бесконечная на первый взгляд пустота, подобная находка на пути кажется настоящей удачей. И Эрен берет себя в руки. Он старается не думать о том, что делает это с помощью Жана, потому как произошедшее между ними кажется чем-то странным хотя бы из-за того, что это был чертов Жан. 

— Давай спустимся туда и устроим привал. Подождем, пока не стемнеет. А затем продолжим, — вернемся к началу. Эрен с тоской бросает взгляд в ту сторону, с которой они пришли. Сколько длился путь? Достаточно долго, чтобы каждый шаг в обратном направлении казался теперь слишком дорогим. Даже мысль о том, что все это время они двигались в противоположном направлении, заставляет холодеть от ужаса.

Мысль о том, что нужное направление неизвестно им и по сей день, сбивает с ног напрочь.

Ответа Жана Эрен не ждет, шагает вперед к тощей каменистой тропе. Тропой эту полоску назвать, впрочем, можно лишь с натяжкой. На всей ее протяженности едва ли можно обнаружить человеческий след. Скорее, это очередная демонстрация удачи — часть каменистой почвы откололась, образовывая импровизированный спуск, что теперь избавляет двух разведчиков от необходимости искать обходной путь.

Йегер спускается первым. Придерживается руками за редкие естественные выступы, камни и сухие тростинки, выросшие здесь из редких семян и сразу же умершие. Когда после очередного шага под сапогом крошатся камни и нога едва ли не катится вниз, заставляя Эрена покачнуться, он резко оборачивается на Жана. Все происходит слишком быстро и он до последнего не отдает себе отчета в действиях, однако смотрит с явным желанием поймать, если вдруг Кирштейн покатится вниз тоже.

Проходит несколько долгих и одновременно стремительных мгновений, во время которых Эрен убеждается в том, что Жан относительно твердо стоит на ногах. Несмотря на усталость и явное недомогание, закономерно последовавшее после первой трансформации, тот держится хорошо. И это вызывает уважение. Признаваться в этом Йегер, конечно же, снова не собирается. Он кивает собственным мыслям и возвращается к спуску.

Тропа — или ее подобие, как угодно, — заканчивается довольно быстро. Эрен едва не падает несколько раз, когда камни снова и снова начинают крошиться под его весом. Подъем по подобному откосу будет, очевидно, еще тяжелее, но об этом Йегер старается не думать тоже. Пока что он облегченно вздыхает, когда отказывается внизу, и вытирает пыльные руки о некогда светлые форменные брюки.

Внизу все выглядит иначе и деревья с расщелиной, казавшиеся такими близкими, снова оказываются на расстоянии. Эрен оборачивается и терпеливо ждет, когда Жан к нему присоединится, и только когда тот оказывается внизу, устремляется вперед. Теперь идти легче — здесь тени больше, а впереди столь желанная вода.

—  У нас будет пара часов на отдых, потом пойдем, — тяжелое слово «обратно» Эрен проглатывает. Не оглашает и без того очевидный приговор. И на Жана не смотрит. Вместо этого прибавляет шаг, желая как можно скорее добраться до воды и, когда доходит до расщелины, сразу же направляется к ней.

Вода на деле оказывается мутной. Эрен набирает в ладони немного и всматривается в нее, прежде чем плеснуть в лицо. Вода цветет на жаре и мутной ее делают частички водорослей, процедить которые было бы не так уж и сложно, будь у них тара и кусок чистой ткани. Однако за неимением лучшего Эрен может лишь закрыть глаза. Не видит проблемы — значит, не такая уж она значительная. Она набирает в ладони еще воды и делает несколько глубоких глотков. Прохлада приятно растекается во рту и проходит по пищеводу. На зубах, вопреки самым диким ожиданиям, от грязи не скрипит.

Эрен стягивает с себя куртку и снова наклоняется к воде, чтобы умыться как следует — с лица переходит на шею, гадая о том, стоит ли решиться и искупаться полностью. Не решается. Усталость теперь чувствуется острее, а потому, закончив с водными процедурами, Эрен отходит под одно из деревьев и переводит взгляд на Жана.

— Ложись спать первым, — решает все же он. Кирштейну — нужнее. Тот еще не привык к изнуряющим превращениям в титана и явно не откажется от возможности прикрыть глаза и отключиться. Эрен же решает подежурить. Он складывает куртку в несколько раз и подкладывает под спину, прежде чем прижаться к дереву. Напрасная попытка сделать их пребывание здесь комфортным, но хоть что-то, — Я разбужу, когда стемнеет. Или если что-то случится.

О последнем можно было не говорить, но Эрен понимает это с опозданием.

Отредактировано Eren Yeager (2021-08-09 17:51:17)