no
up
down
no

Nowhǝɹǝ[cross]

Объявление

[ ... ]

Как заскрипят они, кривой его фундамент
Разрушится однажды с быстрым треском.
Вот тогда глазами своими ты узришь те тусклые фигуры.
Вот тогда ты сложишь конечности того, кого ты любишь.
Вот тогда ты устанешь и погрузишься в сон.

Приходи на Нигде. Пиши в никуда. Получай — [ баны ] ничего.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » Be Careful


Be Careful

Сообщений 1 страница 9 из 9

1

Its nightmare
Now don’t say I didn’t warn ya

https://i.imgur.com/zyypOL1.png
Ямамото ТакешиГокудера Хаято

Такеши улыбается лучезарно, но взгляд тёмный и сосредоточенный, Такеши опирается ладонью о столешницу, склоняясь, сжимает пальцы второй руки на вороте чужой рубашки, заставляя Гокудеру податься ближе и самому, затыкает неуёмную агрессию — требовательным поцелуем. У Гокудеры тонкие губы, глаза цвета пасмурного неба, предвещающего ураган, и сильный удар, пробивающий солнечное сплетение до тёмных пятен перед глазами. Ямамото хрипло смеётся и проводит языком по прокушенной в кровь губе.

У Ямамото глаза — темнее ночи, в них нет ничего, они затянуты тяжёлыми свинцовыми тучами. Ямамото скользит взглядом по чужой фигуре холодным, нечитаемым взглядом, стряхивает чужую кровь с лезвия катаны ледяным равнодушием, небрежно. Он должен извиниться, почувствовать раскаяние? Ямамото не чувствует ничего, думает, что убьёт и его — если надо будет. Заблуждается.

[icon]https://i.imgur.com/Veh7kGP.png[/icon]

+2

2

О, Ямамото, конечно он понимает, что это — сущая глупость.

Ямамото знает: Гокудера ему все зубы повыбивает за такое.

Ямамото — улыбается. Кажется, волнуется, и это уже кажется странным, непривычным и сбивающим с толку. Ямамото решил точно, что хочет это сделать. Не сомневается и не чувствует страха. Будь что будет. Он просто не может делать вид, что не хочет этого, что — не чувствует этого. Но сердце предательски срывается с ровного ритма, БАМ, стучит по грудной клетке, БАМ, эхом отзывается под рёбрами, БАМ, тянет в груди, тянет, заставляя поморщится, задержать дыхание, как будто это могло остановить его и успокоить неугомонное, выдающее с головой.

Ямамото улыбается. Он знает: внутреннее волнение никак не отражается на лице, — Такеши привычно непринуждённый и собранный; Такеши, кажется, никогда ничто и не заботит, любые передряги — ерунда. Плохие оценки, ссоры и даже грядущие проблемы — всё это не более чем ступень, которую надо переступить. Такеши, кажется, никогда не волнуется и ничего не боится, с улыбкой встречает любые ситуации, с непоколебимым добродушием и решимостью разбирается с ними, уверенно делая ещё один шаг вперёд, делая то, что от него требуется, а если требуется больше — и это тоже делает. В конце концов, не умрёт же он от этого, а значит и волноваться не стоит об этом. А если умрёт...

Ямамото вдыхает полной грудью и замирает у двери. Ямамото знает: Гокудера там один, Гокудера не будет рад его видеть, ощерится тут же, словно дикое животное, даже не попытается скрыть того, как сильно он хотел бы, чтобы это был кто угодно, но только не Ямамото. Так было всегда. Гокудеру едва ли можно было назвать примером дружелюбия, особенно рядом с Ямамото. Ямамото, кажется, никогда не замечает этого, улыбается всё равно, переступая одну выстроенную границу за другой и игнорируя выпады, иногда поддевая всё с тем же добродушием, будто это его нисколько не задевает, будто в этом нет ничего и так и должно быть. Ямамото мысленно смеётся и торопливо облизывает губы, ему кажется, что он сейчас задохнётся от собственных же эмоций, который было непривычно в избыток. Ямамото не понимает этих эмоций, хочется разобраться, не понимает почему волнение столь явно для него самого. Нет причин волноваться. Нет причин так реагировать. Нет причин душить себя самого.

Ямамото улыбается и ступает внутрь.

Гокудера что-то сосредоточенно пишет и хмурится, не замечает, слишком погружённый в собственные мысли, Такеши — бесшумно ступает внутрь, улыбка становится мягче, рассеянной. Нет причин волноваться но, всё же, сердце выбивает ритм громче, с каждым шагом набирая темп и сбивая дыхание, бьётся, кажется, вообще где-то в горле и это ощущение сводит с ума. Ямамото сглатывает и замирает только когда подходит к столу, останавливаясь напротив Хаято. Гокудера хмурится и вскидывает брови, наконец, замечая его; поднимает взгляд и открывает рот, явно намеренный сказать Ямамото всё, что он думает о нём, но — не успевает. Такеши улыбается лучезарно, но взгляд тёмный и сосредоточенный, опирается ладонью о столешницу, склоняясь, сжимает пальцы второй руки на вороте чужой рубашке, заставляя Гокудеру податься ближе и самому, затыкает неуёмную агрессию — требовательным поцелуем. У Гокудеры тонкие губы, глаза цвета пасмурного неба, предвещающего ураган, и сильный удар, пробивающий солнечное сплетение до тёмных пятен перед глазами. Ямамото хрипло смеётся и проводит языком по прокушенной в кровь губе. Сердце не успокаивается, сердце, кажется, вот-вот проломит кости, да и чёрт бы с ним и с костями тоже. Ямамото отступает на шаг назад и потирает шею, не смотрит на него — переводит взгляд в окно, молчит какое-то время, будто и не слышит вовсе чужого бесива. Перестаёт улыбаться, когда встречает чужой взгляд, говорит:

— Я не буду извиняться.

Ямамото не считает, что должен. Знает, что, вероятно, после этого пропасть между ними станет ещё больше, что поступок этот — эгоизм чистой воды. Ямамото, быть может, да, совсем головой тронулся, но ему нужно было понять и убедиться, развеять сомнения и придать бушующим чувствам форму, хотя бы подобие её. Ямамото знает: Гокудера не разделит их и даже не посмотрит на Цуну, если тот продолжит — прикончит, чтобы неповадно было. И Ямамото заставляет себя снова улыбнуться, смеётся до отвратительного непринуждённо, поднимает руки: прости-прости, — но извиняться ему всё ещё не за что и о сделанном он не жалеет. Не жалеет, но сглаживает ситуацию, как может, придумывая оправдание на ходу.

— Я проиграл спор, — врёт до неправильного убедительно, говорит непринуждённо и легко.

У Гокудеры тонкие губы, глаза цвета пасмурного неба и сильные руки. Гокудера — сила неуправляемая и сокрушительная. Взрыв, который не щадит никого, сметает всё на своём пути, переламывая, оставляя после себя клубы дыма и разрушения. Ямамото — безрассудное бесстрашие и ему нравится это. До ломоты нравится и неровного сердцебиения.

[icon]https://i.imgur.com/KcMUx8J.png[/icon]

+2

3

Хаято раскачивается взад-вперёд, удерживая равновесие на стуле, недовольно цокает языком. 

Скука.

Десятый на допзанятиях из-за низких баллов за последние тесты — Хаято считает, что Боссу не до такой фигни, как школа, но Реборн считал иначе, и если уж на чистоту, ему было немного обидно, когда Десятый отказался от помощи: Хаято был уверен — по его системе индивидуальных занятий Десятый уже за неделю добился бы видимых результатов, и чего там можно не понимать вообще, алгебра это же раз плюнуть! 

Скука. 

Хаято закладывает руки за голову и пялится в потолок, раздражённо выдыхает — даже на работе, в этом чёртовом магазине, когда бы он был не прочь поработать, сегодня не его смена. Иногда он задумывался над тем, что мог бы пошуршать где-нибудь на стороне, поискать «подработку» в самых тёмных подворотнях, но он давно часть Вонголы, и не собирается шестерить на недоделанных якудза: это они должны прогибаться под Вонголой, и Хаято уверен — очень скоро так и будет.

Ну а пока — скука. 

Он на десять раз успел перепроверить весь арсенал динамита, двадцать раз открыть пустой холодильник, пощёлкать телек, забросить вещи на стирку, походить вокруг пианино, но так и не открыть крышку, не нажать клавиш, прежде чем усесться за то, что он назвал «работой над собой».  В их с Десятым мире только тем, кто способен найти собственный путь дозволено выжить — так сказал ему Шамал, по разумению этого изврата, тот, кто не шевелил своими мозгами, уже давно сыграл в ящик, Хаято кривится — прямо как бейсбольный придурок. Не то, чтобы Гокудера за него переживал, но раз уж тот был членом семьи, и его другом.. тц! Просто было скучно настолько, что он даже предпочёл бы общество даже Ямамото бесцельному торчанию дома, но прямо сейчас у Ямамото бейсбольная тренировка, кто бы мог подумать! Гокудера, сам не понимая, с какой стати, злится: лучше б сходил на занятия с Десятым, его оценки ни черта не лучше! Ну и его проблемы, какое ему вообще до него дело.

Никакого. 

Всё чаще и чаще он думает, что брать Ямамото в Семью — было ошибкой. Ямамото другой. Слишком беспечный, несерьёзный, наивный, доверчивый, мягкотелый, слишком… слов не мог подобрать, кроме как — дебильный. Хаято не верит, что Ямамото, как и травяная башка, способен переступить через себя, пусть они все вместе прошли не через одно испытание. У одного в голове — сплошная трава с долбанным боксом, у другого — один бейсбол. Хаято не понимает, что движело ими раз за разом: они, оба считающих всё это просто какой-то игрой — что заставляло их до победного сражаться? Когда Хаято перещёлкивал каналы, наткнулся на бейсбольный матч главной бейсбольной лиги: подачи, питчеры, пробежки, бэттеры — вся эта хрень навевала на него ещё более адскую скуку, но вместе с тем, он зачем-то предпринял попытку вникнуть, что именно во всём этом находил Ямамото. Наверняка тот мечтал стать профессиональным игроком — глядя на то, как питчер подаёт мяч, Гокудера на секунду представил вместо него Ямамото — тут же вырубил телек. Это его до зубного скрежета, до чесотки в кулаках злило. Хаято знает, что такое мечта, что такое идти к ней, шаг за шагом, драка за дракой, потасовка за потасовкой, заказ за заказом, диверсия за диверсией, убийство за убийством — он мечтал быть правой рукой и он ею обязательно станет. Мир мафии, со всей его грязью и кровью, преступностью и подпольем, шантажом и рэкетом — это его мир, пусть он и шатался только на его окраинах. Скоро всё будет по-другому. А что этот идиот? Какого чёрта он до сих пор в Вонголе, когда все его стремления связаны с другим? Тц. Ямамото совершенно из другого мира, и ему не место в их мире с Десятым! Но неважно, сейчас главное — совершенствоваться самому: больше он не допустит роковых ошибок и не подведёт Босса. Время для работы над собой.

Хаято садится за стол, чуть ссутулившись, глубже насаживает на переносицу очки, перед глазами – справочники по химии и книга по конструкции и проектированию комбинированных ракетных двигателей, в голове — O₂4NOCH₂CH(ONO₂)CH₂ONO, NH₄NO₃, NaNO₃, ураган химических формул и элементов Периодической таблицы, в тетради — коряво накарябанная тригонометрия, траектория полёта динамитных патронов и векторы ускорения. Нитроглицерин, нитраты аммония и нитрат натрия, алюминиевый и магниевый порошок, используемый в шашках для ракетных двигателей: металлические добавки влияли на характеристики горения и эффективно меняли его скорость и многократно увеличивали давление  — именно это придавало шашкам резкое ускорение в нужный момент, если учитывать при этом аэродинамику и точки расположения смеси — менялась траектория движения. Это и было основой ракетных бомб. Для того, чтобы достать всё это — пришлось напрячь Шамала, все эти составляющие — не то, что он сможет легко раздобыть, поэтому, нужно было придумать что-то попроще. Что-то, что всегда будет при нём, чтобы защитить Десятого. Битва с тем утырком из Миллефиоре доказала: он не может рассчитывать на одну только силу кольца, пламени, и коробочек.

Гокудера хмурится и сосредоточенно перебирает на бумаги формула за формулой, сверяет с учебником, перечёркивает неверное, слишком погружённый в собственные мысли, не замечает чужого присутствия. «Чего? Ямамото?» — Гокудера  поднимает глаза и недовольно  пялится, уже было раскрывает рот, чтобы разом за секунду выпалить всё возмущение — кто ему разрешал сюда входить, его тренировка что, уже закончилась, какого чёрта ему здесь надо и — пришёл сюда и сбил с мысли, его сюда никто не звал, и пусть уже сотрёт эту лыбу, раздражает. Гокудера раскрывает рот, чтобы, не церемонясь, прямо выговорить всё, что первым в горячем запале взбредает в его голову, но то, что делает Ямамото дальше вгоняет его в ступор — склоняется над ним, тянет на себя за ворот — тц, хочет разобраться? Нарывается?! И какого хрена, это он должен был так сдел… — Гокудера затупив, застывает, ни живой, ни мёртвый, не понимая, что вообще, нахрен, происходит, оторопело пялится на ресницы Ямамото, чувствует, как несёт куревом от собственного рта, ощущает на языке лёгкую горчащую соль, а ещё…… нечто…….. чертовски………иного……слова…не…подобрать………………….нежное…………………………..Чё?! Это ж блять, его, нахрен, поцелуй! 

Это осознание отпечатывается на его щеках — огненной бурей, на Ямамото — ударом кулака под дых, со всей силы, со всей дури! Гокудера вскакивает так, что опрокидывает стул, чувствует, как сердце колотится прямо возле глотки, точно сейчас выблюет его, но что ещё хуже, не может отделаться от горения в щеках и от этого..долбанного..ощущения! Ямамото отступает и смеётся — задевает ещё больше! Издевается?! Что в этом смешного?!

—  Тебе. Хана. — Гокудера цедит, медленно, сквозь зубы, всё ещё ощущая на языке ту долбанную «нежность», на костяшках кулака — удар о чужие рёбра, рефлекторно перебирая в голове, до какой из шашек его пальцы доберутся быстрее. Кулаки снова сжимаются. Нет, разумеется, он не может подорвать Хранителя Десятого, но что мешает ему прямо сейчас избить его до полусмерти?! Ямамото отмалчивается и лыбится, не смотрит на него, и это бесит его ещё больше, распаляет ураган в груди сильнее!

— Ты дебил, какого чёрта ты творишь, тебе жить надоело?! Битой по башке заехали, и ты в конец долбанулся!? Если у тебя долбанные поллюции, иди и делай это с тупыми женщинами! — он выпаливает всё стремительно, сквозь гневный прищур распиливая Ямамото на мелкие фрагменты, и после того, как в ответ на всё это получает всего лишь «Я не буду извиняться» — бесится ещё больше, готов — ещё раз вмазать, готов, пока не спотыкается глазами о серьёзное лицо, застывшее буквально на секунду, дебильные черты…..чёртова….нежность……. — краснеет ещё больше, и…долбанные….губы.… на которые теперь было просто стрёмно смотреть!! Да он этого даже с женщиной ещё ни разу ни делал, и вообще, это всё его не интересует, он не какой-то там, чёрт бы побрал этого конченого извращенца, Шамал! 

Нет. Он сейчас точно его придушит! Да простит его Десятый!! 

Ямамото будто жопой чует — как обычно, дебильно смеётся, примирительно вскидывает руки — как будто это его спасёт! 

«Я проиграл спор.»

Не на этот раз! Стоп. Чё?!

— Какой ещё нахрен спор? Кто вообще на такое спорит?! — Гокудера перестаёт корчить лютую харю, пялясь в рожу Ямамото со смесью скепсиса, недоверия и удивления, старательно игнорируя его рот. Чёрт бы побрал такие приколы! 

— Только попробуй выкинуть что-то подобное ещё раз! Я тебя урою, понял?! И вообще, чего пришёл? —  Гокудера цыкает, скрещивая на груди руки и надменно отворачивается в сторону. Всё ещё не может унять сердце, клокочущее в глотке, остудить пылающие огнём щёки и отделаться от этой...долбанной…нежности…на..языке. Будь этот идиот неладен!

[icon]https://i.imgur.com/e4rP1v8.png[/icon]

+2

4

Ямамото улыбается, улыбается, улыбается и впервые от собственной улыбки тошно. Смотрит на Гокудеру и думает, что никогда не видел его настолько взвинченным. Думает, что это ему тоже — нравится. Горящие огнём щёки, растерянность, что глушится столь привычной агрессией. Вкус табака на собственных губах. Ямамото рефлекторно проводит по ним языком и не перестаёт улыбаться, не позволяет себе этого, не позволяя расслабиться, не позволяя увидеть Хаято — больше нужного. Ямамото знает: Гокудера уже мысленно просчитал все возможные варианты, чтобы прибить «бейсбольного придурка» и это уже отзывается искренней улыбкой. Так похоже на него. Ямамото думает, что, наверное, он и правда придурок и идиот, раз ему это нравится. Думает, что, наверное, в этом он как все девчонки школы. На деле знает, что он — пропал куда больше, чем они. Потому что это не иллюзорные фантазии и не грёзы о «плохом парне». Потому что он знает, что Гокудера на самом деле ударит, что Гокудера на самом деле — такой. Взбалмошный и неприемлющий. Не заботится о чужих чувствах и предан только одному: Цуне. Потому что Ямамото это более чем устраивает. Потому что иначе — Ямамото и не обратил бы на него внимания. Потому что если бы не эта уничтожающая всё искренность, земля под ногами бы не рухнула, скидывая Такеши в пропасть из которой он не выберется, из которой он и не хочет выбираться. Ямамото всё устраивает. Ямамото нравится именно то, что Гокудера — такой. В нём нет фальши и нет лицемерия. Никаких лишних сантиментов, и такая ненормальная преданность собачья, за которую порой Ямамото самому хочется его вздёрнуть и как следует ударить, раз иначе он — не понимает. 

«Я проиграл спор». 

Врёт так, как никто не умеет. Ямамото знает: он слишком хорошо врёт для «простодушного» парня. Этим он, конечно же, не пользуется особо. Но сейчас считает, что это лучший выход из ситуации. Он не собирается извиняться. Ему не за что. Он не чувствует себя виноватым и не будет врать, что не хотел этого. Ямамото просто знает — это единственное логичное объяснение, которое устроит Гокудеру. Знает: он идёт у него на поводу, но дружба с ним — дороже. Но, пожалуй, он не настолько эгоист. Ямамото глушит смех, когда снова смотрит на него. Не потому что ситуация его забавляет: по правде, это даже тоскливо, — а потому что, вопреки всему, вопреки отрицанию Гокудеры, ни с кем Ямамото не был так близок, как с ним. Это и правда забавно. Чёрт, как же смешно. Ямамото и сам не знает, как так вышло. Гокудера, он уверен, даже не задумывается об этом и уйдёт в отрицание, если ему об этом хоть кто-нибудь скажет. Но со школы они всегда возвращаются вместе. Утром, на пересечении дорог — встречаются и, рука об руку, идут встречать Цуну. Ямамото не смог бы сказать даже самому себе в какой момент он подумал, что ему этого мало. Просто однажды понял, что смотрит на Хаято внимательнее, что ловит чужой взгляд и с нескрываемым интересом наблюдает как тонкие, ловкие пальцы перебирают динамит. Вспоминает, что Гокудера умеет играть на фортепиано, думает, что хотел бы послушать. Увидеть. Должно быть, это завораживало. Ямамото никогда об этом не говорит. Ямамото соврал бы, если бы сказал, что не хотел бы — больше. Но не было лжи в том, что его устраивало и то, что есть. Ямамото думает: этого достаточно. Всё хорошо, пока остаётся всё так, как оно есть. Ямамото ценит их противоречивую дружбу, даже если сам Гокудера не признаёт её. Ценит, как ничто другое, пожалуй. Ценит, потому что знает: никто больше не понимает его так. Ценит, потому что знает — Гокудера если не первый, то второй заметит, если что-то будет не так и, ругаясь, выражая недовольство, протянет руку или влепит подзатыльник: он просто не умел по другому. Сплошное противоречие. Противоречие, в котором сам Ямамото тонет, но всё равно, вопреки, улыбается так же широко и ярко — это неважно, это не должно отражаться на других. В ответе за себя только он сам. 

Ямамото пожимает плечами и неловко чешет затылок.

— Да знаешь, ребята решили пошутить, уверены были, что мне смелости не хватит, — Ямамото всё же смеётся, закусывает губу изнутри после, заставляет себя встретиться с чужим взглядом, — все боятся тебя, — снова смеётся и медленно выдыхает, — готовишься к экзаменам? — замечает книгу и подхватывает, присвистывает, — выглядит сложно, не помню такого, — глуповато улыбается, — но если проиграл, надо держать слово, да? — говорит вдруг серьёзно, улыбка спадает с губ на мгновение; цепко вглядывается на чужое лицо, захлопнув книгу, — или ты не стал бы этого делать, глупость? — виновато, но с губ так и не срывается «извини». Конечно, спора никого не было. Конечно, он просто хотел убедиться. Какая досада.

Он был прав. 

Такеши рассеянно разглядывает чужую спину, думает, что Гокудера стал шире в плечах. Думает: что чувствует он сейчас? Ненавидит? Проклинает? Мотает головой: пожалуй, он не хочет этого знать. Подходит бесшумно ближе и панибратски обнимает, перекинув руку на чужое плечо, прижимая к себе ближе: 

— Что ж, по крайней мере это будет героическая смерть! — хохочет, — ты только предупреди, чтобы я написал записку. Ну знаешь: «Прости, Цуна, я больше не могу быть твоим Хранителем, сделал очередную глупость». — Ямамото улыбается и чувствует, как в груди скребёт, переводит взгляд в сторону и думает, что у него нет ответа на вопрос Гокудеры. Пожимает плечами, — знал, что найду тебя здесь, решил, что тебе скучно, — подмигивает, когда снова смотрит, и в этом, пожалуй, была доля правды: Ямамото и правда знал, что найдёт его здесь, было бы странно, если бы нет.

[icon]https://i.imgur.com/KcMUx8J.png[/icon]

+2

5

Ему не нужно смотреть на Ямамото – за версту чувствует спиной его улыбку: этот идиот ни хрена не изменился! Хаято стискивает кулаки: с тех самых пор, когда вложил доверие врагу в руки, который потом его прирезал ударом в спину, который, если бы не долбанное чудо, навсегда приковал бы этого идиота к инвалидной коляске – если б вообще выжил, а что он? «Разве не для этого нужны друзья?», – едва не перекривлял Ямамото при нём же, это ж надо додуматься выпороть такую чушь. Это его безразборное якшанье со всеми подряд, а в особенности, с кучей спортсменов, только усугубило дело — такими темпами он станет тупее Сасагавы, но если для травяной башки быть настолько тупым ещё позволительно, то чёрта с два до этого уровня опустится Ямамото — он ему не позволит! Потому что знает: Десятый считает своим другом Ямамото больше, чем кого-либо ещё, возможно даже больше его самого — он стал достаточно уверенным в себе, чтобы замечать это, достаточно взрослым, чтобы признавать это, хотя бы себе. И это больше не уязвляло: всё было в порядке, пока Хаято мог оказывать Десятому поддержку, пока мог считать себя достойным быть его правой рукой и находиться рядом. Поэтому этому дебилу нужно перестать вестись на такую хрень и доверять первым встречным. Вся эта его дружба. Что такое, в сущности, эта дружба?

Гокудера разворачивается и бросает прищуренный взгляд на Ямамото. Хмурится: что ещё он может видеть, как не улыбку? Хоть бы менял для разнообразия. Ямамото всегда такой. Всегда улыбался. Всем. Без исключения. Пока Хаято скалился на всех и скрежетал зубами, убивая взглядом уже после броска динамита, Ямамото всегда был душой компании, всегда находился в центре внимания, общался так абсолютно со всеми. Десятый, он сам, одноклассники, бейсбольная команда, да даже тот варийский ублюдок, Скуало. Можно ли сделать вывод, что он дружил так со всеми? Так, как дружил и с ним?

Хаято сглатывает непрошенную желчь и отмахивается от этой мысли, сам не понимая, по какой причине раздражается ещё больше. Всё просто: потому что хочет, чтобы чёртов Хранитель Вонголы был верен в своей этой «дружбе» только Десятому Боссу собственной Семьи! Если такое понятие, как «дружба» существует, то не стоит им разбрасываться, как шлюха в подворотне! Относиться также, как Ямамото относится к Десятому и к нему — как ко всем. Тогда пусть катится со своей дружбой. И вообще долго он ещё собирается стоять тут и пялиться на него с этой долбаной улыбкой? Хаято думает, что наилучший выход из ситуации — просто проигнорировать Ямамото, как он это делал всегда, когда угрозы избить, прикончить, отвалить не срабатывали, а так было с самого первого дня их знакомства. Почему они на него не действовали? Хаято никогда не мог взять этого в толк. Хаято смотрит на эту улыбку и не понимает, как до такого докатился: в какой момент вообще «Десятый и я» превратилось в «Десятый и мы с Ямамото»? После битвы с Гаммой? Нет, гораздо раньше.

Хаято смотрит на эту улыбку, и начинает скрежетать зубами ещё больше — ещё не до конца понимает, что эта постоянная не сходящая с лица улыбка ему о чём-то напоминает. О ком-то. Такая же улыбка была только у Десятого, и…………… Он нервно сглатывает, не желая признавать слишком очевидное сходство, возможно, память просто его подводит. Ямамото раскрывает рот и поясняет свои оправдания, которые Хаято на хрен не упали. Зачем это теперь вообще обсуждать? Но чем дальше слушал, тем сильнее закатывал глаза. Нет, это невозможно. Нереально. Нельзя быть настолько тупым, Ямамото!

— Ямамото… — Гокудера не выдерживает, кривя гневную рожу, выпаливает, как скорострельный пулемёт. — Ты идиот!! Включай хоть иногда свои мозги, если ты сделал это на спор, как докажешь, что выполнил условие уговора? Нахрена спорить на то, чего не сможешь потом доказать?! Ты подписываешься на заведомо-проигрышные условия, если ты собираешься быть частью мафии и не позорить Вонголу, то… Тц, — Гокудера одёргивает себя, угрюмо уставившись на Ямамото — это не то, что он вообще хотел обсуждать. Но если Ямамото не понимает даже таких вещей, как он собирается вертеться в их с Десятым мире? Слишком честный, слишком наивный, слишком…………. Да его обвести вокруг пальца это как два пальца об асфальт!

Гокудера тяжело вздыхает и лицо его приобретает самое серьёзное и суровое выражение: он вырывает из рук Ямамото библиотечную книгу и показательно швыряет на стол, вертикально, упираясь ладонями теперь о деревянную поверхность. Хаято пропускает и пресекает дальнейший диспут об этом «споре», не считает нужным тратит время на подобную чушь, хотя слова о смелости — уязвили, хотя губы всё ещё саднит от этой идиотской выходки, желчь во рту сменилась на отнюдь не табачную горечь. Есть вещи, гораздо более важные, чем вот это всё: они многое пережили спиной к спине, бок о бок, пусть, но, возможно, сейчас был наилучший момент для Ямамото изменить своё решение — не связывать свою жизнь с мафией. Потому что мафия — очернит эту улыбку. Потому что мафия, пусть в будущем, которое они изменили, но однажды уже отняла у Ямамото самое дорогое. Потому что у Ямамото, в отличие от него и Десятого, есть выбор, есть мечты. Что до Хранителя Дождя, его место с успехом мог бы занять Базиль, которого учил сам отец Десятого. И раз уж об этом зашёл разговор…

— Готовлюсь. — Хаято не готовился. Дыхание наконец-то выровнялось, жар больше не опалял щёки. Ему было плевать и на школу, и на высшее образование, на самом деле, он ходил туда просто потому что там был Десятый, а ещё потому что этого требовал синьор Реборн. Хотя Хаято уже задумывался, что, возможно, ему бы не помешали знания по физике, какая-то научная база, потому что в том времени Десятый доверился не только Хибари, но и Ирие Шоичи. Потому что он не может быть хуже. Обязан быть — лучше.

— И тебе советую. —   Хаято говорит это хлёстко и особо не церемонясь. — Хотя ты же собрался поступать в Японский спорт-университет, зачем тебе подготовка? — как бы он ни старался, в его голосе всё равно сквозил упрёк, будто это и не он секунду назад подумывал отвадить Ямамото из Вонголы — сам он поступит туда, куда поступит Десятый, а выбор Ямамото, судя по всему, был уже предопределён. И выбор этот был не в пользу Десятого. Понимая это, Хаято спешно меняет тон обратно на грозный и бескомпромиссный, глядя глаза в глаза, зрачки в зрачки. — Даю подсказку: это твой последний шанс осуществить свою мечту, бейсбольный придурок. И лучше тебе его использовать. Этот мир — не для тебя, мы оба об этом знаем.
Он выдерживает секунду тишины — достаточно, чтобы дошло. Потом тут же становится привычным Гокудерой. Самим собой, каким всегда был рядом с этим идиотом, вынув из карманов динамит, и яростно погрозив им:

— И вообще, на что ты намекаешь? Что я недостаточно смелый? Да я сделаю что угодно, если от этого будет зависеть жизнь Десятого! Только попробуй упомянуть про этот чёртов спор вне этой комнаты, и я тебя точно прикончу!

Хаято прячет шашки обратно, давно не угрожал ради приличия, нагибается и ставит на место опрокинутый стул. Не понимает, какого чёрта добавил про этот долбанный спор в конце, зато ощущает, как щёки снова начинают гореть. Просто! Раздражает. К чему эти тупые вопросы, да он изначально не согласился бы на такой идиотизм! Тема исчерпана. Но он всё равно косится на Ямамото с подозрением, спотыкается взглядом о чужой рот, и сердце снова запинается, и он снова необъяснимо начинает злиться, и снова тут же отворачивается, чтобы якобы затолкать учебники обратно на полку. Должен же быть предел этому идиотизму? Видимо нет, потому что Ямамото подходит ближе и облокачивается об него, как о какую-то мебель, Хаято проглатывает раздражение и порыв отшвырнуть его руку к чёрту, когда ощущает на плече давно знакомую тяжесть, давно привычное тепло, с чего это его раздражает, Ямамото всегда так делает. Со всеми. Даже с Десятым. Как он вообще может быть настолько фамильярным и настолько игнорировать границы чужого пространства? Ещё смеет шутить, используя против него Десятого? Ну всё, довольно!

— Да ты, наверное, один из этих — из тех, кто по-настоящему любят, когда им причиняют боль, мазохист долбанный. — Хаято медленно и угрожающе поворачивает голову к Ямамото, чтобы выпалить своё «убрал руку!», с поздним зажиганием понимает, что однажды эти же слова в точности до буквы, ну, кроме «долбанный», когда-то были адресованы ему, резко осознаёт, что пялится на рот Ямамото, на эту чёртову улыбку, на губы, всеми силами противясь вспоминает эти противные ощущения, когда этот дебил сделал то, что сделал — снова ощущает собственное напряжение, как не сглатывается заново затарабанившее в глотке сердце, как лицо его опять постепенно становится таким горячим, что становится сложно терпеть, и этот долбанный жар в миг распространился ниже, и внизу что-то тоже напрягается и пульсирует в такт сердцебиению. 

Вот же блять! Хаято застывает в этом положении, не способный выдать ни слова, понимая, что против него сработала его же физиология — ему кажется, что его штаны сейчас тупо разорвёт, и если не штаны, то трусы точно. Дерьмо, если этот дебил заметит! Хаято смотрит на Ямамото, и мысль о том, что эта улыбка напоминает ему улыбку его матери, смущает и приводит в смятение ещё больше — он резко отдёргивает чужую руку со своего плеча, толкает ладонью Ямамото в грудь:

— Соблюдай дистанцию! И я всё сказал: тебе не место в Вонголе, иди домой и займись домашкой, если тебе настолько нечем заняться!

Дерьмо, пусть Ямамото побыстрее отсюда свалит, потому что, если заметит, это будет катастрофа, и падение его авторитета. Правая рука Десятого, со стояком. Чёрт!

[icon]https://i.imgur.com/e4rP1v8.png[/icon]

+2

6

У Ямамото, конечно, не было никакого плана. Он не думал о том, что будет делать дальше. У Ямамото, в принципе, редко когда есть план. Он просто делает то, что должен, он просто живёт — как хочет. В силу своих возможностей. Наверное, это эгоизм с его стороны. Наверное, ему надо быть серьёзнее, но Ямамото никогда не считал себя «не-серьёзным». Да, дурак и ведёт себя, как идиот, но это, отнюдь, не значит, что он — несерьёзен. Ямамото всегда выкладывается на полную и он дал себе слово: «Никогда больше он не будет так слаб». — Никогда больше он не позволит каким-то неурядицам и проблемам прогнуть позвоночник. Он обязан за это Цуне во многом. Он помнит, как на самом деле готов был спрыгнуть с крыши в момент, когда решил, что больше не сможет играть в бейсбол. Ха-ха, какой же глупостью это кажется сейчас! Отчаяние и чувство безысходности — самое отвратительное, что может быть; отсутствие целей и мотивации. Ямамото, впрочем, всегда чётко осознавал чего хочет, но, вместе с тем, это всегда крутились вокруг одного единственного. Он не замечал ничего больше, не стремился ни к чему больше. И решил тогда, что если это единственное стоит на кону, то и жить не хочет больше. И вот это уже на самом деле было сущим эгоизмом. Цуна не знает, не осознаёт собственной силы: он дал ему куда больше, чем можно представить, и Ямамото сделает всё, чтобы не подвести его. Он не перестанет улыбаться сколь бы смурным не был день, не опустит руки и не изменит самому себе. Каким бы безалаберным дураком он не выглядел в чужих глазах: какое вообще дело до чужих? — он хочет быть рядом с ним, с Вонголой, со своими друзьями. С Гокудерой. И то было самым важным. Даже важнее бейсбола, который, конечно, Такеши всё равно не хотел бросать. Это то, что по-настоящему нравилось ему. То, что по-настоящему получалось у него. То, что он любил, и к чему всегда относился, быть может, слишком серьёзно. Но Ямамото знает, конечно он знает: так не сможет продолжаться вечно, настанет время и биту придётся отложить вместе с детскими мечтами, в сторону. Забыть. Ямамото сделал свой выбор, ещё тогда, на крыше, и этот выбор — не в его пользу. Этот выбор в пользу Цуны, Вонголы. Этот выбор на корню пресекает всю жизнь на «было» и «есть». Этот выбор слишком серьёзный и ответственный. И пусть он тогда не понимал насколько, сейчас — осознаёт это слишком хорошо. Придёт время и игры перестанут быть играми, всё станет слишком серьёзно, когда одних слов и добродушного настроя будет недостаточно, когда...

Но это неважно.
Не сейчас.
Сейчас — они всё ещё дети. И Ямамото отчаянно хочет продлить этот момент, получить с этого всё и даже больше, наполнив память воспоминаниями беззаботных дней и простого тихого счастья.

Гокудера гневается, не выдерживает.
Гокудера говорит: «Ты идиот!! Включай хоть иногда свои мозги, если ты сделал это на спор, как докажешь, что выполнил условие уговора? Нахрена спорить на то, чего не сможешь потом доказать?!» — Ямамото улыбается рассеянно, чувствуя в груди удушающее и стягивающее; трудно дышать. Тихо смеётся, потому что на самом деле об этом не думал. Да и к чему? Продумывать столь подробно историю, которой на деле не было — ох, ему на самом деле никогда бы не пришло это в голову. Он на самом деле слишком занят был совершенно другими мыслями.

— А. Ты прав, — он неловко поводит плечом, — но это ведь не мои проблемы, да? Я всё сделал, — беспечно пожимает плечами, выдыхает, растягивая губы вновь в непринуждённой улыбке, — и оно того стоило, — подмигивает, понимает: это было лишним, — но он просто не может промолчать. Но он — на самом деле не жалеет. Поцелуй с Гокудерой горчит, но Ямамото нравится это. По правде, это его первый поцелуй, по правде, он не думал, что ему это на самом деле может понравиться. Ямамото никогда не думал об этом. Девчонки его не заботили, но, закономерно, в чём-то смущали. Ямамото полагал, что это нормально, так и должно быть, он ещё молод и ни о каком опыте и речи не может быть, когда всего себя ты отдаёшь другому. Остальное казалось незначительным. Отношения — глупостью и пустой тратой времени. Ямамото и сейчас так считает. Отец, наверное, и хотел бы может, чтобы рано или поздно он нашёл себе достойную девушку: какой родитель нет? — но...

Такеши удивлённо моргает, когда Гокудера продолжает, не улыбается, просто смотрит и не сдерживает глухой усмешки, потирает шею, больше не смотрит на него, просто — слушает. Пожалуй, сейчас он больше понимает почему Гокудера срывается на него постоянно, как пёс на кота. Пожалуй, Гокудера заблуждается. И, совершенно точно, он хотел бы кого-нибудь более «достойного» и «преданного» Цуне, чем Ямамото. Отдающего всего себя тренировкам и защите «босса». Их разница в том, что для Ямамото Цуна, всегда, в первую очередь был и будет другом, дорогим его миру человеком. Для Ямамото это значит куда больше, чем просто обязательство. Гокудера на самом деле не понимает этого? Не понимает, что Такеши не подведёт как раз поэтому и не останется в стороне? Или просто отказывается это принимать? Наверное, это он бы и правда хотел знать.

— Что плохого в том, что я собираюсь продолжать учиться? Я не могу полагаться на волю случая, Гокудера, — качает головой, но говорит мягко и спокойно, отстранённо думает, что «мечта», пронесённая из детства — лишь отголосок, что, в конце концов, не принесёт ничего, кроме горечи, что никогда не будет сравнима с тем, ради чего он от неё отказывается. Сколь бы сильно Ямамото не любил бейсбол и как бы серьёзно к нему не относился — это игра. Скуало был прав. Как прав Гокудера. Как прав и он сам.

— Может ты прав. Этот мир не для меня. Но, Гокудера, это моё решение — не твоё. — Ямамото говорит спокойно, слишком спокойно, но всего секунда и он вновь улыбается слишком беспечно, — обещаю, я не подведу! — Говорит искренне, знает: Гокудере плевать на его обещания, Гокудера — не верит. Но разве ж это важно?

Конечно да.

— Ой-ой, извини, Гокудера! Я не имел в виду, что ты бы не смог сделать того же, если бы того потребовал ситуация, — качает головой и неловко поводит плечом, — но ведь в данном случае то сущая глупость, нет? — нет, — думаю, ты слишком умный для подобного. Это восхищает. — Ямамото не лукавит: он на самом деле восхищается им. Гокудера умный, по-настоящему умный. Ответственный сверх меры и преданный столь сильно, что кажется ненормальным. Гокудера не знает полумер и вкладывается так сильно, что это кажется невероятным. Требует, закономерно, с остальных того же. Ведь они, так уж вышло, все по одну сторону, но сами — слишком разные, ведомые разными причинами, разделяющие одни эмоции и моменты, но воспринимающие их совершенно по другому. Наверное, это тоже — закономерно. Наверное, Гокудера в своём требовании, все же, иногда перегибает: если у тебя есть какие-то другие желания, помимо того, чтобы быть рядом с Цуной, в Вонголе, сражаться бок-о-бок, разве значит это, что ты не выкладываешься, не пытаешься, не готов ради этого на всё? Если бы Ямамото не понимал его, то, наверное, это задевало бы. Но задевает совсем другое. Неожиданно и глупо. Почти тошно.

Ямамото ревнует.
Ревнует, потому что знает: на первом месте для Гокудеры всегда будет Цуна.
Ревнует иррационально и совершенно неправильно.
Ямамото понимает это. Понимает и поэтому игнорирует это чувство. Оно глупое и не имеет смысла.

Ямамото пошатывается, когда Гокудера толкает его, неловко перебирает ногами, цепляется пальцами за полку, едва не опрокидывая её и — смеётся. Непринуждённо и лёгко, будто не чувствуя негодования, будто не замечая чужой враждебности. Поднимает руки ладонями наружу, закрывает глаза ненадолго, замирая с высеченной, будто намертво, улыбкой на губах.

— Знаешь, — медленно начинает, глубоко вдыхая, — я рад, что познакомился с тобой, ты невероятный, Гокудера, — игнорирует чужое последнее замечание, не видит смысла спорить или доказывать что-то: время покажет кто прав, время рассудит, — до завтра тогда? — вопрос звучит утверждением, Ямамото скользит взглядом по чужой фигуре, думает, что всё ещё чувствует вкус чужих губ на своих. Думает, что этого было — чертовски мало.  И коротко смеётся своим же глупым мыслям, взмахивает рукой на прощание и правда уходит, оставляя его одного. Быть может это просто наваждение и помешательство, быть может, это пройдёт, как проходят какие-то увлечения, но сейчас от этого распирает в груди, а сердце сбивает ритм. Но всегда — останется с Ямамото, и отмахиваться от этого он не собирается: он может лукавить и недоговаривать сколько угодно, но всегда предельно честен с самим собой.

Ямамото нравится Гокудера.
По-настоящему нравится. Без девчачьих глупостей и чувства собственничества. Это просто есть. Это хочется сохранить. Этому он, по правде, отдался бы с головой. И от этого он не намерен отмахиваться. Ни сейчас, ни потом.

[icon]https://i.imgur.com/KcMUx8J.png[/icon]

+2

7

«Ямамото не место в мафии.»
Это его мнение было неизменным с самого начала, но, говоря об этом сейчас, Хаято был бы не до конца с собой честен: он действительно так думал, но тогда и сегодня — по кардинально противоположным причинам. Тогда он и впрямь считал, что Ямамото никчёмный и тупой, ни на что неспособный, кроме своего чёртова бейсбола, но что ещё хуже — у Ямамото не было объективных причин верности Десятому, вся эта его дружба — не значила ничего, своей дружбой Ямамото до сих пор разбрасывается направо и налево: для Ямамото нет разницы, Десятый ли это или его бейсбольные дружки, и такое отношение не позволительно, чёрт возьми!
Гокудера слышал, не от самого Десятого и не от Ямамото, так, по сплетням, что Десятый спас этого идиота, когда тот пытался сигануть с крыши после того, как повредил руку и из-за этого рисковал не отобраться в бейсбольную команду. Так он с Десятым из благодарности?
«Подобный идиот не нужен Вонголе!», — так он думал тогда, игнорируя тот факт, что Десятый спас Ямамото, как спас его самого.
Но не теперь.
Гокудера знает, что единственное, что заставит его прыгнуть с крыши – смерть Десятого. Гокудера не понимает, какого чёрта сам он из десятилетнего будущего, которое, как он надеялся, удалось изменить, посмел этого не сделать — не умереть вместо Десятого, вместе с Десятым. Этого себе он никогда не простит, этот Гокудера из будущего — вовсе не он, а какой-то неудавшийся двойник. Гокудера приходит к выводу, что для Ямамото бейсбол, это всё равно что для него Десятый. Гокудера знает, что без Десятого его жизнь станет никчёмной, бессмысленной, никому не нужной, даже ему самому. Для него без Десятого нет жизни, а оттого он ещё больше ненавидит Ямамото, припоминая ту его грёбаную улыбку. За то, что Ямамото дорожит бейсболом больше, чем Десятым. За то, что ради Десятого Ямамото готов отказаться от того, что любил больше всего.

«Это моё решение — не твоё.»

Гокудера, шагая заученным маршрутом, пытается представить, как он отказывается от Десятого, от Вонголы в пользу чего-то другого, чего-то, что половину времени считает долбанной игрой, но это было просто нереально, он бы такого никогда не сделал, так почему Ямамото идёт на это? Что за херня творится в голове у этого бейсбольного придурка он искренне не понимает, и от того эта его вечная улыбка просто бесит.

«Я рад, что познакомился с тобой, ты невероятный, Гокудера.»
«Хватит это уже повторять. Правда в том, что тебе просто повезло встретить Десятого, иначе я никогда бы не общался с таким, как ты.»

Гокудера произнёс не то, о чём на самом деле думал. Возможно, пару лет назад ему бы это чертовски польстило, но сейчас слова Ямамото только разозлили его ещё больше, потому что он знает: тот, кто на самом деле был невероятен, это Десятый и… сам Ямамото. Тц. Раньше Гокудера думал, что он единственный и лучший претендент на роль правой руки Десятого босса Вонголы. Раньше он хотел этого больше всего на свете, да и сейчас ничего не изменилось, просто теперь он чётко понимает, что желания и действительность не всегда соотносились.

«Ямамото — прирождённый убийца.»
«Рефлексы Ямамото — лучшие в семье Вонгола.»
«Ямамото, на этот раз, ты станешь чем-то особенным даже для семьи Вонгола.»
Ямамото-Ямамото-Ямамото, везде Ямамото!
Единственный, кого Реборн посвятил в тайну Аркобалено, и даже Десятый обращался к нему без этого чёртова суффикса, необходимость прибавления к именам которых Гокудера долго не вдуплял, пока ему не объяснили. «Гокудера-кун» — просто необходимая формальность, обращаться без этого «кун» к однокласснику — значит либо быть невежливым, либо быть лучшими друзьями. Гокудера понимает: обращение Десятого к нему — просто вежливая формальность. Пусть. Главное то, как сам он обращается с Десятым, так?

Он может успокаивать себя этой мыслью сколько угодно, но в глубине души всё равно понимает, что всё это просто нелепая зависть. Если подумать, то при всём уважении, синьор Реборн никогда не говорил ничего хорошего о нём. Ни единого слова. Гокудера понимает, что в нём нет и никогда не было ничего особенного, и поэтому вся эта откровенная ложь Ямамото — порядком его раздражает, чего он пытается добиться этими словами?! Гокудера помнит, каким Ямамото станет в будущем — тем, на кого положиться решился бы, и он сам. Но разве сейчас это не уже так?
Ямамото — самый перспективный мечник в Вонголе после Скуало. Даже Скуало, а это значит, что и вся Вария признавала Ямамото. Не его. Гокудера думал, что оставил все эти эмоции не то в прошлом, не то в будущем, посреди их общей перепалки, которую сам он и затеял в угоду собственной гордыне, прямо перед врагом, посреди электрических разрядов, на молекулы расщепивших его тело, посреди мёртвой хватки, вцепившейся в его глотку, посреди крови, тёкшей изо рта, из носа, из ссадин и ушибов — ему повезло, что Гамма не додумался отрезать ему пальцы — тогда бы с ним было покончено: он бы попросту не смог использовать динамит. Тогда бы, может тоже решил бы сигануть с крыши?
Хаято думал, что оставил всё это. Но по всей видимости, нет. Это гложило и грызло. Но вот что никак не выходило из головы: слова Десятого, сидевшего возле его койки, когда он очнулся после битвы с Гаммой, убеждённый, что Ямамото умер из-за него, проклиная себя за то, что сам выжил.
«Ямамото говорил о Гокудере столько много хороших вещей, о которых просил ему не рассказывать», — так сказал Десятый. Гокудера никогда не спрашивал, что именно говорил Ямамото, делал вид, что мнение Ямамото ему не интересно, и это тоже было самообманом. Чего такого мог сказать этот идиот о нём, чего не положено было знать ему? Что, чёрт возьми, Ямамото вообще хорошего тогда мог о нём думать?! После всего того дерьма, которое он наворотил!

«Невероятный, тц», — Гокудера злобно цедит это непонимание сквозь зубы, останавливаясь напротив витрины кондитерской, где, как обычно, толпилась куча девчонок. Шумные, крикливые — раздражают.

«А ты пробовала вот эти? Они такие нежные

Гокудера закашливается, слыша это слово, наверное, купил дерьмовые сигареты, прикрывает рот ладонью, вспоминая тот грёбаный спор: а был ли он вообще? Слишком подозрительно выглядели обстоятельства, кто вообще на такое спорит, хотя с другой стороны, не мог же этот идиот просто взять и… Ну, нет, бред сивой кобылы! Уж скорее этот идиот наврал по поводу того, что считает его невероятным. Это не могло быть правдой. Нихрена он ни невероятен, да и плевать: просто стоит стараться усерднее, работать над собой ещё больше, сейчас, когда Десятый и Ямамото оставили его далеко позади.

Нахмурившись, Гокудера грубо растолкал очередь щебечущих девчонок и купил вне очереди для Десятого пару пирожных — наверняка Десятый проголодался после усиленного мозгового штурма на доп. уроках. Чёртовы «нежные» пирожные болтались по пакету, вращались в голове теми самыми ощущениями, о которых он даже под угрозой смерти не стал бы говорить вслух, проталкивались в его рот чужими губами и языком, натягивая до предела штаны. Да о чём он, чёрт возьми, вообще думает? Это. Просто. Грёбаная. Физиология. Процесс формирования организма, не более — да у любого от поцелуя встанет, даже если это будет уродливая подружка того красноволосого чудилы, фамилию которого он давно не помнил. К слову, о подружках.

— Хватит таскаться за мной. — Гокудера резко оборачивается, едва не схватившись на рефлексах за динамит, шипит на увязавшуюся за ним девчонку, уничижительно прибив её взглядом: как же они раздражают. Девчонка и девчонка, дура и дура, ничем не лучше той же Хару, хотя последняя обычно раздражала его ещё больше.

— Я-я не знала, что Гокудера-сан тоже любит сладкое. И я…я.. — она опасливо замялась, с какого-то перепугу поджимая руки и краснея.
— Чего? Я не люблю сладкое и купил это для Десятого. — Гокудера кривится, но честно отвечает, не понимая, чего она вообще привязалась. — Проваливай.
Секундная заминка.
— Хотя, стой!
— П-простите, я… — Гокудера не слушает её, резкими шагами сокращая расстояние, грубо хватает за запястье, притягивая к себе, склоняется и касается губами её рта — он должен был, нет, просто обязан был удостовериться, что с ним всё нормально! Что всё это, всё то, что было сегодня с этим идиотом — просто долбанная физиология! Целует, но не ощущает – ничего. Разве что непонимание, зачем вообще это делает. Просто влажное и мокрое. Просто приторный запах духов, сладкий вкус недавно съеденного пирожного — ему не нравится. Хочется опплеваться. Отрывается от неё, отталкивает. Брезгливо вытирает рот, пытается осознать полученные данные.
— Чего уставилась? Проваливай!
Девушка застыла, как вкопанная, но ему нет до неё никакого дела. Он разворачивается, как порыв урагана, и быстрым шагом идёт к школе.

Ничего. Вообще ничего. Даже щёки не горели, как тогда. И пульс не колотится в ушах. И в штанах тоже ничего. Дерьмо, так не должно было быть, это ненормально! Закрылась даже мысль, что с этим можно было подкатить к Шамалу, но он тут же её пресёк: только через его труп. Долбанный Ямамото, какого чёрта он вообще сейчас об этом думает и чего творит? А если эта дура завтра по всей школе слухи разнесёт? Ладно, чёрт с ней, кто ей вообще поверит?

«Дерьмо-дерьмо-дерьмо», — Гокудера останавливается у школьных дверей, прислоняется спиной к стене и запихивает сигарету в рот. Это просто было случайностью, совпадением под время и обстоятельства. Определённо. Он просто будет это игнорировать, в конце концов, утренние стояки со всеми этими делами, о которых так любил разглагольствовать паршивый Шамал, вообще не были связаны, просто были и всё. Здесь то же самое! И вообще, он не может об этом думать сейчас, когда ему нужно встретить Десятого!
А вот и он!

— Десятый! — Гокудера улыбается во весь рот, потому что всегда счастлив Десятому и для этого не требовалось причин, — Я тут случайно проходил мимо кондитерской и вспомнил, что Вы ещё на занятиях и купил Вам поесть!

Он весело трясёт пакетом, про себя думая, что пробовать их точно не собирается. Вдруг они действительно окажутся такими же... «Нежными», тц. От этой мысли Хаято передёргивает, но он тут же забывает о ней, видя радостную улыбку Десятого.

[icon]https://i.imgur.com/e4rP1v8.png[/icon]

+2

8

Спор, да?

Ямамото рассеянно улыбается, бездумно петляя по улицам; он мог завернуть в сторону школы, в это время там уже почти никого нет, через пару часов — не будет никого точно. Только он, бейсбольное поле и бита в руках. Разве когда-либо нужно было что-то ещё? Нет. И едва ли это изменится когда-либо: он всегда будет любить бейсбол, не было ничего, что способно было увлечь его так же сильно, чему он отдавался бы он столь же сильно и с таким рвением, теряя счёт времени и забывая обо всём. Ямамото знает, что теперь то не более чем детская мечта, ей и останется. Кто-то говорил, что мечты на то и мечты, чтобы никогда не сбываться; жестоко, если подумать, неверно по отношению к нему, потому что он прекрасно осознаёт, что никогда больше не будет уделять этому всё своё время и никогда не вступит в профессиональную сборную. И это было его собственное решение, никем не навязанное, никем не продиктованное; его не толкали в спину, указывая другую дорогу и не заставляли выбирать. Он давно понимает, что выбор, в сущности, сделал ещё тогда, когда согласился сыграть в игру с забавным малышом Реборном. Он принял это решение сам, когда они ступили в Кокуё Лэнд. Он укреплял его с каждым сделанным вровень с Цуной и Гокудерой шагом. Он просто тянул время, тянет до сих пор, если быть откровенным перед самим собой. Сложно отказаться от того, что полюбил столь сильно всем сердцем, что значило так много и было для тебя целым миром. Невозможно, если подумать. Но он подросток, ведь да? Значит имеет право на глупости, имеет право увлекаться играми, быть беспечным и не забывать о том, что дало ему так много.

Ямамото рассеянно улыбается и замирает. Не было ничего, что способно было увлечь его так же сильно, как бейсбол, до недавнего времени. В конце концов, сердце мальчишечье не столь крепкое, способно вместить в себя слишком много. Он не возвращается в школу по той же причине, по которой собственные эмоции теперь спутанные и тяжёлые — из-за Гокудеры Хаято. Ямамото прекрасно понимает, что он последний человек, который сейчас должен находиться рядом с Гокудерой, как понимает, что тот наверняка будет там: Цуна скоро закончит дополнительные занятия, а, значит, Гокудера придёт. Гокудера всегда приходит, когда дело касается Цуны. Он фанатично увлечён им, фанатично предан, фанатично и всецело отдаёт себя одному единственному человеку — Цуне. Ямамото ревнует, но не может злиться ни на одного из них. Разве виноваты они в том, что Такеши хотел бы хоть толику такого же внимания в свою сторону? Иррационально и глупо, быть может, но. Разве виноваты они, что Такеши, в сущности, устраивает и такое положение дел: в конце концов, он знает Гокудеру ровно с того момента, когда тот уже следовал за Цуной — это становилось ни раз поводом для ссор, непонятной для Ямамото агрессией в свою сторону, безапелляционным непринятием. Ямамото не знает его другим. Не знает как он жил раньше, и не знает, что чувствует на самом деле, чего хочет: о себе Гокудера никогда не говорит, выстраивает вокруг себя каменные стены, обматывает их колючей проволокой, закрывает все двери — не докричишься, не достучишься, пока он сам этого не захочет. А он, обычно, не хочет. Ямамото прекрасно всё это знает. Знает, что тот вспыльчив, знает, что собственную жизнь ценит непростительно — почти хочется ударить, встряхнуть как следует за это, — мало, почти нисколько. Знает, что дружелюбие — это не про него. Знает: не смотря на всё это, на Гокудеру всегда можно положиться. Гокудера сильный и умный. Гокудера способен изучить абсолютную любую область, стать профи в чём угодно, если поставит перед собой цель. Его чуткость колючая, не всегда уместная, но вышибающая воздух из лёгких, оставляющая после себя невольную улыбку и тепло в груди. Никто не выкладывается так же сильно, как он. И это по-настоящему восхищает: способность идти по намеченному пути напролом, сшибая все преграды, превосходя самого себя. Гокудера — чистые эмоции незамутнённые, порой обжигающие, не всегда считающиеся с окружением, но нет никого на свете, кто был бы столь же искренен и прямолинеен, как он. Всё всегда отражается на чужом лице, любой всполох — ураганом бесконтрольным. И именно таким Гокудера ему нравится, а ревность — это просто понимание, что пропасть между ними перешагнуть невозможно, что никогда не будет так же; столь же иррационально хотелось верить, что может быть иначе, что если разбежаться и прыгнуть, то, всё же, получится.

Ямамото не знает в какой момент всё пошло наперекосяк, в какой момент простое признание чужой силы и талантов перешло во что-то большое, в какой момент он стал думать о том, о чём совершенно точно не должен. Точно так же он не знает, что должен делать с этим. Правильнее, конечно, ничего. Правильнее — делать вид, что всё как раньше, улыбаться непринуждённостью, смеяться беспечностью, не обращать внимания больше нужного, не пресекать границы, чётко вычерченные. Но Ямамото — пресёк, но «правильно» — это не совсем про него. Ямамото прикрывается спором, но не потому что жалеет — ему не о чём жалеть, он сделал, что хотел, он должен был, — а потому что слишком ценит. Как жаль, что собственные предположения оказались верны: в данном случае он предпочёл бы ошибаться, — но Ямамото не ошибался — за подобные выходки Гокудера просто взбесится и отправит его на тот свет, не посмотрев ни на что. И даже если по какой-то причине — только из-за Цуны — нет, то ничего уже не будет как прежде. Ямамото эгоист и он способен себе в этом признаться: выстроенное с таким трудом, шаткое доверие — он не хотел это рушить, слишком дорожил этим, больше, чем собственными чувствами. Поэтому Ямамото бесцельно бродит по улицам Намимори, словно это могло унять беспокойство под грудью хоть сколько и стереть из памяти чужую растерянность во взгляде, что в тот же миг сменяется чистейшей агрессией, будто серое небо, в момент затянутое тяжёлыми тучами. Ямамото касается пальцами губ, чувствуя до сих пор слишком короткое прикосновение к чужим, и глухо усмехается: он и правда смешон. И может ли он быть уверенным, что однажды эгоизм и желание высказаться не пересилят всё прочее? Он ведь готов был это сделать, но одёрнул себя последний момент. И дело совсем не в том, что Ямамото ждёт ответа на это, дело в том, что он хочет быть искренним. Но разве то имеет хоть какой-то смысл? Что это даст? Это не даст ровным счётом ничего, не в данном случае; не поможет наладить отношения и не снимет напряжения искрящего — до сих пор — между ними. Ямамото даже не уверен, что есть хоть что-то на всём белом свете, что могло бы это изменить. Наверное нет, наверное, так и должно быть, это то, что называют закономерностью. Так к чему подобное откровение, что только всё испортит? Это не изменит и его собственных чувств, его отношения к Гокудере. Какая ирония. Ямамото никогда бы не подумал, что способен настолько потерять голову из-за кого-то. Дело не в том, что Гокудера парень, дело в том, что Ямамото всегда был убеждён, что всё это — не про него. И где он теперь? Как жаль, что чувства нельзя разложить на формулы и правила, как математику, — тогда было бы проще, яснее.


Ямамото хватает Гокудеру за руку и резко тянет на себя, вглубь комнаты, заталкивает его в шкаф и залезает следом, прикрывая за собой дверь удивительно бесшумно. Ямамото улыбается детской шкодливостью и щурится, поднося палец к губам: «Тихо», — неловко ёрзает и упирается одной ладонью о фанеру за чужой спиной, рядом с шеей, невольно прижимаясь ближе. Кожей чувствует чужое дыхание, чужое невысказанное возмущение — тоже. Тесно для двоих, неудобно, слишком близко друг к другу, почти вплотную, и Ямамото без зазрения совести этим пользуется под благим предлогом: подаётся ещё ближе, к уху и шёпотом выдыхает:

— Ты же не хочешь, чтобы команда Цуны проиграла, правда? Десять минут и можно будет выходить. Не очень удобно, понимаю, — смеётся неловко, — но зато тогда у нас будет преимущество.

С тех пор, как Ямамото «проспорил» прошло два месяца. Достаточно времени, чтобы всё вернулось на круги своя, чтобы оставить тот поцелуй ничем не значащим, лишь последствием необдуманного поступка. Недостаточно, чтобы Ямамото научился снова смотреть на Гокудеру — как раньше. По правде, этого и не хотелось. По правде, всё ещё, хотелось большего. Но Ямамото больше не нарушал чужое личное пространство, лишь в пределах привычной им обоим обыденности, как будто ничего и не было, ничего нет и быть не могло. Но Ямамото не может упустить такого случая, к тому же — это и правда самое верное решение в подобной ситуации. Глупость, в сущности. Хэллоуин, школьный фестиваль, ночной квест на несколько классов: заброшенный дом, обросший легендами о призраках и прочей нечисти — в каждом городе такой есть, — если упростить — игра в прятки. Кто лучше спрячется и будет действовать незаметнее, тот и выиграет. Им нужно только лишь выждать немного времени, бесшумно проследовать за учениками из другой команды и схватить их, «обезвредив». Ничего сложного, но, стоит признать — увлекательно. Ямамото нравилось. И Гокудера напротив ему тоже  нравился; вопрос лишь в том, как быстро у того кончится терпение.

+2

9

— Я отказываюсь участвовать в этой херне. — Сцепив руки на затылке, Хаято, недовольно цокнув, прикрыл глаза от разбушевавшегося позади галдежа. Что за детский сад, чего все так воодушевились? Деловито откинувшись на спинку стула, он то и дело начал опасно покачиваться на двух ножках, каждый раз норовя завалиться на спину вместе со стулом, но в последний миг возвращаясь в вертикальное положение —внаглую закинутые на парту ноги удерживали от падения. И какого чёрта его вечно садят на первые парты, напрягает, даже в телефон не потупишь — ему некогда заниматься такой ерундой, в первую неделю он уже пролистал учебники, этого было достаточно. Тем более, он не собирался ввязываться в какие-то идиотские фестивали и детские прятки, это время они вместе с Десятым лучше потратят на дела Вонголы: до марта всего ничего, недалёк тот день, когда школьные дни закончатся и они покинут Намимори — в Италии всё станет гораздо серьёзнее, и он обязан быть к этому готовым, а пока за окнами конец октября, Хаято переводит туда скучающий взгляд  — небо пасмурное и серое, покачивается в такт раскачивающемуся стулу. Мир, в котором он вырос, не станет ждать, пока они созреют, пока закончат универ, как знать, возможно, это их последний шанс подурачиться? Снова прикрывает глаза от слишком яркого освещения, лампы бьют прямо по глазам, и в секундах темноты видит чёрный гроб с римской десять. Распахивает глаза, смотрит серьёзно на эти чёртовы люминесцентные лампы дневного света: у них нет на это времени. У него нет. Каждую секунду дуракаваляния он рискует стать тем, кто однажды допустил смерть Десятого, неважно, фальшивую или нет.

— Участие добровольное, и убери ноги с парты, Гокудера.
— Vai al diavolo, porco schifoso.

Иногда ему казалось, что он забыл родной итальянский, в какой-то момент понял, что уже даже думает на японском, но такие вещи не забудешь — сами слетают с языка. На самом деле он не считал препода жирной свиньёй. Так, просто. Всё равно никто не поймёт. Кроме Десятого — никогда не понимал.

— Будь добр разговаривать по-японски. Итак, в конце урока не забудьте разобрать с моего стола разрешение на внешкольные мероприятия в ночное время — его должны подписать ваши родители.

Хаято закатил было глаза — ещё он не брал разрешения у Бьянки, которой недавно пришлось оформить над ним липовое опекунство до его совершеннолетия из-за кое-каких проблем — но услышав восхищённый возглас Десятого, с грохотом кувыркнулся со стула, сильно стукнувшись затылком, искры так и посыпались с кроссовок над головой — Десятый должен был быть на его стороне, чёрт, стискивает зубы — он снова остался позади. Не может предугадать желаний Десятого. Какой тогда из него правая рука? Класс взорвался хохотом, Хаято резво поднялся на ноги, угрожающим взглядом смирив покатившийся со всех сторон смех — злорадные смешки тут же позатыкались, тц, в этом классе он мог отделать каждого, кроме Десятого и, пожалуй, Ямамото. Ямамото в первую очередь, тц.

Хаято потёр ушибленный затылок, зацепив взглядом переполошившегося Десятого, изо всех сил  улыбнулся ему. Но ещё до этого он врезался взглядом в Ямамото: тот растянулся на парте и сонно приподнял голову, будто его только что разбудили, на лице ни тени усмешки — Хаято вспыхивает злостью — такими темпами завалит все экзамены, Хаято упорно со злостью пялится в ответ, пока не замечает, что Ямамото смотрит прямо на него — столкнувшись с Ямамото глазами, тут же отвёл свой. Чёрт. С какой это ещё стати в этой битве он капитулирует? С каких это пор он не может выдержать обычный взгляд, особенно учитывая то, что это он обычно тот, кто сверлит взглядом других. Раздражало. После того чёртова спора Хаято был слишком зол на Ямамото за то, что вообще затеял эту хрень, но больше злился на себя, за то, что как-то ненормально среагировал на эту самую хрень. Он, как мог, пытался избегать Ямамото, но долго всё равно не вышло: через пару недель всё вошло в привычное русло, всё было также, как и всегда. Но не для Хаято. Этот чёртов бейсбольный идиот, как и раньше, продолжал вторгаться в его личное пространство — громко зевать под ухо, как он это делал всегда, улыбаться в радиусе пяти метров  от него так, как только он это делал до этого всегда, облокачиваясь о его плечо так, как он это делал до этого. Всегда. И чёрт бы его побрал, «до этого этого» это ещё до чего? Гокудера резко отводит взгляд и какого-то чёрта думает, что из них двоих это только он был тем, кто вечно смотрел в спину Ямамото, когда тот, закинув руки за голову, беззаботно шагал впереди, вечно смеялся-смеялся-смеялся. Смотрел на него, потому что раздражал этот смех. Хотел бы он быть иногда хотя бы на каплю таким же беззаботным, ни думать ни о чём, но перед его глазами чёрная крышка гроба. Он не может! Так что пусть это останется хотя бы у такого идиота. То, чего не может позволить себе он сам.

— Я в порядке, Десятый, жду не дождусь субботы, чтобы весело провести время всей Вонголой! — Хаято улыбается Десятому,  и в голове проносится голос Десятого лет так с пару назад — то, за что они борются, то, ради чего он продолжает жить, то, ради чего он вернулся тогда с позорным поражением — за то, чтобы снова поиграть в снежки и посмотреть на фейерверки. Пусть это было теперь наивно и по-детски, но он никогда не забудет того ощущения. Ощущения, что он больше не один. Это называлось весельем? «Какая весёлая игра» — смех Ямамото повторяет извечную фразу, может, Хэллоуин и вся эта херня — это не так уж и плохо.


Прохладный ветер раздувает чёлку и Гокудера, стоя перед тем самым домом с приведениями, натягивает поглубже на голову капюшон толстовки, потом запихивает руки в карманы, на всякий пожарный припоминая заклинания экзорцизма, кажется, против грёбаного Мукуро они ни хрена не сработали, но мало ли. И вообще, наверняка всё это грёбаные байки, ему уже не тринадцать, чтобы верить в такое!  Спасибо, хоть не заставили напялить дебильный костюм, хотя один умник натянул белую простыню и напугал пару девчонок. Дешёвый фарс. Все знают, что приведения так не выглядят. Араки-сенсей попросил разбиться на пары, и только Хаято обернулся в поисках Десятого, увидел, как тот, почёсывая затылок, неловко направился к Сасагаве — Хаято задело это непонятно с чего, но прежде, чем он успел нахмуриться, его руку выволокли из кармана и задрали вверх.

— Запишите нас с Гокудерой! — Ямамото схватил его запястье и резко потянул вверх, замахал своей и его рукой, Хаято от неожиданности послушно замер, как вкопанный, не понимая, какого чёрта сердце начало выпрыгивать из глотки: пытался сосредоточиться на холоде ветра, на каких-то там правилах этих чёртовых пряток, на чём угодно угодно, вместо того, чтобы вырвать руку из крепкой хватки, вместо того чтобы чувствовать, как горячие пальцы Ямамото касаются его запястья. Это всего лишь обычная рука обычного Ямамото! Что не так? И всё это не работает, чёрт! И он вообще, кажется, ничего не понял из того, что объяснял Араки-сенсей, когда опомнился, тут же заворчал, что предпочёл бы быть в команде с Десятым, никак не с Ямамото, но не слышал больше ничего, кроме радостного хохота, который раздавался откуда-то из глубин груди Ямамото в ответ на все его оскорбления. Ямамото выпустил его запястье из ладони, и стало снова ощутимо зябко. И это точно не то, о чём сейчас надо было думать.

Они разбрелись по особняку — каждая пара отсчитывала по одной минуте, пока пряталась другая, и так по цепочке. У каждой команды был свой цвет шариков, которыми нужно было бросаться в команду противника — прятки с элементами пейнтбола. Если тебя закрасили, то ты выбываешь из игры. Легкотня, всего то стоило приделать шарики к ракетным бомбам, заменив динамит на дымовые шашки и пустить во все стороны, тогда бы они заработали для своей команды больше очков, пусть, вероятно, пожертвовав собой, но они были в одной команде с Десятым, победа команды — победа Десятого, но Десятый, со странным смешком, предложил играть честно. Хаято бросил взгляд через плечо на Сасагаву, и что-то снова его кольнуло — правая рука всегда должна быть рядом со своим доном, но как бы он ни пытался, он всё равно всегда оставался с Ямамото. Сасагава улыбалась, и Хаято подумал, что такие игры — уж точно не для девчонок. Но раз уж Десятый хотел выиграть честно, значит оставалась только одна тактика, и ему это было не по нраву: стелс.

Ямамото снова схватил его за руку, и сердце Хаято не переставало колотиться с тех пор, как эти чёртовы пальцы там сомкнулись, каждый шаг, ведомый за чужой рукой, нет, только за рукой Ямамото, ощущался, как землетрясение, и к тому времени, когда они поворернули за угол, его тупо затолкали в шкаф?! — Хаято не может отдышаться, списывает на хреновую дыхалку от курения, не собирается подозревать, что причина в другом, потому что это было невозможно, рычит на Ямамото — что ещё за симулятор сидения в шкафах, где пахнет тонной пыли, едва удерживается, чтобы не чихнуть, напрочь забывает про байки о призраках и нечисти. Дело было куда важнее: какого чёрта члены величайшей мафиозной семьи прячутся в шкафу?! — едва он собирается пихнуть Ямамото локтем в живот и выбить дверь шкафа с ноги, приготовив к атаке шарики с краской, как понимает, что не может даже согнуть руку в локоть, как Ямамото заговорчески лыбится и подносит палец к губам. Какое, к чёрту, тихо?! Чувствует на себе взгляд Ямамото и тормозит, дёргает плечом —  в этом чёртовом шкафу слишком тесно для двоих, а Ямамото придавливает его к стенке шкафа, того, глядишь, тот и развалится, к тому же, любой идиот в первую очередь заглянет в шкаф! Дерьмовый из Ямамото тактик, но чужие аргументы начинают иметь вес, как только начинают щекотать шею дыханием, от которого хочется втянуть всё тело в себя, ну или двинуть в челюсть — Ямамото смеётся, и на это Гокудера с силой отдавливает ему ногу, не может не думать о том, что Ямамото опять непозволительно близко, как тогда, два месяца назад, не может думать вообще ни о чём, всё ещё ощущает странную щекотку на шее, слишком приятную, от которой колотит позвонки; Ямамото тихо смеётся, но как только по ту сторону дверцы слышатся шаги, Хаято затыкает ему ладонью рот. Губы Ямамото намного теплее и мягче, чем имели право быть. Он ощущает под пальцами их контур, когда понимает — снова чувствует, как горят щёки, сильно настолько, что удивляло, как это шкаф до сих пор не вспыхнул огнём, он же деревянный, чёрт возьми. Что за дерьмо вообще творится.

[icon]https://i.imgur.com/e4rP1v8.png[/icon]

Отредактировано Gokudera Hayato (2021-07-21 15:56:28)

+2


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » Be Careful


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно