Шамал расплывается в блаженной улыбке: что ему Миланский Дуомо с каменным изваянием Девы Марии, когда женщины из плоти и крови, с мягкой и тёплой грудью, здесь. Не это ли рай, Иисусе? Нет, всё же Дева Мария! Пусть Иисус — бог, это не станет для него причиной иметь с последним дело. Мужчины отвратительны! Грудь Анжелы покачивается вслед за шагами, распятие на цепочке запало в декольте — пальцы шаловливо скользят всё выше, ближе к пышной мягкости груди — уже предвкушает, как зажмёт большим и указательным твёрдые соски, вылижет их языком, прикусит, клацнув зубами, его скальпель — уже во всеоружии, стал прочнее медицинской стали, но, ах, получает игривые шлепки по рукам, за любовь здесь нужно платить, а это иногда навевает скуку —  Шамал всегда предпочитал охоту, охмурить женщину — целое искусство, и если к нему заявится какой-нибудь киллер, лучший из лучших,  с каким-нибудь приглашением, пусть хоть от самой Вонголы, он рассмеётся ему в лицо, как уже однажды рассмеялся — убивать — куда легче, чем флиртовать и обольщать, так что, в каком-то смысле, все убийцы — дилетанты. Убивать — куда легче, а ты попробуй выжить. Если ты убийца, это не значит, что убийца не найдётся на тебя. В этой жизни важен — баланс, как баланс двухсот сорока восьми заболеваний в его организме — цепляет пальцами карман брюк на секунду — презервативы на месте, этот букет он не собирался никому дарить, и принимать букеты чужие. Вария — кучка дилетантов в части самой жизни, воздвигающих убийство на первое место, Шамал же больше всего ценит жизнь, как ни парадоксально. Поэтому предпочитает использовать мозги там, где у самой Варии не хватит извилин — в женщинах, пусть сегодня слишком доступных — может позволить. Присоединиться к Варии? Шамал слишком ценит свободу, ну а быть цепным псом на побегушках у старика, великого дона Тимотео, водрузившего на голову венец одного из самого мягкого дона за всю историю Италии — увольте. Девятый Вонгола не более свят, чем Шамал. А значит, не лучше Ливио Ваккаро: все они убийцы, но мораль Шамала, пожалуй, не интересует. Перед хмельными глазами всплывает дева с пепельными волосами — не помять бы фотографию в кармане. Что ж. Ну, почти не интересует.

Он вальяжно проходит вглубь залитого красным светом зала — напоминало комнату для проявки фотографий, вдыхает дурманящий запах, ладонями обвивая изгибы двух талий, спутницы на одну ночь пусть слишком доступны, но от того не менее прекрасны,  и даже этот запах не омрачает: марихуана попахивает полицейской облавой, импотенцией и снижением качества спермы; будет жаль, если этот рай обетованный прикроют, но, увы, люди — идиоты всегда и никогда больше. Семья, установившая патронат над этим борделем, славилась влиянием, но, видимо, не мозгами: мешать наркотики и секс, когда правительство затягивает мафии, в частности, все гайки, когда Омерту нарушает тот, от которого предательства не ждали, даёт показания антимафиозным прокурорам — его пытались нанять на это дело, но это не его проблемы, проблемы Варии и Вонголы, ему хватает работы, а ещё он не идиот, чтобы перебегать правительству дорожку; но там, где под ногами травка, вскоре взрастёт и опиумное поле, поставки отследить легче, чем поведение у Анжелы и Жозефины; прижимается к последней, кусает за мочку уха, глупее разве что толкать героин через пиццерии. Его женщины, а своими он считал почти всех женщин в мире, такие тёплые и живые — Шамал благоговейно вдыхает женский запах и позволяет забыть себе, сколько раз за сегодня упустил шанс стать трупом. «Везение», — скажет идиот. Шамал понимающе улыбнётся и постучит пальцем по виску. В этом мире, чтобы выжить, недостаточно спускать курок, трясти направо и налево большим дулом, главное — то, что в голове. Анжела убирает со своей талии его руку, Шамал разочарованно бормочет — не хочет отпускать, но Анжела сегодня управитель, пообещала Доменику, но Шамал хотел всех трёх — он слишком пьян, чувствительность понижена и его хватит о-очень надолго.

Торчок в углу грубо лапает красотку, но кто обращается так с женщиной: пальцы движутся конвульсивно, телосложение — болезненно-астенично, тремор, достаточно одного взгляда — длительное употребление кокаина, отсюда повышено либидо — мерзко видеть. Шамал не хочет этого подмечать, но голова анализирует на автомате — привычка выживать. И почему он должен пялиться на мужчин даже в борделе? А ведь когда-то это место можно было даже назвать элитным: лучшие женщины, дорогая выпивка, кругом одни авторитеты. Но всё подвержено разложению и смерти, Шамал давно свыкся с тем, что его окружают будущие трупы. Большая часть из них — мужчины. Наиболее высокий процент смертности из этого процента — у тех, кто называет себя «мафиози», кто пытается играть в бога, прикрываясь верой, как бедняга Ливио Ваккаро. Но хватит думать о трупах, и что ещё хуже — о мужчинах.

Он отбрасывает в сторону мягкие подушки, разваливается сам, усаживая на колени Доменику и Жозефину: уединяться рано — ему приносят виски, янтарь расползается по горлу, обжигает, но в паху обжигает больше, обжигают прикосновения, озорной шёпот, шлепок по упругим ягодицам — задирает юбки, пальцами поддевая края чулок, шепчет пошлые шутки  сеньоритам на ушко, смеётся вдоволь, как никогда ощущая себя живым — жизнь это дар, который так легко отнять, но женщины  — дар больший. Подмечает движение в свою сторону в этой алой интимной карусели среди льющегося в него виски — прежде, чем чёрный силуэт, напоминавший мелкого зверька, возникает перед его взором, на него уже наставляют дуло. Не слишком ли велико для этого малыша? Шамал ещё тогда удивился, Шамал даже не моргает, не перестаёт улыбаться, и обнимать девушек, которые взвизгнули в самое ухо — ну зачем же так громко, отбежали от дивана, виски расплёскивается из его стакана — что за расточительство, теперь улыбка сползает с лица, теперь ему холодно и одиноко. Так дела не ведутся. Вот она, оборотная сторона славы в подпольном мире. Но, в конце концов, он сам, себе на голову, согласился, малыш и впрямь ничего не помнит, хотя в этом даже не стоило сомневаться. Кто вообще пустил его в бордель? Шамал выдыхает, вмиг становится серьёзным. Десять секунд — слишком много. Двадцать раз успел бы вынуть капсулу, попутно перебрав комбинации болезней. Но, пожалуй, лучше дохлебает остатки виски — подносит бокал к губам, запрокидывая голову, вливает в себя последние глотки. Вот теперь можно. Губы размыкаются, язык, слегка заплетается, что не мешает ему сказать.
Два. Один.
Всего два слова.

Флоренция встретила его незабываемой красотой, от которой не отвести взгляд — здешние туристки — настоящее произведение искусства, творения эволюции, до которых далеко любой вычурной готической архитектуре. Многовековой камень его не интересует. Как и назойливые дети, впрочем, этот выглядел занятным: незнакомая болезнь? Нет, скорее похоже на проклятье, вызванное пламенем предсмертной воли. Пожалуй, только подобные материи, тайна из тайн сильнейших мира сего, тщательно оберегаемая Омертой, были на такое способны. Разумеется, если малыш не лжёт, но слишком развитые умственные способности, а также моторика — говорили об обратном. Голос младенца смешон, но то, как он говорит, возможно, ему удастся его изучить? Его сердце было отдано женщинам, но ещё было в нём место медицинскому любопытству.

— Извини, малыш, но если ты знаешь, кто я, то знаешь и то, что я не лечу мужчин. Наслаждайся своей жизнью. У кого-то её, — он кивает ладонью на пристреленный труп за своей спиной: пуля точно попала между глаз, ювелирная точность, точнее, навыки, опыт, — нет.
[nick]Dr. Shamal[/nick][status]Trident[/status][icon]https://i.imgur.com/CGCMLMD.png[/icon][lz]The world you live in is a world in which only those who can find their own way ahead are allowed to survive.[/lz]