Артур отвечает, когда Мерлин уже ответа не ждет, но это не вселяет никаких надежд. Ровным счетом никаких. Он отстраненный и сосредоточенный и Мерлин благодарит всех богов и самого Артура, что в этот момент его королю достает самообладания поставить на первое место то, что по-настоящему важно. Достает самообладания помнить о собственной важности перед Камелотом и своими людьми, знать, что им, - ему, - нужно уйти отсюда живым, а все остальное может подождать.
Мерлин знает, что теперь, когда бросил себя полностью к ногам Артура, когда вскрыл все карты, раскрыл все секреты, ему самому нечего беречь и не за что цепляться. Он благодарен всем богам, что Артуру достает самообладания прорубать себе мечом путь к лошадям, но правда в том, что даже если бы Артур остался на месте, Мерлин все равно не позволил бы ему погибнуть. Он не позволил бы ему в любом случае, - он же это и сделал, на самом деле, - но теперь, когда Артур все знал и Мерлин пожертвовал всем, ради его сохранности, его уже ничего не могло остановить.
На самом деле ничего и Мерлин еще не до конца примирился с этой мыслью, не до конца ее осознал и прочувствовал, но улавливал отголосками, что что-то отчаянное, почти животное поднимает в нем голову. Ему нечего больше было скрывать от Артура, ему не нужно было больше быть осторожным, он разрушил все и Артур уже не простит его, так какая теперь разница? Если бы понадобилось, теперь, когда Мерлину нечего было скрывать, когда не за что цепляться, он бы сделал все, чтобы Артур был жив, чтобы он не умер на этой проклятой поляне. Мерлин никогда такого не делал, но сейчас с удивительной ясностью понимал - он знал, как направить свою магию, чтобы сломать кости всем этим людям, чтобы никто из них не занес больше над Артуром оружия. Мерлин не читал о таком заклятье в книги Гаюса, он никогда его не учил, но до приход в Камелот он никогда и не знал никаких слов, он двигал вещи и останавливал время не задумываясь, инстинктивно, случайно или порывисто, просто, потому что желал этого и магия делала это для него. В Камелоте он посадил ее на поводок из строгих формул и правил, колдовал “прилично”, как велел Гаюс и никогда не позволял себе думать, что все это ограничения, чтобы не выйти за рамки.
Сейчас, зная, что он может сделать ради Артура, Мерлин удивительно отчетливо видел, чем была его книга заклинаний. А еще со странным замиранием ждал - что решит для него Артур? Кого из него сделает? Каким теперь будет Мерлин? Потому что если ради его безопасности понадобится сорваться с поводка, они с магией сделают именно это.
Если Артур попытается изгнать его, Мерлину придется искать пути защищать своего короля в этих новых условиях. Если только он не велит казнить Мерлина, если Мерлин только сам не согласится на это, то будущее его вдруг казалось зыбким и даже страшным. Не от того, что могло нести самому Мерлину, а от того, кем сам Мерлин мог бы в нем стать.

Время шло, текло сквозь пальцы, гудело, как тревожные колокола после первого удара и гул этот складывался в одно только обещание: жди и ты узнаешь, кто ты теперь.

Артур несся сквозь лес во весь опор, так, словно за ним гнались дороки, но и с пути ни разу не пытался свернуть, натянуть поводья, уходя в сторону, с легкотью отрываясь от Мерлина, потому что на самом деле оторваться от него для Артура не составило бы труда - Мерлин всегда вел лошадь больше из ее согласия, чем собственного мастерства. Очевидно. И тем не менее, Арутр не разу не попытался оторваться, не велел еще Мерлину убираться прочь, хотя точно знал, что тот следует за ним. и хотя это не слишком обнадеживало, - Артур мог сделать все это в любой момент, - страшное ожидание и собственное разрушительное отчаянье понемногу теряли первую остроту. Не то, чтобы Мерлину было бы проще уйти или он обманулся бы мыслью, что Артур готов его простить. Просто чем дальше они были от того места, где Мерлин своими руками разрушил все, что у него было, тем тускнее стоновилось видение себя таким, каким он мог бы быть, чудовищем, колдуном, как Сиган или хуже него. Все было пока впереди, Артур еще ничего не решил для него, он мог прогнать его в любой момент, если только не велит Мерлину возвращаться в Камелот, чтобы взойти на костер, но каждая минута, которую Артур еще был готов провести рядом со своим слугой, каким бы болезненным не было предательство, это… Это было ценно для Мерлина. Это стирало вставшую перед глазами картину всех тех смертей, чьей виной он мог бы стать.

Артур держался в седле уверенно и споро, будь то его конь или чужой и Мерлину не стоило удивляться, что любое животное под ним было послушным и ловким, но он все равно каждый раз удивлялся.
Артур вдруг уверенно натянул поводья, останавливаясь и Мерлин, не успев сориентироваться, пролетел следом, только и выворачивая шею, с беспокойством оборачиваясь, лишь бы заметить, куда свернул король. Он был уверен, что сейчас и настал тот момент, когда Артур решил избавиться от Мерлина, не желая вести с ним никаких разговоров, - не то, чтобы Мерлин не вернулся бы в Камелот после, - но тот остался на месте и Мерлин с облегчением выдохнул хотя бы этой малости.
Даже если у Артура, наконец, был приговор для него, Мерлин должен был его знать.

Он сам, наконец, остановил коня, развернулся и, подъехов к Артуру, неуверенно взглянув на него, осторожно спросил:

- Что именно, Артур?