Nowhǝɹǝ[cross]

Объявление

Nowhere cross

Приходи на Нигде.
Пиши в никуда.
Получай — [ баны ] ничего.

  • Светлая тема
  • Тёмная тема

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » Another Life [KHR!]


Another Life [KHR!]

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

В этом звоне машин, у тебя нет минуты
На раздумья, и что бы ни случилось тут, ты
Не вздумай остановиться ни на секунду

https://i.imgur.com/vAFImyv.png https://i.imgur.com/yRR3Ze1.png https://i.imgur.com/u8F0paf.png
[ШамалРеборн]
Италия

Память — не битое стекло. Чистый холст. Тоскливо ли видеть путь от и до, знать причины, понимать — не справился; исполнить волю его, потому никак иначе?
Память — виток. Стрелка циферблата мотает круги назад, на год, на два, на десять. Туда, на узкие улицы Италии — запах пороха, крови, виски и женских духов. Туда, где доверие строилось из того же, возложено ценой смерти близких, собственной жизнью. Туда где жизнь — артхаус, нуаром простелена, не знает компромиссов, принятые решения — противятся логике.
Память на двоих — у одного. Как много ты помнишь?

[nick]Reborn[/nick][status]caos.[/status][fandom]Katekyo Hitman Reborn![/fandom][lz]If he's lying, then we'll just blow his brains out.[/lz][icon]https://i.imgur.com/L1CxGMr.png[/icon]

Отредактировано Yamamoto Takeshi (2021-06-29 23:24:38)

+1

2

— Каков твой ответ?

Голос разлетается по высокому своду, сталкивается о витражи и фрески, мрамор и колонны, квадрони Борромео, статую Святого Варфоломея — ему противны обнажённые мужчины, но попытаться подмять под себя собор Дуомо ди Милано, он бы даже присвистнул, пожалуй, если бы пилюля во рту не мешалась, — он неспешно отпивает виски из бокала, катая языком желатиновую оболочку — виски обжигает, до последнего смакует, проглатывает. Прикрыться реставрацией умно, но этот кусок не по зубам такому… даже на идиота не тянет. Голос повторяет ещё раз, Шамал прикрывает глаза — предпочёл бы, чтобы это был женский, мелодичный, шептал ему на ухо грязные слова, — начинает докучать. Мечты-мечты. Шамал не был религиозен: сидя на скамье рядом с Ливио Ваккаро, он разглядывает лик Девы Марии, сложившей ладони в жертвенной молитве — грудь, на его вкус, маловата.

— Я не работаю с мертвецами.

— Что? Я заплачу тебе вдвое, нет, втрое больше обещанного!

Шамал вздыхает, ослабляя ворот, — началось.

— Тогда ты умрёшь, если откажешься, Трайдент Шамал!

Так он удивит его? Может, хоть наведёт пистолет? Шантаж? Ох, он его умоляет!

— Дева Мария, — Шамал не был религиозен, но ему нравилось взывать к Деве Марии, ведь она была женщиной вполне себе ничего, если судить по мраморной статуе перед ним, — я ведь зарекался иметь дело с мужчинами, столько проблем. У тебя и со слухом, вижу, туговато. Я бы сказал, что ты уже труп. Но это ещё вопрос десяти секунд.

— Как ты смеешь, ублюдок! В твоём бокале был яд! И если ты не получишь антидот, то сдохнешь!

Шамал устало трёт шею — «Трайдент Москито» — слишком крепко к нему прилипло это прозвище, но в нём нет и намёка на сексуальность, тц, раздражает.

— Ах, это. Полагаю прежде, чем нанимать меня, ты должен был понять, кто я. Всего лишь начинающий доктор, однако, в моём организме — 238 неизлечимых болезней. Не следовало везде пихать один и тот же яд, я давно принял меры. К слову, этот виски божественен, я заберу остатки, если не возражаешь.

Ваккаро выкатывает глазные яблоки и смотрит на него, точно впервые видит, хватается за горло.

— Точно… Десять секунды уже прошли, мм?

Ливио Ваккаро заваливается на бок после этих слов, оседает, сидя на скамье, точно задремал за чтением молитвы. Шамал встаёт, вздёргивая халат, в последний раз оглядывая своды собора — увы, вскоре это место заполонят репортёры, полиция, но и это забудут, после — эту молитвенную тишину осквернят толпы любопытных глаз. Он подмигивает Деве Марии напоследок, Святой Варфоломей обойдётся, возводит палец вверх, и ждёт, когда его любимица вернётся.

— Проблемы людей в том, что большая часть из них идиоты, как думаешь, Анжела?

Анжела жжужит и садится на палец. Всякий раз, когда он имел дело с очередным трупом, ему, как никогда, хотелось тепла женского тела. Давно он не наведывался в бордель. Он подхватывает бутылку коллекционного виски, шаги стучат по мрамору собора, покидает его через служебный выход, должен быть оцеплен, оу... уже нет, Жозефин на славу постаралась. Паралич, жить будут. Вечерний воздух бьёт в лицо, Шамал оглядывается на собор — разве может он лизать задницу Римскому папе, если знает, как он выглядит изнутри — преотвратно. Такое не мог создать Бог. И Дева Мария девственной не была — всего лишь ошибка при переводе с иврита. К слову, о девственницах — дорога до борделя не оказалась лёгкой, виски слишком быстро кончился. Шамал качает головой — и почему ему везёт, точно утопленнику в половодье?

— Нет, прошу вас! Я… у меня есть немного денег, в-вот, возьмите, это всё, что есть!

Тёмный переулок в трущобах, недалеко от захолустного бара. Беззащитная синьорина с шалью на голове, совсем не видно лица, зато руки — хрупкие, подобно крыльям мотылька — такие целовать. Её окружают трое, толкают, зажимают в угол. Шамал тянется в карман халата, думает про себя, что женщину в беде бросить он не может, капсулы с москитами вертятся между пальцев, и он уже порывается открыть рот, как три одиночных выстрела сотрясают переулок. Трое по одному падают замертво.

«Снайперы.»

Его не пристрелили. Что ж. Шамал оборачивается, и делает жест от виска — адьос.

«Идиоты».

Значит, всё-таки, слухи не врут: «Notte Jazz», говорят, в нём работает любовница одного неназванного мафиозного дона, Шамал усмехается — кажется, он даже его знает, не лично, по слухам. Значит эта женщина... она закрывает ладонями глаза, и плачет, рухнув на колени перед трупами ублюдков. Её одежда забрызгана кровью. Интересно, если он проделает шаг, его пристрелят?

— Слёзы не украшают вашего лица, а вы, безусловно, красивы. Мертвецы слёз не стоят, поверьте. — произносит он, снимая с себя халат, вздыхая. Он давно уже должен был быть в своём борделе. К хорошим новостям, его не пристрелили. — Уж точно не эти мертвецы.

Он накрывает её плечи собственным халатом, чтобы скрыть кровь, помогает встать, разглядывает женщину вблизи — пепельные волосы, такие же глаза, нежная, точно снежинка, но главное — её руки: пальцы холодные и тонкие, изящные. Она похожа на снег, которого в этих местах нет. На лавину. Прекраснее Девы Марии.

— Вам лучше уйти. Не стоит ходить по ночам одной.

— С-спасибо! Но п-пожалуйста, не уходите! Не оставляйте меня…

— Ваших ангелов-хранителей благодарите. И всё же бегите. С вами всё будет хорошо.

Она медлит, прежде чем послушно кивнуть и раствориться в темноте. Шамал снова вздыхает, глядя на три трупа под ногами, предпочёл бы смотреть на обнажённых женщин. Переводит взгляд — обронила что-то, окликает, но её уже нет. Склоняется, поднимает — фотография, кажется, младенца. Шамал скривился — терпеть не может детей, и отцом ни за какие деньги становиться не собирался.

«Значит сын. Интересно.»

Ребёнок — полная копия женщины. Разве что глаза зелёные. Он кладёт фото в карман — не выбрасывать же, — будет мимо проходить, занесёт в бар. Она наверняка ею дорожила. Но, пожалуй, хватит с него самаритянства на сегодня. До сих пор не пристрелили. Тоже интересно. Знают, кто он? Неважно. Без халата прохладнее, и он, задумчиво замечтавшись о том, как прижмётся щекой к пышной груди, сомнёт обе в собственных ладонях, продолжил петлять по заученной дороге трущоб — ведут не ноги, вожделение. Он вваливается в бордель, и прекрасные женщины с порога вешаются на него, обвивают ладонями, кутают тяжёлыми духами.

— Я так скучал по вам, Анжела, Жозефин…

Норовит с поцелуями.
— Деньги вперёд.
— Но я думал, что у нас любовь…

[nick]Dr. Shamal[/nick][status]Trident[/status][icon]https://i.imgur.com/CGCMLMD.png[/icon][lz]The world you live in is a world in which only those who can find their own way ahead are allowed to survive.[/lz]

+1

3

Уже переступая порог бокового входа в собор Дуомо ди Милано, Реборн понимает: что-то не так. И дело вовсе не в животной интуиции, всё куда прозаичнее — Реборн не чувствует ничего. Там, за высокими стенами, должен быть человек, Ливио Ваккаро, Реборн знает это, Реборн — не ошибается. Никогда. Но жизни нет, как нет и враждебности. Наблюдая за тем, как Леон перебирается к нему на плечо, открывает широко рот и шипит, Реборн понимает: кто-то его опередил. Проходя глубже, в гробницу архиепископа Ариберто да Интимиано, Реборн уже знает, что увидит, но, вопреки пониманию, что какой-то недомерок додумался ухватиться за его цель, не ускоряет шаг, но и не задерживается: он здесь не для того, чтобы, затаив дыхание, разглядывать неподражаемый шедевр итальянской архитектуры.

Когда-то на этом месте возвышалось кельтское святилище, позже, на смену ему, воздвигли храм Миневры, сейчас — храм в честь Рождества Пресвятой Девы Марии. Сложно было не признать, что Миланский Дуомо являлся уникальным построением: выполненный в стиле пламенеющей готики — с причудливым орнаментом и витиеватыми элементами, неисчислимыми украшениями и удлинёнными фронтами, — он завораживал взгляд любого, кому попадался на глаза. Тысячи статуй святых, пророков, мучеников, бесконечные тонкие шпили, башни и колонны, различные декоративные элементы снаружи, кладезь бесценных сокровищ внутри — изумительная, до мельчайших деталей проработанная роспись, религиозные реликвии и витражи, что создавались несколько веков. Здесь же находился знаменитый орган Дуомо: сто восемьдесят регистров и тринадцать тысяч двести труб — его звучание, пусть на короткое мгновение, но по праву способно было достичь души даже самого последнего грешника.

Но Реборн не был верующим. Он не верил в искупление, знал, что проклятья там, где гордыня и тщеславие, где человек — и воля то не господа Бога, а таких же людей, как и он сам. Склоняя голову пред Всевышним и каясь во грехах, даруя ему подношения — не смоешь кровь с рук, не вернёшь заглубленные и отнятые жизни, не очистишь душу. Впрочем, загубленные жизни Реборна не волнуют точно так же. Он знает, кто он есть, и не склонен к драматизму, как не склонен и к сожалениям, всё это в прошлом. Он — лучший. Лучший киллер. И это не просто громкие слова — факт.

Выглядит так, будто Ливио Ваккаро задремал посреди молитвы, простил бы Бог подобное неуважение? Реборн бы не был удивлён, если бы тот и впрямь явился сюда за искуплением. Среди «мужчин чести», как любят себя называть мафиози, много тех, кому нравится видеть себя преданными — уважение к кровным связям, верность новой семье, чьи интересы превыше всего, честь — и религиозными. Они, в противовес Реборну, любят думать, что если убивают кого-то, то делают это ради чего-то более высокого, чем столь низменные желания, как деньги и власть, собственное эго — они делают это во имя Бога, ради всё той же чести. Лицемерие и цинизм это, не более; попытка избавиться от мук раскаяния. У них есть Библия, они возводят алтари и, вместе с тем, они — нарушают все заповеди, моральный компас их изломан трещинами, никогда не укажет путь. Им так удобно, как и удобно оправдывать себя перед обществом: благими намерениями, словами, что каждый грешен. Им удобно, ведь церковь снисходительно относится к павшим и заблудшим, грешникам. Реборн не верит в чистоту души, как не верит в раскаяние. Говорят, что церковь сама причастна к мафии и святости в ней на ноль. Реборн знает, что это правда. Так, архиепископ Марцинкус говорил: «Одной молитвой церковь не построишь», — так, банкир Роберто Кальви вторил: «Священники верят в жизнь после смерти и не считают убийство таким уж страшным грехом», — так, он видел всё это своими глазами. Реборн знает и то, что, всё же, находились единицы отчаянных, готовых выступить против мафии. Закономерно, они были убиты: мафия не потерпит вмешательства в свои дела и не может позволить прекратить свои традиции, которые, в большинстве своём, свято чтит.

Все они, не способные принять сами себя, верят, что их примет тот, кто стоит выше над всем.

Ливио Ваккаро мёртв. И этого не простит уже Реборн.

Видимых причин нет. Или отравление, или оружие, которое не оставляет следов. Он запрыгивает на спинку скамьи, достаёт платок из нагрудного кармана и отодвигает край чужого ворота. Когда ты выглядишь, как ребёнок двух лет, даже простые вещи требуют больших усилий, но Реборн не был бы тем, кто он есть, если бы не смог быстро приспособиться даже к такому некомфортному телу, если бы не был способен взять из этого больше, чем кажется возможным. Если бы не сохранил за собой славу лучшего, несмотря на это и вопреки. Не укол — укус. Его лицо остаётся непроницаемым, Леон перебирается на шляпу, устраиваясь удобнее, Реборн легко спрыгивает на пол, думает, что есть только один человек во всём мире, способный убивать таким способом. Думает, что пришло время навестить его.

Не составляет никакого труда вычислить, где чаще всего пребывает Шамал, прослывший не только, как Трайдент, но и как бабник, который не упускает из виду ни одной юбки. Когда-нибудь ему придётся податься в бега с таким образом жизни. Не составляет труда найти и место, где он будет сегодня, Реборн уверен.

Реборн открывает двери борделя и женщины не скрывают удивления, замирают в замешательстве, одна присаживается рядом с ним — слишком глубокое декольте едва удерживает пышную грудь, — улыбается приветливо:

— Реборн! Давно тебя не было.
— Анжела, дорогая, я сегодня по делу.
— Ох, чем я могу помочь? Проси о чём угодно.

Трайдент Шамал выглядел, как кот, добравшийся до сметаны: подвыпивший, он громко смеялся, обнимая сразу двух девушек, одну ладонь без стеснения удобно устроил на груди той, что слева, пальцами второй держал стакан с виски, опасно покачивая им, — непринуждённо ворковал, явно не понимая, или делая вид, что не понимает — расплата за недавнюю самовольность не заставит себя ждать. Реборн смотрит на него какое-то время и медленно выдыхает: он не прощает тех, кто ступает на его территорию, — натягивает шляпу ниже на глаза и в следующее мгновение уже оказывается на столе, напротив Шамала. Леон обращается в самозарядный пистолет, пронесённый через прошлое, Реборн направляет его дуло в чужое лицо.

— Чаос, — его голос смешон, слишком детский, не способен выговорить слово правильно, но смеха во взгляде нет, губ не касается улыбка, — у тебя есть десять секунд, чтобы убедить меня не убивать тебя, Трайндент Шамал.

[nick]Reborn[/nick][status]caos.[/status][icon]https://i.imgur.com/L1CxGMr.png[/icon][fandom]Katekyo Hitman Reborn![/fandom][lz]If he's lying, then we'll just blow his brains out.[/lz]

+1

4

Шамал расплывается в блаженной улыбке: что ему Миланский Дуомо с каменным изваянием Девы Марии, когда женщины из плоти и крови, с мягкой и тёплой грудью, здесь. Не это ли рай, Иисусе? Нет, всё же Дева Мария! Пусть Иисус — бог, это не станет для него причиной иметь с последним дело. Мужчины отвратительны! Грудь Анжелы покачивается вслед за шагами, распятие на цепочке запало в декольте — пальцы шаловливо скользят всё выше, ближе к пышной мягкости груди — уже предвкушает, как зажмёт большим и указательным твёрдые соски, вылижет их языком, прикусит, клацнув зубами, его скальпель — уже во всеоружии, стал прочнее медицинской стали, но, ах, получает игривые шлепки по рукам, за любовь здесь нужно платить, а это иногда навевает скуку —  Шамал всегда предпочитал охоту, охмурить женщину — целое искусство, и если к нему заявится какой-нибудь киллер, лучший из лучших,  с каким-нибудь приглашением, пусть хоть от самой Вонголы, он рассмеётся ему в лицо, как уже однажды рассмеялся — убивать — куда легче, чем флиртовать и обольщать, так что, в каком-то смысле, все убийцы — дилетанты. Убивать — куда легче, а ты попробуй выжить. Если ты убийца, это не значит, что убийца не найдётся на тебя. В этой жизни важен — баланс, как баланс двухсот сорока восьми заболеваний в его организме — цепляет пальцами карман брюк на секунду — презервативы на месте, этот букет он не собирался никому дарить, и принимать букеты чужие. Вария — кучка дилетантов в части самой жизни, воздвигающих убийство на первое место, Шамал же больше всего ценит жизнь, как ни парадоксально. Поэтому предпочитает использовать мозги там, где у самой Варии не хватит извилин — в женщинах, пусть сегодня слишком доступных — может позволить. Присоединиться к Варии? Шамал слишком ценит свободу, ну а быть цепным псом на побегушках у старика, великого дона Тимотео, водрузившего на голову венец одного из самого мягкого дона за всю историю Италии — увольте. Девятый Вонгола не более свят, чем Шамал. А значит, не лучше Ливио Ваккаро: все они убийцы, но мораль Шамала, пожалуй, не интересует. Перед хмельными глазами всплывает дева с пепельными волосами — не помять бы фотографию в кармане. Что ж. Ну, почти не интересует.

Он вальяжно проходит вглубь залитого красным светом зала — напоминало комнату для проявки фотографий, вдыхает дурманящий запах, ладонями обвивая изгибы двух талий, спутницы на одну ночь пусть слишком доступны, но от того не менее прекрасны,  и даже этот запах не омрачает: марихуана попахивает полицейской облавой, импотенцией и снижением качества спермы; будет жаль, если этот рай обетованный прикроют, но, увы, люди — идиоты всегда и никогда больше. Семья, установившая патронат над этим борделем, славилась влиянием, но, видимо, не мозгами: мешать наркотики и секс, когда правительство затягивает мафии, в частности, все гайки, когда Омерту нарушает тот, от которого предательства не ждали, даёт показания антимафиозным прокурорам — его пытались нанять на это дело, но это не его проблемы, проблемы Варии и Вонголы, ему хватает работы, а ещё он не идиот, чтобы перебегать правительству дорожку; но там, где под ногами травка, вскоре взрастёт и опиумное поле, поставки отследить легче, чем поведение у Анжелы и Жозефины; прижимается к последней, кусает за мочку уха, глупее разве что толкать героин через пиццерии. Его женщины, а своими он считал почти всех женщин в мире, такие тёплые и живые — Шамал благоговейно вдыхает женский запах и позволяет забыть себе, сколько раз за сегодня упустил шанс стать трупом. «Везение», — скажет идиот. Шамал понимающе улыбнётся и постучит пальцем по виску. В этом мире, чтобы выжить, недостаточно спускать курок, трясти направо и налево большим дулом, главное — то, что в голове. Анжела убирает со своей талии его руку, Шамал разочарованно бормочет — не хочет отпускать, но Анжела сегодня управитель, пообещала Доменику, но Шамал хотел всех трёх — он слишком пьян, чувствительность понижена и его хватит о-очень надолго.

Торчок в углу грубо лапает красотку, но кто обращается так с женщиной: пальцы движутся конвульсивно, телосложение — болезненно-астенично, тремор, достаточно одного взгляда — длительное употребление кокаина, отсюда повышено либидо — мерзко видеть. Шамал не хочет этого подмечать, но голова анализирует на автомате — привычка выживать. И почему он должен пялиться на мужчин даже в борделе? А ведь когда-то это место можно было даже назвать элитным: лучшие женщины, дорогая выпивка, кругом одни авторитеты. Но всё подвержено разложению и смерти, Шамал давно свыкся с тем, что его окружают будущие трупы. Большая часть из них — мужчины. Наиболее высокий процент смертности из этого процента — у тех, кто называет себя «мафиози», кто пытается играть в бога, прикрываясь верой, как бедняга Ливио Ваккаро. Но хватит думать о трупах, и что ещё хуже — о мужчинах.

Он отбрасывает в сторону мягкие подушки, разваливается сам, усаживая на колени Доменику и Жозефину: уединяться рано — ему приносят виски, янтарь расползается по горлу, обжигает, но в паху обжигает больше, обжигают прикосновения, озорной шёпот, шлепок по упругим ягодицам — задирает юбки, пальцами поддевая края чулок, шепчет пошлые шутки  сеньоритам на ушко, смеётся вдоволь, как никогда ощущая себя живым — жизнь это дар, который так легко отнять, но женщины  — дар больший. Подмечает движение в свою сторону в этой алой интимной карусели среди льющегося в него виски — прежде, чем чёрный силуэт, напоминавший мелкого зверька, возникает перед его взором, на него уже наставляют дуло. Не слишком ли велико для этого малыша? Шамал ещё тогда удивился, Шамал даже не моргает, не перестаёт улыбаться, и обнимать девушек, которые взвизгнули в самое ухо — ну зачем же так громко, отбежали от дивана, виски расплёскивается из его стакана — что за расточительство, теперь улыбка сползает с лица, теперь ему холодно и одиноко. Так дела не ведутся. Вот она, оборотная сторона славы в подпольном мире. Но, в конце концов, он сам, себе на голову, согласился, малыш и впрямь ничего не помнит, хотя в этом даже не стоило сомневаться. Кто вообще пустил его в бордель? Шамал выдыхает, вмиг становится серьёзным. Десять секунд — слишком много. Двадцать раз успел бы вынуть капсулу, попутно перебрав комбинации болезней. Но, пожалуй, лучше дохлебает остатки виски — подносит бокал к губам, запрокидывая голову, вливает в себя последние глотки. Вот теперь можно. Губы размыкаются, язык, слегка заплетается, что не мешает ему сказать.
Два. Один.
Всего два слова.


Флоренция встретила его незабываемой красотой, от которой не отвести взгляд — здешние туристки — настоящее произведение искусства, творения эволюции, до которых далеко любой вычурной готической архитектуре. Многовековой камень его не интересует. Как и назойливые дети, впрочем, этот выглядел занятным: незнакомая болезнь? Нет, скорее похоже на проклятье, вызванное пламенем предсмертной воли. Пожалуй, только подобные материи, тайна из тайн сильнейших мира сего, тщательно оберегаемая Омертой, были на такое способны. Разумеется, если малыш не лжёт, но слишком развитые умственные способности, а также моторика — говорили об обратном. Голос младенца смешон, но то, как он говорит, возможно, ему удастся его изучить? Его сердце было отдано женщинам, но ещё было в нём место медицинскому любопытству.

— Извини, малыш, но если ты знаешь, кто я, то знаешь и то, что я не лечу мужчин. Наслаждайся своей жизнью. У кого-то её, — он кивает ладонью на пристреленный труп за своей спиной: пуля точно попала между глаз, ювелирная точность, точнее, навыки, опыт, — нет.
[nick]Dr. Shamal[/nick][status]Trident[/status][icon]https://i.imgur.com/CGCMLMD.png[/icon][lz]The world you live in is a world in which only those who can find their own way ahead are allowed to survive.[/lz]

+1


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » Another Life [KHR!]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно