Nowhǝɹǝ[cross]

Объявление

Nowhere cross

Приходи на Нигде.
Пиши в никуда.
Получай — [ баны ] ничего.

  • Светлая тема
  • Тёмная тема

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » падай — я тебя поймаю.


падай — я тебя поймаю.

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

эрен йегер х жан кирштейн
https://i.ibb.co/3YQ7sHc/1.pnghttps://i.ibb.co/x1q69t2/2.png
я пронесу тебя на руках, не дам испачкаться в этой грязи;

au, в которой умирающими оказываются не эрвин и армин, а кирштейн.
легкой смерти жану не видеть, как своих ушей — он получает сыворотку и бертольда в придачу. неразумный титан, коим он становится, заглатывает гувера целиком и, кажется, все происходит слишком быстро. слишком быстро, чтобы предотвратить бегство того, кто еще не вернул собственную сознательность и теперь решительно прыгает со стены вниз. жан бежит прочь, не отдавая себе отчета в том, что делает. эрен — следует за ним. тоже, наверное, не до конца понимая собственную мотивацию.

[icon]https://i.ibb.co/wBXHSKv/eron-don-don.png[/icon]

+2

2

[icon]https://i.ibb.co/wBXHSKv/eron-don-don.png[/icon]

Тело Жана на стену поднимает Конни и в первое мгновение Эрену кажется, что это именно тело — он не реагирует, просто смотрит на то, как друзья сходятся в плотном кольце, замыкая в него Кирштейна. Йегер делает шаг назад и под сапогом крошится мелкий осколок камня. Таких тут много. Тут была настоящая бойня. И кровь на светлых волосах Жана тому прямое подтверждение. Кто-то — кажется, Ханджи, — говорит о том, что Кирштейн спас ее из-под тяжелой ноги Бронированного. Ее оттолкнул, а сам угодил в переплет, выбраться из которого возможным не представлялось.

Эрен к своим годам пережил довольно много потерь. И самой болезненной из всех была первая — когда погибла мама, мир на мгновение прекратил существовать. Потом умирали и другие. Снова и снова люди не возвращался под защиту стен. Некоторых Эрен знал чуть лучше, некоторых хуже. И с каждой смертью ему казалось, что тяжелее не станет; казалось, что сердце в один момент покроется броней и болеть уже не будет.

Будет. И сильно. Эрен делает еще шаг назад и Ханджи вовремя хватает его за руку — еще немного и Йегер слетел бы со стены, прямо на крупные осколки камней, окропленные кровью.

Жан не был лучшим другом. Жан другом не был вообще — в любом случае, Эрен бы никогда не признался тому, что считает его хотя бы приятелем. Куда охотнее приложил бы крепким словом, а то и кулаком. И все же Кирштейн был человеком, с которым он бок о бок прошел через многое. Теперь, видя безжизненное тело Жана, Эрен понимает, как ошибался. И когда Микаса слегка отклоняется в сторону, позволяя Йегеру увидеть тонкую струйку крови на виске Кирштейна, мир останавливает движение снова.

Он решительно шагает в сторону Бертольда, еще не успевшего прийти в себя. Эрен собственноручно вырезал его из тела Колоссального, чтобы доставить разведке врага, способного говорить. Эта цель казалась такой простой и правильной, но теперь заметно меркла на фоне желания причинить боль. И уничтожить — пока еще не всех титанов, нет, но этого обязательно.

— Поднимайся! — Эрен не понимает, что требует невозможного. Бертольд не смог бы подняться на ноги, даже если бы был в сознании. Желая вытащить врага из поверженного титана, Эрен не скупился на удары острым лезвием и не щеголял закономерной солидарностью. Отсекал конечности с легкостью, подгоняемый собственным гневом. Теперь же все эмоции удвоились и отрубленных ног было мало. Хотелось увидеть, как голова полетит вниз. Хотелось, чтобы Райнер увидел, к чему привел своего податливого друга, — Поднимайся, Бертольд!

— Эрен! — не сразу до Йегера доходит, что зовет его Армин. Лучший друг хватает за запястье, пытаясь остановить, и у него получается. И откуда только сила взялась? Эрену кажется, что еще немного, и Арлерт с легкостью вывернет ему сустав. Он уже хочет вскинуть руку, вынуждая Армина отпустить, и снова повернуться к Колоссальному, такому уязвимому сейчас, но Арлерт тверд в своей решимости. Свободной рукой он указывает в сторону Жана и…

И Эрен видит. Видит, как тяжело вздымается грудная клетка Кирштейна, заставляя кровь на губах пузыриться. Это значило, что Жан был еще жив. А еще то, что времени мало — ребра явно сломаны и одно из них пробило легкое. Откуда диагноз появляется в голове, Эрен не знает. Да и думать об этом некогда. Мир снова начинает свое движение и вокруг разом становится слишком шумно. Все говорят, говорят и говорят. Решительно пытаются найти выход, но Йегер видит один — доставить Кирштейна к доктору.

Добраться до которого они, конечно, не успеют, даже если Йегер искусает себя до полусмерти и, превратившись в Атакующего, на руках постарается отнести Жана к месту. Не выйдет.

Думать проще у него не получается. Способность рассуждать словно вылетает из головы, а ей на замену приходят импульсивные эмоции. Потому, когда рядом кто-то — неужели снова Армин? — вспоминает о сыворотке, Эрен реагирует не сразу. Только тогда, когда капитан Леви достает футляр со шприцем, приходит осознание. Единственное спасение для Жана все это время было здесь. И Эрен только что чуть собственными руками не лишил Кирштейна еще тринадцати лет жизни.

Он покорно отступает от Бертольда, все еще пребывающего в бессознательном состоянии. Смерть все равно найдет того и довольно скоро — так пусть хотя бы послужит на пользу для человечества, которое снова подверг опасности. Микаса дергает Эрена за рукав, безмолвно прося держаться за нее. В его баллонах газ закончился давным давно и УПМ не помог бы Йегеру перенестись на соседнюю крышу. Подальше от человека, который в скором времени превратиться в тупоголового титана.

Эрену хочется пошутить о том, что тупее Жану уже не стать, но язык не поворачивается. Он ловит себя на мысли, что слишком рад этому шансу. Понимает, на что сыворотка обрекает Кирштейна, но все равно не может не радоваться.

Капитан делает укол сам, после чего спокойно перелетает на УПМ в безопасную зону. Ничего не происходит минуту. Две. А затем оглушающий грохот заставляет вздрогнуть, несмотря на то, что каждый из присутствующих ждал чего-то подобного. Бертольд тоже приходит в себя. Он приподнимается на локтях и в ужасе смотрит на существо, склонившееся к нему. Эрен будто не дышит, когда слышит крик Гувера. Тот безуспешно молит о помощи и пытается отползти, будто не осознавая, для чего его там оставили.

Никаких знакомых черт Эрен в двухметровом титане не видит, но одно только знание, что за уродливой мордой скрывается Жан, заставляет отвернуться. Смотреть, как кривые пальцы дотрагиваются до Бертольда и, грубо сжимая всей пятерней, тянут ко рту, совершенно не хочется. Крик становится громче и по спине Йегера пробегает холодок. Он чувствует, как хватка Микасы на его руке стала чуть сильнее, словно за его запястье она цеплялась, как за спасательный круг. Почему-то от этого становится чуть легче. Он не слабак.

Здесь неприятно каждому.

Крик Бертольда обрывается резко и не нужно быть гением, чтобы понять причину. Вот только поднимать взгляд Эрен все равно не торопится. Он отсчитывает несколько мгновений, позволяя Жану разобраться со своей «закуской» и вернуться к нормальному состоянию. Как скоро это должно произойти? Что, если он станет Колоссальным и, не сумев совладать с собой, нападет на остальных? Почему-то очевидные вопросы возникают в голове только сейчас и…

— Жан! — надрывный голос Саши почти перекрывает все сторонние звуки. Эрен не успевает додумать мысль. Он резко поднимает взгляд на то место, где совсем недавно лежал Бертольд, но никого не видит. Ни уродливого неразумного титана, ни Жана. Гувера, впрочем, на месте тоже нет. Однако, Саша продолжает кричать и в следующий момент переносит себя с крыши на стену, — Жан! Стой!

Саша подбегает почти к самому краю и смотрит вниз. Эрен все понимает без лишних слов. Пока он играл в святую невинность, не желая видеть закономерного развития событий, произошло что-то, чего никто не учел. Проглотив Бертольда, Жан не остался на месте. Куриный мозг неразумного титана заставил его бежать прочь, наплевав на безопасность и логику.

— Все остаемся на месте, без глупостей, — приказ доносится до Эрена спокойно, вот только смысла его Йегер не понимает. Он сбрасывает руки Микасы и та, не ожидая сопротивления, отпускает его слишком легко. Незаметно для самого себя Эрен оказывается на краю и далеко внизу различает фигуру титана. Того самого, в теле которого пребывал теперь Жан.

И это тупоголовое тело уносит сейчас Кирштейна прочь.

Эрен шагнул вниз до того, как понял, что делает. Для него существовал лишь уносящийся прочь уродец, которого необходимо было догнать и вернуть, пока не произошло нечто непоправимое. Снова. Переживать потерю — все же друга? — снова хотелось меньше всего.

Тело Йегера после боя было слабым. О том, что он может не превратиться и разбиться в мокрую лепешку прямо у подножия стены Мария, Эрен подумал уже в полете. Бездумный, импульсивный и, если удача все же отвернется от него, напрасный поступок Эрен совершил, руководствуясь одними лишь инстинктами.

Он видел цель. Зубы впились в руку. Удача снисходительно встала на его сторону.

На землю, оставляя на ней следы двух огромных ступней и не менее больших ладоней, опускается Атакующий титан. Трясет головой и двигается с места, не слыша ни криков товарищей, оставшихся позади, ни голоса разума. Пока еще неразумный титан Жана, уходящий прочь, становился все меньше, а потому думать некогда.

Эрен бросается следом.

+2

3

Райнер и Бертольд дико раздражают Кирштейна. Райнер и Бертольд, которых он считал своими союзниками, которые оказались титанами и нарушили столетнее спокойствие внутри стен. Жан никогда не простит их и потому, в очередной раз доверившись Эрену, сделает все, чтобы помочь ему в реализации плана, придуманном Армином. Задача была ясна, как солнце в зените — отвлечь и увести Бронированного как можно дальше от его верного товарища - Колоссального титана.

Но в очередной раз столь легкий план не хотел исполняться так просто.

Вероятно, Райнер тоже не был глуп, поэтому на первый отвлекающий маневр со стороны его, Микасы и остальных, задействованных в этой миссии, отреагировал никак. Жана это злило. Стараясь не терять ни минуты, он на остатках газа из своего баллона, ускорившись, попытался нанести несколько ударов по укрепленному телу Бронированного. Понимая, что бессмысленно, Кирштейн продолжал действовать импульсивно, пока не рухнул на землю.

И, пожалуй, упал он очень вовремя.

Райнеру явно не нравилось специальное оружие, разработанное для того, чтобы пробить его броню. Ханджи готовила очередной снаряд, который должен был достичь своей цели, когда она оказалась в поле зрения Брауна. Широкий размах ноги в её сторону не предвещал ничего хорошего. Жан сразу же мгновенно вспомнил, какой ужасающей была Бронированного. Сила, которая разрушала укрепленные стены. Он боялся представить, что она могла бы сделать с человеком. Неминуемая и болезненная смерть. Жан ни на минуту не задумался, спасая Ханджи и подставляя себя под этот удар.

Тело мгновенно взвыло от непередаваемой боли. В первую секунду Кирштейн почувствовал, как каждая кость его скелета дробится на мелкие кусочки. Во вторую секунду он ощутил большой прилив крови к своему горлу. Алая жидкость не просто струилась из его рта, а извергалась, подобно Везувию погубившего Помпеи. Третья секунда была самой болезненной, когда ощущение продавленного легкого реберной костью перестало быть просто ощущением. А на четвертую секунду Жан потерял сознание.

До него доносились лишь слабо улавливаемые голоса. Моменты из жизни не успевали проноситься видеорядами. Жан лишь чувствовал, как уменьшается в размерах, становясь все меньше и меньше, а люди, окружавшие всюду, перестают из-за этого его замечать. Он почти и вовсе было исчез, однако желание жить все еще перевешивало. Но Жан почти не дышал. Это сложно было названием дыханием «жильца» - только лишь последними вздохами.

Жан открывает глаза, находясь на холмистой местности, окруженной пустотой. Но таких мест он раньше не видел. Мечтой для художника, специализирующегося на написании пейзажей, здесь и не пахло. «Слишком безжизненно» - думает про себя тот, кто не так давно почти умер. Кирштейн чувствует сильную слабость и небывалую жажду. Инстинкты подсказывают ему, что неплохо было бы найти здесь хоть какой-то источник воды. Но кругом его взором наблюдалась лишь пустынность. Лицо Жана обдувала очень тонкая струя ветра, от которой легче, конечно же, не становилось. Кирштейн очень сильно контрастировал с этой местностью, как минимум, по одной причине, - потому что был здесь единственным живым человеком.

— Да какого черта здесь происходит?! — этот вопрос стал первым в череде возникающих в его голове.

Жан не помнит ровным счетом ничего, что было после того, как он спас Ханджи. И спас ли вообще? Воспоминания уплывали от Кирштейна, а он не успевал ухватиться хотя бы за одно из проплывающих мимо. От неимения ответов на бесконечно возникающие вопросы, ему становилось не по себе. Но его лицо приобрело куда более изумленный вид, когда где-то вдали, кажется, со стороны запада (дезориентация в пространстве была еще одним сюрпризом пробуждения Жана), он заметил стремительно приближающийся в его сторону объект.

Долго дожидаться его не пришлось.

Солнце хоть и предательски ослепляло Жану глаза, очертания силуэта вдали приближающегося титана ему разглядеть удалось. Выругавшись куда-то в сторону, Кирштейн совершенно безоружный, был готов стать резко верующим и помолиться всем богам мира одновременно, чтобы этот титан пробежал мимо, не заметив его. Но тот заметил.

Растущее напряжение во всех мышцах постепенно перешло обратно в покой, когда Жан смог идентифицировать титана, коим являлся Эрен.

— И как я сам не догадался, что без тебя тут дела не обошлось! - воскликнул Кирштейн, дожидаясь, когда Йегер примет свой человеческий облик, чтобы утолить хотя бы одну из своих жажд — познания.

— Попытайся придумать хотя бы одно вразумительное объяснение почему ты здесь? И почему здесь я? — энергии Жану не хватало даже на то, чтобы двигаться, однако стандартная грубость, слетающая с его уст, в дополнительных ресурсах совершенно не нуждалась.

— Не то чтобы я не рад тебя видеть, — продолжил он, — Но я совершенно ничего не помню. И мне нужны все ответы, — Жан выдохнул. Относительно удалось успокоиться.

Он был рад видеть кого-то знакомого в этих непонятных окрестностях. Даже если этот кто-то – Эрен.

Кирштейн не любил находиться долго в обществе самого себя.

Отредактировано Jean Kirstein (2021-07-24 12:37:35)

+2

4

Как долго продолжалась бессмысленная погоня, Эрен не знал — очевидно, слишком долго. Далеко позади остались стены, тлеющие тела убитых титанов и погибшие под градом камней разведчики. Лес гигантских деревьев раскинулся по правую сторону от бегущих и оставалось только молиться, чтобы Жану не пришло в голову скрыться там. Эрен знал, чем может закончиться подобная прогулка — Кирштейн просто исчезнет из поля его зрения, лавируя между широкими стволами, а в конечном счете вернется в свою форму. В человеческое тело. Чертовски слабое и уязвимое. Тело, которое обречено на гибель в этом лесу — без УПМ там делать было нечего. Первая же встреча с титаном станет последней в жизни. И рядом уже не будет капитана, готового вколоть рядовому сыворотку. И Эрена тоже не будет. Защищить некому.

А спасти Жана хотелось отчаянно и эта мысль не позволяла Атакующему остановиться. На какое-то время Эрен почти потерял контроль над телом титана, словно вернувшись в самое начало. Тогда он мог руководствоваться лишь четкими целями, отпечатанными не в сознании, а где-то на подкорке. Где-то, где влияние титанической сущности не затронет — куда вероятнее подчиниться и реализует цель. Сейчас целью Эрена был Жан.

Только увидев Кирштейна, Йегер смог перевести дух. Тогда его титан опустился на колени, чтобы затем покорно позволить человеку в своем теле освободиться. Процесс прошел… Неплохо. Могло быть хуже. Могло быть гораздо хуже, если учесть, что посреди пустоши они оказались вдвоем и никакого оружия рядом — вообще ничего. Эрен провел в форме Атакующего недостаточно, чтобы срастись с ним кожей, мышцами, самим нутром. Он чувствовал напряжение каждой клеткой своего тела, отделяясь от обжигающего тела. Боли не было. Только невероятно горячий пар не позволял дышать и от недостатка кислорода кружилась голова.

Эрен держал себя в руках. Выбора иного не было. Он буквально кубарем скатился с титана, уже начавшего распадаться на частицы. Скатился — и так и остался лежать на теплой земле, пытаясь почувствовать каждую свою конечность, каждый палец, каждый сантиметр кожи. А когда почувствовал, пожалел об этом. Тело ныло так, словно он один выдраил Утгард. Хотелось лежать еще минуту, еще пять — ну хоть немного, дайте прийти в себя! Но мысль о Жане заставила подняться. Вся неприязнь, которую испытывал Эрен по отношению к этому человеку, отступила. Осталось лишь беспокойство.

Оно и заставило Эрена подняться на ноги. Заставило делать и первые шаги — сначала Йегер не торопился приближаться. Он уже видел, что Кирштейн успел вернуться в свое человеческое тело и теперь… Эрен прищурился, чтобы лучше рассмотреть. На секунду ему показалось, что Жан находится вполне себе в чувствах. Это обрадовало — Йегер понятия не имел, что будет делать с безжизненным телом, если вдруг один из неразумных титанов решит прогуляться и набредет на них. Эрен, вероятно, смог бы превратиться в Атакующего еще раз и справился бы, но рисковать не хотелось. Полагаться на удачу — тоже.

Жан был в сознании. Он уже озирался по сторонам и явно узнал Эрена, впившись в него пристальным взглядом. С каждым шагом Эрен все больше думал о том, что сказать и как успокоить, однако в тот момент, когда он приблизился, все мысли из головы велетели.

Кирштейн выбил их прямым ударом — бил словами, винил в произошедшем и явно не понимал, что происходит. Эрену пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать лишнего; он сжал кулаки так, что полумесяцы коротких ногтей обязана были отпечататься на огрубевших ладонях. В голове пульсировала одна мысль: «Лишь бы не ударить, не ударить».

Невозможно было предположить, как отнесется к рукоприкладству новоявленный Колоссальный. Проверять отчего-то не хотелось.

С каждым требованием Кирштейна сдерживаться становилось тяжелее.

— Заткнись, Жан, — оборвал Эрен, едва не заскрипев зубами от злости и раздражения. И об этом человеке он переживал, стоя на крыше? Вот это вброс адреналина, ударил в голову и напрочь отшиб здравый смысл. Мысленно Йегер поклялся никогда не признаваться в своей постыдной слабости. И если в следующий раз Жан решит отправиться к праотцам, он его даже подтолкнет. Пока же Эрен только тяжело вздохнул, — Если бы кое-кому не пришло в голову устроить скачки, все было бы нормально! 

Чесать языками в таком положении было странно. И страшно. Но другого положения у обоих быть просто не могло — надежда на то, что кого-то отправят, чтобы забрать обоих титанов, столь нужных человечеству, теплилась. Вот только память о лошадях, погибших под обстрелом Звероподобного, жила тоже.

Эрен подал было Жану руку, чтобы помочь подняться, но в следующий же миг отдернул ее. Тот хоть и болтал в привычной манере, но выглядел паршиво. Еще хуже, чем обычно — а это много значит. Эрен и сам не чувствовал себя тем, кто способен был бы продолжать путь. Да и куда идти? Как?

Почитав, что пять минут небольшого перерыва не повредят, он все же смерил Кирштейна взглядом, полным раздражения — наигранного в большей степени, чем Эрену самому хотелось бы, — и продолжил:

— Будь осторожнее, — нехотя предостерег он, — Не ударься бестолковой башкой и не порежься о свой слишком острый язык. Не хочу оставаться один на один с…

Он осекся. Во-первых, Йегеру не хотелось, чтобы фраза прозвучала испуганно. Он Колоссального не боялся. Разве что, тупоголового Колоссального, которым такой же тупой Жан еще не научился управлять. Быть игрушкой для битья, пока тот учиться, хотелось не то чтобы сильно. Во-вторых, каким бы Жан не был, а подобного откровения он не заслуживал.

Эрен вздохнул, снова мирясь с собственной неожиданно обострившейся добротой.

— Я здесь, потому что пошел за тобой, — начал объяснять он так, словно объяснял прописные истины маленькому ребенку, — А ты здесь… Не смотри так, Жан!

Из-за нежелания быть человеком, несущим дурные вести, Эрен ожидаемо срывался на Кирштейне. Сейчас в Жане раздражало абсолютно все — внимательный взгляд, например. А еще неспособность читать мысли. Ну в самом деле, было бы куда проще, если бы тот смог залезть в голову Эрена самостоятельно. Впрочем, тогда раскрылась бы правда о сожалениях Йегера, неожиданно терзавших его немногим ранее на стене… Эрен вздохнул снова. Еще мучительнее и громче.

— Многие погибли. И ты тоже был одной ногой в могиле, когда тебя принес Конни, — Йегер отвел взгляд. Он осмотрелся по сторонам, желая проверить, нет ли на горизонте приближающихся титанов. А еще не хотелось, чтобы Кирштейн увидел в его взгляде что-то, что не должен был. Все то же сожаление, наверное, и страх за жизнь, — Капитан Леви оказался поблизости. И сыворотка. И Бертольд.

У Эрена на языке явно крутило еще не одно «и», которое намеками должно было бы донести до Жана серьезность произошедшего. И то, что с ним произошло. Сложно было предугадать реакцию Кирштейна, а потому Йегер напрягся, готовый в любой момент бороться с приятелем. Лишь бы не дать тому снова облажаться, превратившись в тушу высотой десятками метров. 

— Пообещай не творить херню. Веди себя по-взрослому. Сейчас не совсем подходящее время для истерики или чем ты там хочешь заняться, — вкрадчиво продолжил он. Вежливо настолько, насколько мог, — Тебе вкололи сыворотку. Иначе ты бы умер, это было необходимо. Не то чтобы кто-то сильно расстроился из-за твоей смерти, но не воспользоваться возможностью было нельзя. И ты получил Колоссального.

Сейчас. Если Жан не психанет сейчас, то все будет нормально.
Эрен нерешительно поднял на него взгляд и вопросительно приподнял вопросы. Ну?

Истерики не случилось.

— В теле неразумного ты понесся прочь от стен. Я за каким-то чертом пошел за тобой. Можешь сказать спасибо — одного тебя бы точно сожрали. Не сейчас, так потом.

[icon]https://i.ibb.co/wBXHSKv/eron-don-don.png[/icon]

+2

5

Удерживаться на ногах Жану было крайне затруднительно. Слабость, пронзавшая буквально каждую клетку его организма, испаряться куда-то вовсе и не собиралась. Он вынужден принять позу, которую принимают йоги, чтобы хоть как-то снизить нагрузку на тело, но делал это настолько нехотя, что вся внутренняя борьба была выражена на его лице. Четко отпечатывалась. Надолго застывала. Медленно растворялась. И все это только из-за каких-то собственных, дурацких предрассудков, связанных с не выставлением собственной слабости напоказ. И было бы перед кем? Перед Эреном, думает Кирштейн, вот же небывалый бред.

— Тебе бы поучиться манерам, Йегер! — прошипел Жан. Иногда бывают моменты, когда Эрен выводил его из себя чаще обычного. Сейчас как раз именно один из таких моментов. — Я не твои дружки-титаны, я не понимаю вашего языка! — и тогда он еще сам того не понимал, что стал одним из тех самых дружков-титанов.

Пошел ты к черту, хотелось добавить Кирштейну после, но мысленно он одернул себя, посчитав это не самой хорошей идеей.

Жан понимал с трудом, почему так бесится на Эрена. Вроде как, он выражал некую обеспокоенность. Она походила на искреннюю и при таком раскладе простым неведением оправдать свое поведение Жан не мог. А может и не хотел вовсе.

Голова слегка начала кружиться даже в сидячем положении. Кирштейн почувствовал признаки подходящей к горлу лжетошноты, умудряясь ехидно улыбнуться. В голове промелькнуло: это все из-за него. Тем не менее, Жан очень одобрительно отнесся к жесту Йегера, который хотел подать ему руку. Помощи бы принимать от него он точно не стал. Но демонстративно фыркнул, когда Эрен сам одернул свою руку. Не уж то мысли научился читать, промчалось у Жана быстрее поезда.

В какой-то момент Кирштейну показалось, что Йегер говорит слишком уж много. Начало мерещиться, будто он за всей этой болтовней перестал слышать собственный голос. К таким поворотам Жан точно не был готов, но все равно старался слушать Эрена внимательно, хоть и в голове все плыло: от мыслей до пустынной картинки перед глазами.

Пару раз он пытался как-то огрызнуться в своей манере, например: «никто не просил тебя за мной идти», но в целом, на редкость сдерживался всякий раз, когда тон Эрена ему не нравился. То есть, конечно, он ему не нравился почти всегда, начиная с их обучения в кадетском корпусе. Сейчас и вовсе обостренные чувства попусту мешали Кирштейну мыслить рационально и здраво.

Внутренний голос Жана рвал и метал. Вопил так, будто сирена вышла из строя. В глазах от услышанного на мгновение снова помутнело. Хорошо, что он сидел, иначе бы точно свалился с ног. Первая стадия — отрицание. Кирштейну совершенно не хотелось верить, — а уж тем более представлять, — как ему вкалывают сыворотку титана, как он в облике этой твари поедает Бертольда? Жана могло бы вырвать на месте, если бы в желудке оставалась хоть какая-то еда. Рвотный рефлекс отменить не удалось. Развернувшись на сто восемьдесят градусов в противоположную сторону от Йегера сторону, Жан ожидал прихода, однако кроме затруднительного кашля ничего не получил. На самом деле, это был всего лишь повод. Повод отвернуться и не смотреть в глаза Эрену. Стыдно было даже не перед ним, не перед собой, а перед товарищами.

Долго молча, Кирштейн перехватил инициативу в сложных разговорах в свои руки, повернувшись обратно к своему собеседнику:

— Лучше бы вы дали мне умереть, — вдыхает немного воздуха, словно делает сигаретную затяжку. — Последнее что я помню, как Ханджи пропала впросак и Райнер чуть ее не пришиб. Как она, кстати? Жива?

Осознание всей ситуации приходило к Кирштейну с опозданием и отдельными несвязанными частями. У Жана словно украли часть его воспоминаний и теперь приходится полагаться только на того, к кому не питает чувств любви. Во всех объяснениях Эрена Йегера его внимание зацепил тот факт, что многие погибли. Переживал не за себя, а за этих многих.

— Скольких мы потеряли? — продолжил Жан, немного успокоившись, — только не смей лгать мне, понял? Почему среди тех, кто погиб, спасти жизнь решили только мне? Почему вы возомнили себя богами?! — самостоятельно эту головоломку Кирштейн распутать не мог. А злоба на себя, на Эрена, на капитана Леви продолжала нарастать с большей силой внутри него. И эта сила стремилась как можно быстрее выйти наружу.

— Как ты там это делаешь? Кусаешь себя до крови за руку? — Жан не был глупцом и уж точно не хотел превращаться сейчас в Колоссального титана, которым являлся по воле случая. Скорее это было сказано, чтобы вывести Эрена из себя. Кирштейн по-другому не умел говорить простое «спасибо».

Жан бы предпочел вообще никогда не активировать эту силу.

— Расслабься, идиот. Если я захочу тебе навалять, я сделаю это в человеческой форме. Как же противно теперь так говорить! — Жан демонстративно плюнул в сторону. Он удивился, думая, что в горле пересохло, а для этого действия слюны хватило. Противно теперь становилось от любого понимания того, что является титаном.

А если я стану таким же, как Бертольд и Райнер?
Смогу ли я принести пользу в борьбе с титанами?
Что, если человечество во мне увидит очередную угрозу?

Подобные мысли Кирштейн пытался спрятать как можно дальше, запереть в собственном сознании так глубоко, чтобы они никогда не нашли выхода. И искренне надеялся, что у него это получилось.

— Давай лучше думать, где мы находимся и как нам найти дорогу обратно, не оказавшись съеденными.

А «спасибо» так и осталось повисшей в воздухе недосказанностью.

+2

6

Смотреть на Жана отчего-то не хочется, а потому Эрен сосредоточенно высматривает врагов на вибрирующей перед его измотанным сознанием линии горизонта. Появись там титан — Йегер был бы счастлив. Не пришлось бы отвечать на множество вопросов, ответы на которые вертятся на языке, но сорваться с кончика упрямо не желают. Каким бы идиотом Жан не был, а участи титана Эрен ему не желал. Никому не желал. И пусть несколько часов назад он действительно испугался натурально умирающего Кирштейна, теперь чувство страха и сожаления притупилось. Теперь Эрен мог мыслить здраво и размышлял о том, что иногда умереть действительно лучше.

Лучше, чем бороться с самим собой, пытаясь подчинить свою титаническую сущность. Лучше, чем из раза в раз причинять себе вред в попытке отказаться от человечности и превратиться в громилу, более полезную на бесконечном поле боя, нежели пятнадцатилетний мальчишка на УПМ. Лучше, чем отращивать собственные конечности и твердить о том, что все нормально — конечно же нормально, регенерация действует прекрасно. Но это вовсе не значит, что боли нет. Боли достаточно. И с каждым разом она все сильнее.

Он не должен успокаивать Жана, потому что знает, насколько паршива эта ситуация. Не должен произносить воодушевляющих речей, потому что словами тут не поможешь.

Потому Эрен просто огрызается:

— Не тебе указывать командованию, кто достоин сыворотки, а кто нет, — почти рычит он. Себе под нос, едва слышно. Но до Жана донестись колкая фраза обязана. Эрен отворачивается сильнее, крутится вокруг своей оси, но упрямому взгляду зацепиться не за что. Вокруг ничего нет. Ни спасения, ни угрозы. Впрочем, за резкое замечание ему сразу же становится стыдно, а потому Йегер добавляет, немного помедлив. Теперь голос звучит спокойно, пусть и срывается на середине фразы сухим хрипом, — Ты почти умер, Жан. Почти. Тебя еще можно было спасти. Других — нет. Хочешь знать, сколько человек погибло?

Достаточно. Слишком много. Он не успел услышать рассказ перепуганного Флока или же собранного, как всегда, Эрвина Смита. Он не знал, что произошло у подножия стен и почему кровавых камней было слишком много, а земля была буквально устлана бездыханными телами солдат и лошадей. Достаточно погибших, Жан. Ты действительно хочешь знать?

Эрену бы ответить и выбить жестокой правдой весь дух из зарвавшегося Кирштейна, но он молчит и все же возвращает тому сосредоточенный взгляд. Хватает пары секунд, чтобы быстро окинуть им Жана и оценить глобальность проблемы. Эрен ловит себя на мысли, что теряется в этой ситуации. Принимать решения — это сложно. Право выбирать и действовать по своему усмотрению уже стоило жизни другим людям. Стоит ли рисковать снова?

Уже рискнул. Пошел следом, желая помочь, а вот о способах не подумал. Не подумал и о том, как подведет разведку, если вдруг за стенами погибнет вместе с Жаном. Если корпус потеряет не одного разумного титана, едва созданного чудодейственной сывороткой, а двоих. И ради чего такие жертвы?

Легче было от осознания того, что сожаления Йегер не испытывает. Он глубоко вдыхает горячий воздух, режущий пазухи грубой пылью, и кивает собственным мыслям. Да. Никаких сожалений. Вместе они выберутся, вернутся за стены и никогда не позволят командованию сомневаться в правильности принятого решения.

Руку Жану Эрен протягивает снова и на этот раз не отдергивает ее. Терпеливо ждет, пока тот примет помощь, и помогает ему подняться на ноги. Он придерживает Кирштейна и, возможно, старается слишком сильно — свою первую трансформацию Эрен не помнит, как не помнит пробуждения, а потому даже представить, что чувствует Жан, возможным не представляется.

— Да, кусаю себя за руку, — отвечает он тогда, когда убеждается в том, что Кирштейн равновесие держит. Эрен, очевидно, бросает на Жана излишне настороженный взгляд, потому как тот спешит уверить в своем здравомыслии и не показывает желания немедленно превратиться в Колоссального. Йегер ловит себя на мысли, что рад такому повороту. Он слишком вымотался за время погони и вряд ли смог бы победить такого титана сейчас. А если Жан потеряет контроль над титанической формой, бой будет смертельным. И все же Эрен продолжает говорить, — Дело не только в боли, в крови. В укусах. Я искусал себе все руки, прежде чем понял, как именно это происходит.

Сложно было найти себе цель, чтобы принять форму Атакующего. Еще сложнее было найти в себе силы контролировать гиганта, но об этом Эрен сейчас говорить не торопится. Он ловит себя на мысли, что однажды — обязательно. Думает о том, что ему самому нужен был человек, который помог бы разобраться с новообретенным грузом на плечах. У него такого человека не было; была только Ханджи, которая экспериментами добивалась результата.

Жану повезет больше.
В этом великодушном решении Эрен признаваться не торопиться тоже.

— Насколько плохо себя чувствуешь? — в том, что Кирштейн чувствует себя паршиво, сомневаться не приходится. Главное убедиться в том, что тот не собирается отрубиться в ту же минуту, заставляя Эрена тащить его на себе, — Мы должны вернуться к стенам, но это ужасно далеко. К тому же придется сделать крюк, по такой жаре на открытой местности мы далеко не уйдем.

И откуда столько здравомыслия?

Эрен озирается по сторонам. В лес гигантских деревьев им путь закрыт. Неплохо было бы найти водоем и дождаться там ночи, чтобы спокойно продолжить путь. Без солнца над головами и без бодрствующих титанов, наступающих на пятки.

Йегер опустил голову и с сомнением посмотрел на свою руку, все еще поддерживающую Кирштейна и сжимающую его в крепкой хватке вокруг ребер. Чуть ниже основания большого пальца виднелся свежий след от укуса. Куда проще было бы превратиться в титана и отнести Жана к стене на руках, но Эрен не был уверен в том, что справится. Он поддерживал Жана, но в то же время держался за него сам. Долгий бег, а также падение со стены —  не самая трудная задача, которую он ставил перед Атакующим, однако сил на второй такой круг уже не хватало. Ему нужно было время. Немного. Может быть, час.

Час, который на месте провести было нельзя. Никто не знает, как повернется ситуация в следующий момент. Эрен сделал шаг вперед — двинулся наугад, только предполагая, с какой стороны они пришли. На открытой местности заблудиться было слишком просто. Никаких тебе ориентиров, а ноги привычно забирают влево. Без компаса, карты и — черт возьми, самое проблематичное, — командира впереди ориентироваться было тяжело. Эрен почувствовал себя неожиданно ничтожным и бесполезным, отчего разозлился.

—  Мы пройдем столько, сколько сможем, а потом я превращусь и понесу тебя. И только попробуй укусить себя, — угроза, которая должна была прозвучать в голосе, отдалась в интонацию тягучей усталостью, — Если удастся найти место для отдыха, то сможешь вытянуть свои конские копыта, а пока не наваливайся на меня всей своей тушей и помогай хоть чуть-чуть.

[icon]https://i.ibb.co/wBXHSKv/eron-don-don.png[/icon]

Отредактировано Eren Yeager (2021-07-30 18:11:51)

+2

7

Жан не сводит своего пристального взгляда с Эрена целую бесконечность по собственным наблюдениям. В любой другой момент злоба Йегера бы позабавила Кирштейна. Мол, именно такой реакции он и добивался. Однако сейчас что-то изменилось. Жан не понял, когда именно это произошло — у него изменилось отношение к нему. Вот только сейчас было не до выяснений — хорошо это было или же плохо.

Пожалуй, Жан, и правда не хочет узнавать, сколько товарищей полегло на поле битвы. Спросил это больше от переизбытка эмоций, чем от великого желания восстановить утраченную хронологию событий в своей голове. То есть, он, конечно, хотел, но без этой информации. Не от Эрена, так от кого-нибудь Кирштейн все равно получит эту информацию, когда они доберутся домой. Если доберутся. Чувство собственной вины притупилось у Жана лишь ненадолго. В таких условиях, подумал он, это даже к лучшему. Лишние чувства мешают действовать ясно.

Придется принять, что вряд ли командование по доброте душевной решило превратить его в неразумного титана и скормить ему после Бертольда. Жану все еще жутко от того, что всякий раз, думая об этом, он представляет себе эту картину. Не до конца понимает, зачем вообще все еще размышляет о таком. Как будто Кирштейн сам в здравом уме занимался каннибализмом, и это было его любимым развлечением с детства.

Жан начал смотреть на Эрена под другим углом. Это не значило, что по щелчку пальцев он смог понять все его поступки в прошлом, но четко перед ним вырисовывается картина действий Йегера в настоящем — Жан уж не припомнит, кто за долгое время так о нем заботился? Это даже немного пугало Кирштейна. Сложный, иногда ненавистный самому себе характер отказывался принимать происходящее.

Жану кажется, будто он разговаривает с самим собой неприлично долго и необходимо уже сделать что-то, чтобы неловкая пауза не ширилась в размерах. На деле же не прошло и минуты. Именно с такой скоростью одна мысль сменяла другую на этой эстафете потока сознания.

Прежде чем согласиться на этот раз принять жест Эрена в виде протянутой руки (что-то подсказывало, что без этого он останется здесь навечно) Жан внимательно осмотрел свои ладони, которые слегка еще потрясывало и грустно выдохнул. Ему удалось подняться и в первые секунды даже казалось, что он восстановился. Но это было ошибочно. Кирштейну стало стыдно, что вмиг он чуть не рухнулся намертво, однако устоять все же удалось. Не без помощи Йегера, но и на том спасибо.

— Ты обязательно должен будешь мне рассказать, как с этим справляться, — он даже попытался улыбнуться, чуть еле заметно, но это был максимум, на что хватило Жана в ослабленном состоянии. — Мне теперь из-за этого жить осталось недолго, да? — ха, а он ведь мечтал однажды о семье, о детях, о мирном небе над головой.

— Ты чувствовал себя также отвратительно? — и снова вопросы. У Жана Кирштейна их было великое множество. Некоторые из них он даже не решался задавать. Задумываясь над тем, имеет ли на это право. Эрен и сам-то выглядел не лучше: усталость, высеченную на его теле, было заметно даже невооруженным голосом. Что уж говорить о Жане, который рассмотрел Йегера с ног до головы с десяток раз? — Но идти я смогу. Сколько бы на это не потребовалось. День или неделю, — в сказанное Кирштейн верил лишь наполовину. Идти он, правда, сможет. Но сам не уверен, что его хватит на дальние расстояния.

Я действительно так далеко убежал в форме неразумного титана?

Жан даже не помнил, с какой стороны пришел сюда. Ему так хотелось помочь себе и Эрену в этой игре на выживание, а вместо этого его расплющило чувство бесполезности. Йегеру хотелось сказать: «оставь меня, спасайся сам», но внутренний голос, которого он раньше не слышал, подсказывал ему, что для такого Эрен слишком упрямый. Просто заткнись, Жан, и иди вперед, — услышал бы он в ответ на эту бессмысленность.

Хмыкнув самому себе под нос, Кирштейн впервые смог почувствовать себя слабым, доверившись Эрену, который поддерживал его так, будто он — хрустальная ваза, представляющая особую ценность.  На Востоке верили, что хрусталь — это застывшее дыхание драконов. Однако опровергнуть это или подтвердить Кирштейн уже не сможет. И все же, он старался сильно уж не опираться на Йегера и самостоятельно перебирать ногами по песчаной земле, которая была уже повсюду: во рту, под одеждой (очень хотелось отмыться от всей этой грязи), в обуви.

— Ты можешь быть хоть на минуту не таким упрямым бараном? — попытался отшутиться Жан. — Солнце сейчас на западе. Значит, скоро закат. Нужно поторапливаться. А тебе — восстановиться нужно не меньше моего, — его ноздри то и делали, что раздувались от той придури, что выдал Йегер. Дыхание участилось. Опять подкатывала привычная злоба.

— Бесишь. Хватит тут командовать.

Опоры в виде Эрена теперь не было. Кирштейн от нее избавился и начал передвигаться самостоятельно, без поддержки, как бы действуя назло Атакующему. Мол, смотри, и без тебя прекрасно обхожусь.

Обходился Жан и, правда, какое-то время очень даже успешно. Пока лодыжки ног не стали сигнализовать в духе сигнала нападения на стены; мол, все, пора перестать строить из себя гордого и независимого. Жан опять потерял счет времени, едва за него ухватившись. Видимость снижалась из-за приближения сумеречной зоны. Но это не останавливало Кирштейна, который, иногда исподлобья поглядывал, не потерялся ли там Йегер. И лучше бы потерялся, — скалится про себя Жан. На что он так на него разозлился? Самому бы еще понять.

Внезапно Жан затормозил так, что по инерции Эрен врезался в его спину. На редкость, было даже не так ожидаемо больно.

— Расскажи мне о том, как я умер.

Кирштейн понимал, насколько этот вопрос был неуместен в данный момент. Но эта тревожность не отпускала Жана с тех самых пор, как в его поле зрения появился Эрен после пробуждения от трансформации в титана.

+2

8

Ужасно хочется пить, а не чесать языком, отвечая на бесконечные вопросы. И все же Эрен понимает, что болтовня нужна в первую очередь ему самому, чтобы не потерять связь с реальностью. А еще Жану — тот спрашивает и спрашивает, интересуясь, казалось бы, сущей ерундой. Но через эти вопросы он убеждается в том, что жизнь не закончилась. Что дальше что-то тоже может быть и что его положение не самое плачевное.

В другой момент Эрен бы никогда не признал свою слабость перед Жаном Кирштейном — в самом деле, уж лучше умереть, чем подтвердить, что конь в чем-либо его превосходит. В другой момент он бы обязательно умолчал о чужих достижениях и уж точно не упустил бы возможности ткнуть носом в жирные промахи. В другой момент он бы отмахнулся, сказав, что Кирштейну уж точно лучше, чем любому другому солдату, лежащему сейчас у основания стен с пробитой градом камней головой.

В другой момент — обязательно. Сейчас же хотелось вдохнуть в Жана чуть больше уверенности и дать пинка под зад — выбить все желание опускать руки, если таковое начало зарождаться в бестолковой башке. Йегер вздыхает снова, продолжая тащиться вперед и тащить за собой Кирштейна. Он смотрит себе под ноги, бесцельно изучая запыленные мыски собственных сапог и пытаясь сформировать фразу в голове задолго до того, как куцое ее подобие сорвется с языка.

И все же получается будто нехотя, на рваном выдохе.

— Мне было хуже, — признает Эрен и, кажется, даже не врет. Он не помнил ничего из того, что происходило с ним тогда, а значит в сознание после первой трансформации пришел не сразу. Значит, не только двигать конечностями не мог, но и веки разомкнуть. Паршиво было, значит. Паршиво и сейчас признавать свою слабость, однако Йегеру хочется, чтобы Жан поверил в их совместный успех и в себя самого. Потому один раз поступиться гордостью не казалось такой уж смертельной жертвой, — Я вообще ничего не помнил и до сих пор не помню многое, а ты вот даже двигаешься и умудряешься язвить. Конская выдержка, не иначе.

Это срабатывает — и заверения в том, что Жан держится лучше, и очередная колкость, ставшая вполне привычной. Кирштейн огрызается в ответ и вырывается из хватки Эрена, стремясь продемонстрировать свою волю и способность двигаться самостоятельно. Эгоистичное желание перевести дух ликует. Эрен опускает руки и они безвольными плетьми хлопают его по бедрам. Он замирает на пару мгновений, позволяя себе расправить плечи и отдышаться — а затем двигается дальше. Идет следом за Жаном, не думая его догонять или опережать. Теперь взгляд Эрена направлен в спину Кирштейна, изредка опускаясь к его ногам. Он не признает этого даже мысленно, но знает — как только шаги Жана начнут заплетаться, он догонит и снова подхватит.

Сколько они так идут, Йегер понятия не имеет. Он не считает шагов, не следит за перемещениями солнца и то, как то движется к линии горизонта, почти не замечает — огненный шар катится слишком плавно для того, чтобы воспаленное усталое сознание заметило. Эрен понимает, насколько долго они идут, только когда во внимание бросается то, что жара спала и дышать стало чуть легче.

Шаг за шагом, дальше и дальше. Он теряет бдительность в монотонном повторении одного и того же действия. Поднять ногу, опустить ее снова, поднять другую — идти вперед, изредка проводя по лицу тыльной стороной руки в бессмысленной попытки избавиться от пыли, ощущаемой абсолютно везде. В носу, в глазах, во рту. Эрен прокручивает в голове нелепые и совершенно неуместные мысли о том, что было бы, когда Жан резко останавливается и Йегер грудью впечатывается в чужую спину. Шаг сразу же сбивается и только удача позволяет Эрену устоять на ногах.

Он покачивается, однако равновесие удерживает. Хватается за руку Кирштейна, не позволяя рухнуть тому и — совсем немного! — удерживаясь за него. Вопросительный взгляд, который Эрен бросает в сторону Жана исподлобья, кажется неожиданно колючим. Он сдвигает брови к переносице сильнее, словно желая показать все свое недовольство. На языке тут же возникает язвительное замечание, но Кирштейн оказывается быстрее. Он открывает рот и обезоруживает.

«Расскажи мне о том, как я умер».

«Как идиот», — хочется сказать, выбивая все желание разговаривать по душам одним прямым ударом. Эрен отворачивается от Жана и кивает ему вперед, без слов требуя двигаться дальше. Останавливаться здесь и сейчас еще не время. Возможно, им придется устроить привал посреди открытой местности, но отчаянно не хотелось бы. Даже теперь, когда солнце еще не скрылось за клыками гор, рассмотреть что-то вдали довольно тяжело. Что же будет ночью? Неужели они заметят титана только тогда, когда тот протянет руку, желая подхватить закуску и отправить в рот?

— Я не знаю, что с тобой там произошло, — Эрен отвечает спустя время. Долгое время, которое они идут в гордой тишине, нарушаемой лишь тяжелым пыхтящим дыханием и шагами. Шаги становятся медлительнее с каждым разом, а ноги отказываются подниматься выше, а потому носы сапогов загребают пыль, постепенно покрываясь серым налетом, — Конни принес тебя. Мы с Армином были заняты Бертольдом, пока вы сражались с Райнером. Я не знаю, что именно случилось, но выглядел ты хуже, чем обычно.

«Расскажи мне о том, как я умер».

Эрен лукавит, он мог бы рассказать больше о том, что произошло — но Жан это и сам знает. Знает, что спасал Ханджи и попал под раздачу. Смысл пережевывать уже известное обоим? Йегер не уверен в том, что хочет снова возвращаться в ту минуту, когда вдруг осознал, что Жан не такая уж и заноза в заднице и что смерть его может принести такую же боль, как и смерть любого другого друга.

— Вроде бы это сделал Райнер, — нехотя продолжает он. Смысла пережевывать нет, но он челюстями все же работает с завидным упрямством, — Ты спас Ханджи, но попал под его тушу и… Твою мать, Жан. У тебя была пробита голова и, кажется, сломаны ребра. Возможно, повреждены легкие. Я понятия не имею, как ты протянул столько времени и выкарабкался.

«Расскажи мне о том, как я умер».
Не умер ведь. Не умер, мать твою.

Умер бы — не шел бы сейчас здесь, едва перебирая ногами и из последних сил шевеля наждачным языком. Не был бы вымотанным до такой степени, что хоть ложись и умри — и вместе с тем не так сильно, чтобы заткнуться, наконец. Эрен чувствует, что начинает злиться на излишнюю драму. Конечно, Жан пережил довольно много, однако на жалость к себе времени не было. Хочешь сесть и страдать? Садись, но тогда тебя непременно затянет в пучину самобичевания. И финал будет один.

Эрен с силой дергает Жана за руку, привлекая к себе внимание. Смотрит прямо, с неприкрытым вызовом, словно еще секунда — и обязательно ударит. Прямо по переносице, чтобы хрустнула. Все равно заживет теперь, как на собаке. И ударил бы, но сил не было даже для того, чтобы кулак сжать достаточно крепко. Потому Йегер просто цедит сквозь сжатые зубы, и смотрит — почти гипнотизирует, а в каждом слове угроза. Мол, не поверишь — покажу тебе наглядно, как ты умер.

— Ты жив, Жан. Это не смерть, это второй шанс, понимаешь? — каждое слово произносит с нажимом, словно пытается задавить Кирштейна не авторитетом, так уверенностью. Упрямостью, если хотите, — Когда ты научишься справляться с Колоссальным, то поймешь, о чем я говорю. Это сила, выдержка, неуязвимость, наконец. Прекрати вести себя так, будто смерть была бы лучше.

Может и была бы. Эрен этого не признает никогда.
Он отпускает руку Кирштейна и шагает вперед, не оборачиваясь.

— Поэтому прекрати ныть и... — последнюю фразу Эрен бросает через плечо, намереваясь поставить точку в этом диалоге. Весь запал и желание сочувствовать и помогать закончился. Осталась только безграничная усталость и желание огрызаться. Только осознание того, что нужно сдерживаться, заставило Эрена пойти вперед и подвести финальную черту под очередью вопросов и ответов. Не подвел. Что-то отвлекло его, что-то… — Что это?

Запах. А еще поток воздуха, неожиданно свежего и резкого, словно преодолевающего преграду на своем пути. Эрен принюхался, пытаясь понять, чем пахнет. Даже пыль, которая лезла в нос при любом порыве ветра, не помешала услышать чертовски знакомый запах — и вместе с тем совершенно неузнаваемый. Эрен решительно направился вперед, желая во что бы то ни стало узнать, что пробуждает в нем эти странные ощущения.

Шаг за шагом, он отдалялся от Кирштейна, но не думал останавливаться. Если тот захочет, он догонит. Остановиться Эрена заставила лишь пропасть перед ногам — в вечерних сумерках пустошь вокруг виделась равниной, песчанной и совершенно пустой. Но вот из-под сапога раздается хруст и мелкие комья засохшей грязи осыпаются. Летят вниз и, ударяясь о грубую затвердевшую землю, распадаются на мелкие куски.

Впереди — такая же пустота и горы вдали. Разве что у подножия небольшой горы, на вершине которой оказались Эрен и Жан, несколько одиноких деревьев. Не гигантских, вполне обычных. И расщелина, наполненная водой. От нее и запах. Сырой. Так пахнет цветущая вода внутри стен. Тиной.

— Черт возьми, — выдыхает Эрен. Ему бы обрадоваться — воде, возможности спуститься к ней по крутой узкой тропе, потенциальному отдыху. Хоть чему-то, наконец. Но Эрен потерянно оборачивается к Жану. Он не знает, как сказать ему, что по пути сюда не видел никакой воды. Никаких возвышенностей.

Ничего не было.

Они идут в другую сторону.

[icon]https://i.ibb.co/wBXHSKv/eron-don-don.png[/icon]

+2

9

Жан был благодарен Эрену. Благодарен в том, что тот привел его в чувство. Не хотелось теперь ни доставать Йегера с тупыми (он сам это признавал) расспросами, ни хоть как-то казаться бессильным в его глазах. Кирштейн будто обрел, наконец, ту самую ясность ума, которая так долго и упорно не хотела к нему возвращаться. Теперь все виделось иначе: вернуться обратно за стены — одному или с этим идиотом Эреном — вот что было важно. Жан отбросил в сторону всю эту историю с его чудо-воскрешением, его самого это даже немного ужасало. Теперь ему даже немного льстит, что его будут называть Колоссальным титаном по возвращению. Даже если его неразумный побег расценят как попытку дезертирства и ему придется будет отсидеть в холодной камере какое-то время.

Нахрен Эрена.
Пусть и дальше возвышает себя над остальными, выстраивая свою стену из сомнительных идеалов. Жан будет рядом, чтобы это все разрушить. А сейчас необходимо собраться, думает Кирштейн. И перемены в его дальнейшем поведении стали весьма заметны.

Ему хотелось ударить самого себя только за то, что дал Йегеру шанс показать себя с иной стороны. Сменить гнев на милость? Что за бред? Жан в сотый раз убедился, что такие, как Йегер, не меняются. Когда (если) они вернутся, он даже и в сторону его не посмотрит. При удобном случае и вовсе начистит рыло. В Эрене Йегере Жан Кирштейн видит только временное взаимовыгодное сотрудничество и ничего кроме.

Жан списывает все на слабость после трансформации. Ему хотелось бы надеяться, что так хреново ему не будет всякий раз. Но новый голос в голове подсказывал, что это только лишь начало. И мысли о том, чтобы становиться титаном еще раз (пусть Жан и ничего не помнил), лишний раз это подтверждали.

Вроде бы относительная череда событий была восстановлена. Но что делать с этой информацией новоиспеченный Колоссальный титан понятия не имел. В своем выстроенном иллюзорном мире Жан клешнями ухватывается за одно имя – Райнер. Снова пулей прошибают насквозь все его нутро размышления на тему: «А не стану я таким же, как он?». Вообще Жану очень любопытно, как дальше будут действовать Браун и те, остальные. Он точно помнит, что в той заварушке был кто-то еще из врагов. Но лица размыты, как на старой негативной пленке. Проявлять эти фотографии бессмысленно, продолжал размышлять Жан, шаг за шагом передвигая свои усталые конечности. Играть в «мама, я сам», как и ожидалось, он быстро устал. Однако заметил, как разгрузив Эрена, тому стало полегче идти самому, поэтому даже видом не хотел показывать, насколько ему больно и насколько он устал. Ведь сам давно уже не ребенок. Они – уже не дети.

- Не говори так, будто ты – мой гребаный наставник! Может быть смерть и была лучше, чем сокращение дальнейшей жизни в несколько раз. Зато - о, боже! - я тот самый гроза на районе теперь: сильный, неуязвимый, великанистый.

Жан нарочно замедлился. Остыть нужно было не только Эрену. Ему это было не менее необходимо. Кирштейн помнит, насколько сложно ему всегда работалось с Йегером. Но сейчас – это давалось вдвойне сложно. Уж лучше он снова пройдет все этапы кадетской подготовки, чем попытается в очередной раз бросить колкость. Но вообще-то все будет с точностью да наоборот. Как бы Жан не заблуждался. Во все остальное время ему даже кажется, что он может быть нормальным, не самой острой занозой в пятой точке. И он прав. Удается не собирать все тумаки мира со всеми, кроме Эрена.

И где он так провинился?

Жан предполагал, что их путь окажется долгим. Может, даже очень долгим. Но одно дело – представлять, как оно будет в теории, а совсем другое – столкнуться с этим на практике. Во рту у Кирштейна была уже больше, чем пустыня. Даже на тех песчаных и полу песчаных дорогах, на которых следы от ног моментально исчезали, было не так сухо. Кирштейн то и дело, будто начал видеть миражи, в которых на каждом шагу встречались если не ручей, то небольшая речушка или целое озеро. Да черт возьми! Жан обрадовался бы сейчас обычной луже. Он испил бы из нее при любом раскладе. А предостережение «ней пей – козленочком станешь» не стало бы для него преградой. И все же, Жан не перестает удивляться тому, насколько огромен мир за стенами, насколько он еще не изведан и насколько порой чарующе загадочен. Он пришел к умозаключению, что оказаться здесь не было уж таким ужасным поворотом не туда.

Настораживало только то, что они до сих пор не напоролись ни на одного титана. Или в таких безлюдных местах они не водятся? Жан обязательно задаст этот вопрос главному командованию, когда до него доползет. Именно так Кирштейн себе представлял свое торжественное возвращение, если они в течение ближайших минут сорока не найдут себе подходящее место для привала.

Тишина пугала. Жан решает нарушить ее первым.

- Что такое, Йегер? Забыл все уроки ориентирования на незнакомой местности? – но Кирштейн отчетливо прочитал это выражение его лица без слов, наконец, поравнявшись с Эреном в одной линии. На самом деле, он чувствовал тоже самое. Они оба совершенно не представляют, куда бредут.

- Пока ты не успел сказать очередную гадость (можно подумать, Жан тут не был чуть ли не самым главным специалистом в этом деле), дай сделать это мне. В такие моменты, - продолжил он, - я понимаю, как может быть тяжело морально. Я вижу, как ты взвесил на себя слишком большой груз ответственности, Эрен. Не хочешь поделиться им со мной? Мы всего лишь заблудились и умираем от жажды. Но пока целы и невредимы, - Кирштейну на миг стало противно от самого себя. Он ужасается, когда успел нахвататься этого оптимизма, если не провел с Эреном рядом даже полных суток?

После Жан сделал то, чего совершенно не планировал и что очень сильно отклонялось от его курса «нахрен Эрена» с главным пунктом: «взаимовыгодное сотрудничество, не более».

Он крепко обнял Эрена, как делают это друзья детства. Может, чуть больше, чем просто друзья.

+2

10

— Я был уверен, что мы идем правильно... — язык во рту становится тяжелым и слова даются Йегеру с трудом. Он говорит тихо, словно желая остаться неуслышанным, но вместе с тем не позволяет себе роскоши молчать. Ответственность, которую Эрен чувствовал с того самого момента, как заговорил с Жаном, лежащим в горячей пыли, грузом лежит на плечах до сих пор. И давит. Кажется, что не пройдет и секунды, как позвоночник захрустит под таким давлением и заставит упасть. Регенерация в такой ситуации не поможет точно.

Неожиданно помогает сам Кирштейн и Эрен, готовый к очередному обмену колкостями — в котором в такой ситуации сам Йегер вряд ли бы показал себя с сильной стороны, — сначала не верит своим ушам. Он отводит тяжелый взгляд от небольшого водоема и оборачивается к Жану, которого не узнает. То, что тот говорит, совершенно точно не мог произнести Кирштейн, известный Эрену со времен кадетского училища. Тот язвительный говнюк скорее упрекнул бы в неспособности вытащить их отсюда. Собственно, произнес бы все то, о чем Эрен лишь подумал.

Этот едва ли не хлопает по плечу в попытке поделиться собственной уверенностью в том, что все будет хорошо. Отсутствующей уверенностью — Эрен не дурак, видит прекрасно их плачевное положение. А еще, вопреки собственным грубым словам, которые бросал в сторону Кирштейна снова и снова, он знает, что Жан не идиот тоже. Что все это лишь попытка поддержать его самого. И чего-то такого можно было ждать от Микасы — даже от Армина, — но не от главного засранца 104-го. 

Ответить хочется колко, чтобы не оказаться вдруг в положение обязанного за неожиданное понимание со стороны Жана. И Эрен уже начинает думать, как бы удачнее уколоть того за непрошенные утешения, как оказывается в крепких объятиях. Время останавливается.

Дыхание — тоже. Глубоко вдохнув, чтобы на одном выдохе упрекнуть Жана и отбить у того все желание играть в разумного и взрослого, а главное понимающего, Эрен так и замирает. Выдыхать забывает и давится воздухом, когда Кирштейн обнимает неожиданно сильно, сдавливая грудную клетку одним своим присутствием. Жар чужого тела кажется Эрену слишком сильным и теперь он понимает, что чувствовали другие, называя его «горячим». Теперь и без того высокая температура двух тел словно удваивается. Или это Йегера бросает в жар от неожиданных проявлений привязанности со стороны Кирштейна?

Он не знает, куда деть руки. Почему-то сама идея обнять Жана в ответ и найти ладоням место на его крепких плечах вовсе не кажется хорошей. Опускать их ниже и вовсе абсурдно и уже почти интимно — и откуда только такие мысли в голове? Почему-то тогда, когда он обнимал Арлерта, такого кошмара в извилинах не возникало.

В конечном счете Эрен все же дотрагивается до плеча Жана. Хлопает его нерешительно, почти невесомо укладывая ладонь на теплую ткань форменной куртки, и позволяет себе — и Жану, — постоять так еще немного. Он не убирает руки и не отталкивает, принимает поддержку от Кирштейна и безмолвно соглашается с каждым его словом. Да, они в полной заднице. Но ведь могло быть и хуже?

— Ну… Все нормально, Жан, — все слова, которые Эрен подбирал, теряют смысл и актуальность, потому он снова тянет нерешительно и тихо. Не так, как в прошлый раз. Теперь Эрен хочет быть услышанным, но на этом его желания заканчиваются. Он не знает, что хочет сказать в следующий момент и не знает, что сделает. Что им нужно сделать, чтобы выбраться. Вместо этого он мягко ведет ладонями по предплечьям Кирштейна и отстраняется, — Нормально. Мы выберемся и все будет хорошо. Даже хорошо, что мы пошли сюда.

Он кивает вниз, где редкие деревья бросают тень на небольшой островок и расщелину, наполненную водой. На полноценное озеро не похоже, но им многого не нужно. Здесь, когда вокруг лишь бесконечная на первый взгляд пустота, подобная находка на пути кажется настоящей удачей. И Эрен берет себя в руки. Он старается не думать о том, что делает это с помощью Жана, потому как произошедшее между ними кажется чем-то странным хотя бы из-за того, что это был чертов Жан. 

— Давай спустимся туда и устроим привал. Подождем, пока не стемнеет. А затем продолжим, — вернемся к началу. Эрен с тоской бросает взгляд в ту сторону, с которой они пришли. Сколько длился путь? Достаточно долго, чтобы каждый шаг в обратном направлении казался теперь слишком дорогим. Даже мысль о том, что все это время они двигались в противоположном направлении, заставляет холодеть от ужаса.

Мысль о том, что нужное направление неизвестно им и по сей день, сбивает с ног напрочь.

Ответа Жана Эрен не ждет, шагает вперед к тощей каменистой тропе. Тропой эту полоску назвать, впрочем, можно лишь с натяжкой. На всей ее протяженности едва ли можно обнаружить человеческий след. Скорее, это очередная демонстрация удачи — часть каменистой почвы откололась, образовывая импровизированный спуск, что теперь избавляет двух разведчиков от необходимости искать обходной путь.

Йегер спускается первым. Придерживается руками за редкие естественные выступы, камни и сухие тростинки, выросшие здесь из редких семян и сразу же умершие. Когда после очередного шага под сапогом крошатся камни и нога едва ли не катится вниз, заставляя Эрена покачнуться, он резко оборачивается на Жана. Все происходит слишком быстро и он до последнего не отдает себе отчета в действиях, однако смотрит с явным желанием поймать, если вдруг Кирштейн покатится вниз тоже.

Проходит несколько долгих и одновременно стремительных мгновений, во время которых Эрен убеждается в том, что Жан относительно твердо стоит на ногах. Несмотря на усталость и явное недомогание, закономерно последовавшее после первой трансформации, тот держится хорошо. И это вызывает уважение. Признаваться в этом Йегер, конечно же, снова не собирается. Он кивает собственным мыслям и возвращается к спуску.

Тропа — или ее подобие, как угодно, — заканчивается довольно быстро. Эрен едва не падает несколько раз, когда камни снова и снова начинают крошиться под его весом. Подъем по подобному откосу будет, очевидно, еще тяжелее, но об этом Йегер старается не думать тоже. Пока что он облегченно вздыхает, когда отказывается внизу, и вытирает пыльные руки о некогда светлые форменные брюки.

Внизу все выглядит иначе и деревья с расщелиной, казавшиеся такими близкими, снова оказываются на расстоянии. Эрен оборачивается и терпеливо ждет, когда Жан к нему присоединится, и только когда тот оказывается внизу, устремляется вперед. Теперь идти легче — здесь тени больше, а впереди столь желанная вода.

—  У нас будет пара часов на отдых, потом пойдем, — тяжелое слово «обратно» Эрен проглатывает. Не оглашает и без того очевидный приговор. И на Жана не смотрит. Вместо этого прибавляет шаг, желая как можно скорее добраться до воды и, когда доходит до расщелины, сразу же направляется к ней.

Вода на деле оказывается мутной. Эрен набирает в ладони немного и всматривается в нее, прежде чем плеснуть в лицо. Вода цветет на жаре и мутной ее делают частички водорослей, процедить которые было бы не так уж и сложно, будь у них тара и кусок чистой ткани. Однако за неимением лучшего Эрен может лишь закрыть глаза. Не видит проблемы — значит, не такая уж она значительная. Она набирает в ладони еще воды и делает несколько глубоких глотков. Прохлада приятно растекается во рту и проходит по пищеводу. На зубах, вопреки самым диким ожиданиям, от грязи не скрипит.

Эрен стягивает с себя куртку и снова наклоняется к воде, чтобы умыться как следует — с лица переходит на шею, гадая о том, стоит ли решиться и искупаться полностью. Не решается. Усталость теперь чувствуется острее, а потому, закончив с водными процедурами, Эрен отходит под одно из деревьев и переводит взгляд на Жана.

— Ложись спать первым, — решает все же он. Кирштейну — нужнее. Тот еще не привык к изнуряющим превращениям в титана и явно не откажется от возможности прикрыть глаза и отключиться. Эрен же решает подежурить. Он складывает куртку в несколько раз и подкладывает под спину, прежде чем прижаться к дереву. Напрасная попытка сделать их пребывание здесь комфортным, но хоть что-то, — Я разбужу, когда стемнеет. Или если что-то случится.

О последнем можно было не говорить, но Эрен понимает это с опозданием.

[icon]https://i.ibb.co/wBXHSKv/eron-don-don.png[/icon]

Отредактировано Eren Yeager (2021-08-09 17:51:17)

+2

11

— Расскажешь об этом кому-нибудь и ты — труп, Эрен Йегер, — грозным у Жана быть не получается, выдать хоть какую-то нормальную улыбку, а не кривоватую, едва заметную в уголках губ — тоже. Он просто тычет Эрена пальцем в грудь, когда тот отстраняется от него, в надежде, что этот его очередной жест больше воспримется как дружеский, чем враждебный. И все же, что-то подсказывало Кирштейну, что желание не рассказывать об этом их таинстве никому — обоюдное.

Жан толком и сам не понял, как оно все так обернулось. Знал уверенно только то, что немного запутался в своих чувствах. За последние несколько часов он словно имел честь прокатиться на эмоциональных качелях. Он, конечно, слышал о том, что от любви до ненависти — один шаг, но не думал, что столкнется с этим воочию. Будь то эмоциональная уязвимость, стечение обстоятельств или заложничество ситуации, Жан уверен, что поступил правильно и по собственной воле. Было в этих объятиях и то, что Кирштейну ранее испытывать не доводилось. Всячески он старался об этом не задумываться, ведь речь идет об Эрене Йегере. Его вечном сопернике. О том, благодаря которому Микаса Аккерман не замечает его в упор. Том, чье мировоззрение хочется прибить быстрее, чем неразумного титана.

Тишина матушки-природы будто была не на его стороне. Жану то и дело в голову приходила мысль о том, чтобы что-то уже случилось, что отвлекло бы их обоих. Лишь бы не говорить. Лишь бы не вспоминать. Даже на небе не было ни облачка — хоть и глупо было рассчитывать на него в этой местности. Земля из-под ног Кирштейна уже выбита и где-то глубоко-глубоко он боится лишь одного— как бы Эрен не стал его криптонитом.

— Как думаешь, нас уже выдвинулись искать? — еле слышно произносит Жан, слепо следуя за Эреном. Идти и довериться — все, что ему оставалось. На удивление Кирштейн чувствует  что-то сродни духовному подъему. Знаете то самое чувство открывшегося второго дыхания при забеге на длинной дистанции? Вот нечто подобное он и испытывал, подходя к узкой каменистой тропе, к которой они прибрели. Ощущение, что на этой тропе оба и умрут, лишь только усиливалось.

В будущем Жан предполагает поменьше налегать на булочки, которые так любит воровать из столовой Саша, когда местами — и без того ненадежная визуально тропа — начинает проседать, а рыхлые камни осыпаться под тяжестью его шагов. Но Кирштейн не проронил по пути ни слова, бросая только слишком частые немые взгляды на Йегера. Не те привычные, наполненные то ли презрением, то ли осуждением, то ли смесью и того, и того. Иные. Хотелось бы ему что-то сказать в привычном стиле, бросить какую-нибудь колкость, подобно Зевсу, швыряющему молнии на Олимпе направо и налево, чтобы все вернуть в привычный темп, нарушенный собственными же действиями. Но что-то останавливает. Жан замечает, как Эрен, будучи на низком старте, готов был его подстраховать в случае, если бы он сорвался и покатился кубарем вниз в неизвестность с этой тропы, и в воздухе повисла лишь благодарность, не требующая каких-либо слов.

Больше собственного «красноречия» Кирштейна настораживала и немногословность Йегера. Пожалуй, тот пребывал в не меньшем шоке от происходящего, чем он сам. Жану так сходу и не припомнить, ладил ли Эрен в отряде еще с кем-нибудь, помимо друзей детства, а тут он со своими объятиями и поведением ребенка, который устал, хочет поесть и на ручки. Буквально мгновенно одергивает себя от дальнейших размышлений в этом направлении — снова в голове все только то, что неуместно.

Журчание воды провоцирует одновременно и урчание в области желудка. Становится в тоже время и стыдно, и легко. К черту манеры, когда ты чуть ли не джунглях каких-то и находишься на грани выживания. Жан сначала долго не решается подойти к этому источнику, вода в котором далеко не самая кристально-чистая. Кивает в ответ на слова Эрена, а у самого все они будто застряли в горле. Хочется вымолвить что-то нечто большее, чем примитивное «угу», но не получается. Молча наблюдает за Йегером, расхаживая меж зеленых деревьев. Замечает, что стволы некоторых у оснований в порезах. Присев на корточки, и уже позабыв о том, чем там занимается Йегер, проводит ладонью по объемным отметинам, часть из которых находились еще влажными. Кирштейн идентифицирует их, как оставленные следы от ножа. В глазах загорается очередная тупиковая надежда — кто-то был здесь недавно, а значит, в этих местах можно выжить. Собственный внутренний голос подавал это все так, будто они тут жить собрались, а Жану уже не терпелось поделиться этой информацией с Эреном.

И он поскорее поспешил отыскать его.

— Вот ты засранец, конечно, — смеется Кирштейн, — это я хотел тебе предложить поспать первым, а я бы сторожил твой сон, — последнее из собственных уст прозвучало для Жана немного не так, как задумывалось. Это получается, они всего за день перешли из категории «враги» в категорию «лучшие друзья с пеленок»?

— Спать мне все равно сейчас хочется в меньшей степени, — как-то уныло добавил он к сказанному. Умом-то он понимал, что сон сейчас важен и вообще в любой другой ситуации не стал бы даже раздумывать, если бы, например, они с Конни были на вылазке и тот бы предложил Кирштейну подобное —он упал бы намертво на месте. Но тут — случай иной.

— Как вода? Я бы сейчас искупался, — прозвучало не менее ужасно, думает Жан. Как ему в голову вообще приходит нечто подобное? Почему мнимое ощущение безопасности застлало обзор? Жан не понимает. Или не хочет понимать. — Чище от этого не стать, но почему нет?

В какой-то момент Кирштейну кажется, что он больше разговаривает сам с собой, нежели чем с Эреном. Какие-то собственные мысли вслух, обретшие самостоятельность, вышедшие наружу без разрешения и заполонившие собой все пространство вокруг.

— А ты можешь пока немного подремать. Не бойся, я не убью тебя во сне. Хотя это очень уж заманчиво, не скрою, — и, издав очередное подобие нормальной улыбки, Жан, подобно ребенку, помчался к расщелине, которая притягивала его к себе, словно магнит.

Раздетым по пояс Кирштейн оказался очень быстро, расставаясь со своей верхней одеждой без сожаления. Со штанами, правда, уже пришлось немного повозиться, потому что все они прилипли к коже сильнее, чем куртка. Со стороны все смотрелось забавно и немного неуклюже. Вещи Жана оставались хаотично разбросанными по песку, как и сапоги, которые в сумерках еще попробуй, отыщи после. С его стороны это было даже опрометчиво. Однако думать о том, что делать, если нападет враг, ему хотелось в меньшей степени.

Жан ныряет в воду, немного проплывает и всплывает с полным удовлетворением. Подобное проделывает еще несколько раз, прежде чем обратиться к только-только обустроившемуся Эрену, заменившему подушку у изголовья на свернутую куртку.

— Эй, Йегер, не хочешь присоединиться? Вода-то отличная, если ты этого раньше еще не понял, — дразнит и даже этого не скрывает, но делает это вполне намеренно.

+2


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » падай — я тебя поймаю.


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно