«Я должен был отправиться туда лично.»

Гокудера  мерит нервными шагами помещение, истаптывает вдоль и поперёк фальшпол, то и дело тянется за отсутствовавшими сигаретами — руки трясутся, и он не способен унять эту дрожь: они чертовски близки  к тому, что генераторы схлопнутся и база будет обесточена, а это значит, что все месяцы его тяжёлой работы пойдут коту под хвост, это значит, что система обфускации данных слетит, и они больше не смогут скрывать от вражеских радаров своё местоположение.
Это значит, что всё это бессмысленно.
Надежды нет.

«Всё это было бесполезным с самого начала,  Десятый мёртв, ты попусту тратишь время», — отчаяние подкрадывается из-за спины, навязчиво нашёптывает это, всё громче и громче, сводит с ума. Работать дальше — единственное, что он мог этому противопоставить, сквозь стиснутые зубы, сквозь чёткое осознание, что это не отменяет факта: всё это только вопрос времени —  когда они умрут. Всё это не более, чем иллюзия, что у них есть выбор — как.

Всё это — вопрос времени. Вопрос времени, на который он обязан найти ответ.

Хаято днями и ночами торчит в этой лаборатории над разобранной десятилетней базукой — склоняется над чертежами и схемами, корпит над сложными уравнениями,  забывая о сне и еде, не переставая, бормочет под нос только себе понятные термины и расчёты. Семья Бовино, одни из самых давних союзников Вонголы после Каваллоне, уничтожена: не было оснований полагать, что Миллефиоре раскрыли тайну их технологий, защищённую Омертой, Бовино попали под гнёт, как союзники Вонголы и предпочли устроить ад, прихватив с собой всех врагов, но перед они переправили все данные о пространственно-временных феноменах сюда, последнему оставшемуся наследнику их семьи. Большая часть данных до сих пор не расшифрована, но и от уже имевшейся информации трещала голова: Гокудере казалось, что ему не хватит всего времени мира на то, чтобы во всём этом разобраться, но правда была в том, что у него не было и дня, пришлось тыкаться почти вслепую.

Разобранная базука — не просто динамореактивная ракетная установка, состоявшая из стальной трубы с плечевым упором, электровоспламенительного устройства, предохранительной коробки с контактным стержнем и прицела. Десятилетняя базука  — источник невнятных технологий, набор сложнейших  микросхем, которые он впервые видел, назначение которых попросту не смог  установить, всё это не использовалось в стандартных гранатомётах, и, по его предположениям — нигде вообще. На ум приходили разве что «надтехнологии» с трёхсот сорока тремя чертежами Джепетто Лоренцини.  Сомнений не осталось: базука — технология далёкого будущего. Вероятно, потомки семьи Бовино направили базуку в прошлое, с какой целью — не имело значения, важным оказался единственный вывод:  разрыв пространственно-временного континуума на десять лет назад — не предел, всего лишь намеренное ограничение, предохранительная установка; всё равно, что выдать ребёнку механизм, действия которого он не понимает, в качестве игрушки, и выставить безопасные параметры во избежание случайных ранений. Это сравнение даже иронично: Хаято всегда удивляло, каким образом боссу Бовино пришло в голову дать такую опасную и уникальную технологию в руки пятилетнему избалованному ребёнку, впрочем, даже сейчас мало что изменилось: безвольный и ленивый Ламбо смутно понимал её природу — для него она просто была, хотя и у него имелись предположения, которые Гокудера отвергал, в которые верить не хотел, иначе всё, что он делает сейчас — зря, иначе смерть Десятого стала бы неизменной, абсолютной, непредотвратимой. Он не может этого даже допустить, даже думать об этом, о теории множественных реальностей, не может, иначе просто сойдёт с ума.

Всё, что он может — так это попытаться настроить базуку так, чтобы вернуться не на десять лет назад — на пятнадцать, двадцать, не на пять минут — дольше, на тот промежуток времени, за который ему удастся убить Бьякурана или Ирие Шоичи. На худой конец, он должен поговорить с Десятым в прошлом — убедить его не уничтожать кольца, тогда у них будет шанс всё изменить, с кольцами Вонголы у них появится возможность противостоять кольцам Маре, добраться до Бьякурана, уничтожить Погребальных венков. И он захлёбывался этими мыслями, дышал ими, цеплялся за них, благодаря им продолжал существовать, продолжал бороться, даже если главное защитить не сумел, даже если после всего этого не заслуживал и не хотел жить. И он отмахивается от той мысли, что если в ближайшем будущем ему удалось бы повлиять на прошлое, то он бы помнил об этом сейчас, пятнадцатилетнего себя, попавшего сюда. Но у него нет этих воспоминаний. Ни у кого из Вонголы.

«Всё это с самого начала бессмысленно,  Десятый мёртв, ты попусту тратишь время», — отчаяние нашёптывает ему, но он не позволяет этому себя сожрать. Всё бессмысленно — до тех пор, пока в его руках отсутствует последний важный паззл: да, им удалось обнаружить базуку, бесследно исчезнувшую вместе с основной, ныне разрушенной, японской штаб-квартирой — отбив её у двух генералов Блэк Спелл, но заплатив за это слишком дорогую цену, положив на это слишком много жизней, однако снарядов к ней в их распоряжении до сих пор нет. Гокудера испытывал тогда неимоверные муки: являясь Сотто каппо Вонгола Дечимо, правильно ли он поступил, пожертвовав жизнями всех тех, кого Десятый пытался защитить, в обмен на мифический шанс изменить всё при помощи базуки? Какого чёрта ему не было на это всё равно, когда Десятый был мёртв, когда смысла не было вообще ни в чём? Но Ямамото был тем, кто в этом его поддержал, Ямамото, на которого он злился, на которого он, к своему стыду, срывался,  проклиная себя и только себя за собственное бессилие и не способность спасти Босса, даже после всего этого от него не отвернулся, был тем, кто недавно отправился на поиски рухнувшего самолёта со снарядами, обнаруженными в Италии — в мёртвой тишине белого шума с ними вышел на связь тот, кого они меньше всего ожидали видеть живым — Лонгчемп Найто. Его людям удалось проникнуть на территорию семьи Ламбо, захваченную Миллефиоре, и добыть все возможные образцы. Вероятно, Миллефиоре так и не поняли, с какой технологией столкнулись, иначе бы камня на камне там не оставили и усилили охрану.

«Какого чёрта ты перестал выходить на связь»

Гокудера вышагивает взад-вперёд, сцепив руки за спиной, когда на внутренний канал Вонголы приходит зашифрованное сообщение; на расшифровку уйдёт, по меньшей мере, час. Дерьмо, он больше не может ждать — мечется, как загнанный в угол зверь, торопит Джаннини с расшифровкой. Значит ли это, что Ямамото их обнаружил? Снаряды к Десятилетней базуке, возможно, последние экземпляры в этой эре — без них не выйдет ничего. Гокудера мечется, но заставляет себя остановиться, изменить темп: всё, что он может сейчас сделать — перестать терять время и подготовить разобранную базуку. Гокудера надевает очки, садится обратно за стол, проверяет якорь генератора и кнопку предохранителя на левой стороне пистолетной рукоятки, подсоединяет проводку зажигания от спускового механизма к металлической обойме с контактными пружинами, и под светом ламп замечает то, чего не замечал до этого: мелкую гравировку возле изоляционной подкладки у хвостового среза ствола, размером со штамп на ювелирных изделиях. Он хватает микроскоп, наводит на надпись объектив, смотрит на монитор, и то, что он там видит, заставляет его застыть.
Это...

G-шрифт.

Ему не требуется прилагать усилий, чтобы понять собственноручно-изобретённые символы: «Ламбо Бовино».
Это... невозможно.
Хаято никогда не обучал Ламбо G-шрифту — только сам он и, частично, Десятый, его понимали. Паззлы начинают судорожно складываться воедино, и это заставляет Гокудеру встать и по новой начать метаться из угла в угол, лихорадочно прокручивая в голове мысли: почему базуку отдали пятилетнему ребёнку? Осознание штормит его,  переполняет скепсисом и одновременно адреналином — потому что базука с самого начала ему принадлежала. Ему и никому другому. Потому что Ламбо, вероятно, тот, кто изобретёт базуку в будущем и отправит в прошлое самому себе. Потому что сам он — тот, кто в будущем обучит Ламбо собственному шифру. Звучит бредово настолько, что это может оказаться правдой, но Хаято заставляет себя сесть и успокоиться — сейчас это ничего ему не даёт.
Дверные клапаны задрожали и втянулись,  в лабораторию вошли двое.

—  Я просил не беспокоить меня.
—   Простите, но... —   Гокудера смотрит на металлические контейнеры в их руках, из каких обычно изготавливались корпуса сверхпрочных бортовых самописцев, понимает сходу и тут же перебивает, —  Ставьте сюда. Ничего не трогать.

Значит, он сделал это. Нашёл их.

«Отлично, Ямамото!»

Один за другим, Гокудера извлекает из контейнеров снаряды на кодовом замке. Расшифровка сообщения заканчивается и на мониторе возникает запыхавшееся лицо Ямамото.

«Они у нас. К тому времени, как ты получишь расшифровку, группа, которую я направил, будет на подходе к базе. Встреть их и убедись, что за ними нет хвоста. Я отправлюсь в противоположную сторону и перетяну всё внимание на себя, чтобы дать им шанс пройти не замеченными.»

Сообщение пришло слишком поздно, но Джаннини должен был убедиться, что они не привели за собой хвост. В части безопасности Гокудера доверял ему — им удалось, худо-бедно, залатать пробои в охранной и локационной системах, любая передача информация в радиусе десяти километров фиксировалась и передавалась напрямую им — если бы Миллефиоре обнаружили их местоположение, то они бы перехватили сигналы их шавок. Хуже было то, что геотермальная станция работала на пределе, и Джаннини сконцентрировался на её поддержании, инженерный отдел они потеряли в полном составе.

—  Спасибо, Ямамото.

Гокудера слабо улыбается записи на мониторе: если бы не Ямамото, он бы давно попросту свихнулся, или пустил бы себе в лоб пулю. Он  возвращается к сборке базуки — не может сейчас думать о том, что происходит с Ямамото, не может позволить себе волнение, потому что Ямамото рискует ради этого собственной жизнью. Нельзя медлить.

В их руках теперь шесть снарядов, и этого достаточно, чтобы провести тестовые испытания, как минимум, убедиться в том, что базука функционирует, как максимум — используя весь опыт Джаннини, попытаться воссоздать технологию их воспроизведения. Чуть позже, он мог бы привлечь к этому и Ламбо, но не сейчас. Сейчас он должен убедиться, что правильно разобрался в чертежах и информации от Бовино и верно перенастроил базуку, выставив обратный реверс: по своим стандартным установкам, базука заставляет физическое тело курсировать вдоль оси пространства времени в единственном направлении по заданному промежутку — вперёд на десять лет, но это не перемещение в классическом его понимании, это — телепортация,  процесс, в ходе которого состояние разрушается в точке отправления и воссоздаётся в точке приёма. Однако, точка приёма не может взяться из ниоткуда, поэтому состояние тел попросту меняется местами, поэтому нельзя, к примеру, переместиться на десять лет вперёд самому, и вместо себя вернуть в это время Ямамото из будущего. Гокудера не хочет думать, что произойдёт с тем, чьё состояние в будущем — отсутствует. Его цель — прошлое, и он с вероятностью в девяносто процентов, инвертировал направление оси перемещения, не затрагивая пока продолжительности пребывания периодом в пять минут. Неизвестны лимиты продолжительности, вероятно, чтобы повысить эти лимиты, придётся затратить колоссальное количество энергии. Возможно, стоило попробовать поэкспериментировать с ядерными реакциями, но это было бы слишком опасно. Пока что  требуется просто испытать направление перемещения, разумеется, на себе. Гокудера высчитывает дни на календаре, с усилием вспоминает, что произошло ровно десять лет назад: если он не ошибается, как раз сейчас он провожает там Десятого с дополнительных занятий перед переводом в старшую школу. Лучшего момента переговорить не придумать.

Пять минут.

Он отправляется на тренировочный полигон, готовит инструкцию для прошлого себя, убеждается в том, что в этом полигоне прошлый он не наломает дров, сердце встаёт поперёк горла — он не помнит этого. Не помнит перемещения во времени, а значит, либо он выставил настройки неверно, либо теория Ламбо о множественных Вселенных — не ложь.
Нет. Если это правда, он не предотвратит смерть Десятого. Не предотвратит уничтожение Вонголы. Он не может думать об этом. Иначе это его уничтожит и сломает. И он просто закрывает глаза.

Выстрел.

Хаято оказывается в полной темноте, лежит, вдыхая спёртый воздух, ощущает его нехватку, в панике ощупывает пространство перед собой, не может полностью вытянуть руки, тридцать сантиметров вверх и упирается ладонями о твёрдую поверхность, кажется, бархат. Под ногами, сбоку, везде — шелестят высохшие лепестки и горячая рвота подкатывает к горлу — он задыхается от запаха засохших лилий и начинает метаться — слишком тесно! Отчаянно колотит по этой западне, выдавливая из глотки глухой вопль, когда понимает.
Он — в собственном гробу.[ava]https://i.imgur.com/h64M8uM.png[/ava]

Отредактировано Gokudera Hayato (2021-03-07 10:09:11)

Одна секунда, две секунды, во тьме проходит вечность, сотня ударов сердца, череп в тисках, вдох-выдох, душно, душно! — Гокудера судорожно начинает считать про себя, нужно реже дышать, но он не может остановиться, лёгкие сокращаются, вне его контроля, во рту — горячая рвота — пахнет высушенными цветами, сырой землёй или собственными останками — он не хочет этого знать, не хочет зажигать пламя на кольце, не хочет этого видеть, не хочет верить в то, что через десять лет он умрёт. Нет, раньше, это произойдёт раньше, и ему об этом известно. В этой эре он уже труп, сейчас хуже, чем труп, запечатан в собственном гробу, ему плевать, что с ним произойдёт, он волновался за других, за Десятого, которого не смог спасти, горько жмурится, за Ямамото, который вернётся и увидит его скелет, за Ламбо и И-пин, за Бьянки, за Фууту, за Кьёку и Хару, которых обязан был защитить, вместо Десятого. За Десятого! Распахивает глаза, с вызовом режет взглядом темноту. Он умрёт здесь вот так? Нет, пять минут, через пять минут он вернётся:  уверенность тает посекундно, глаза затапливает паника, три минуты сорок секунд, но что, если не вернётся, над ним два-три метра земли, такой слой не пробьёт ни одно пламя, возможно, если только не грозовое  — но грозовое отдачей поджарит и его, всё равно что выстрелить из гранатомёта, встав вплотную к стенке,  к тому же шевелиться он может, но руку разогнуть уже нет, частое дыхание застряло в лёгких, давится, сглатывая рвоту, подкатывающую к горлу — телефон, может, здесь ловит связь — пальцы нащупывают прямоугольник в кармане, выуживают, напрягает шею, чтобы вглядеться — дисплей высвечивает отсутствие сигнала и время заката, солнце скоро сядет. Дерьмо, от движений — сыплется земля, гроб деформирован, чёрт, но, если учесть давление на крышку земли — каким-то чудoм он выдepжaл нaгpузку и нe paзвaлилcя к чepтям. Нет, он не может ждать, пока кончится воздух, ворочается, изворачивается, земля сыплется сильнее,  ему бы пиджак с себя стянуть и закрыть лицо, чтобы не задохнуться — спину холодит взмокшая рубашка, в таком пространстве  это невозможно, крышку тоже выбить не сумеет, для этого придётся вкладывать силу без замаха — он не настолько тренирован, как Рёхей, да  и даже согнуть в колени их не может. Сбился со счёта, чёрт? Пять минут прошло? Дерьмо! Если он продолжит предпринимать действия — спалит весь кислород до того, как базука отправит его обратно, нужно успокоиться, изменить чёртов ритм. Тянется за телефоном — пять минут прошли, прошли, он здесь уже около семи — он умрёт здесь! Умрёт. Умрёт! Умрёт! Но он не может, это невозможно!  Дышать! Дышать. Спокойно. Если бы у него с собой был нож, то можно было хоть как-то всковырнуть крышку, доски наверняка прогнили, но судя по всему, здесь его труп лежал уже давно — рыхлая земля поддалась бы выстрелу Пламенной стрелы, сейчас наверняка утрамбована дождям, но попробовать стоит — тишина глухая, капает на голову, слышит только своё частое дыхание, слишком частое, дерьмо, нет, что-то ещё, что-то снаружи...

— Эй, я здесь! Я здесь! — отчаяние низким хрипом вырывается из глотки, тратит драгоценный кислород, заставляет задыхаться, проступает потом, но кто-то капает, там, сверху!

«Закрой глаза!», — и он слушается, зажмуривается, что есть мочи. Этот голос! Слишком глухо, почти близко. Неужели это... Удар сотрясает гроб до основания, ещё один, земля крошится на него, забивает всё лицо, и он давится собственным сердцем, он не умрёт, не умрёт! Яркий свет пробивает зажмуренные веки, режет, воздух!  — не выдерживает, вдыхает ртом, заглатывая вместе с землёй, начинает кашлять, доски скрипят под чужой силой и напором, гроб разваливается, и ему кажется, что он разваливается вместе с ним. Тишина. Разжмуривает и зажмуривает обратно глаза, это лицо!

«Извини, Гокудера-ши...»

Он...

— Ты! Т..тупая корова!  Чёрт! — эти волосы, это лицо — он действительно оказался в будущем, где давно мёртв — дерьмо! Волочет ногами, отталкивается ступнями от стенки гроба, в которую упирались ноги, елозит пальцами по земле, проходит сквозь, как грязь, шелестят высохшие лепестки, его тошнит, выкарабкивается, выбирается, опираясь о чужую тянущую на себя руку  — он выбрался, он на поверхности, он дышит, оглядывается на деревянную дыру, нога проваливается через гнилые доски, вскрикивает, ползёт подальше от гроба — сгибает пополам, прежде, чем рвёт пустотой, выворачивая наизнанку. Он умер. Умер через десять лет!  Но сейчас жив!

— П..почему базука не сработала! — он путается, вдыхая солёный воздух, ошеломлённо озирается, не может надышаться, пока не осознаёт, куда нужно смотреть — Ламбо!
— Пять минут истекли. Я застрял здесь!

Паника топит его в мысленном гробу — что если он не вернётся, что он наделал, он нужен там, не здесь! Смотрит на Ламбо, на отросшие волосы, концы сплетены в косички, смотрит на лицо — они где-то посреди утёса, рядом вода, море, Италия, задыхается, спазмы подступают к горлу, такой взрослый, сколько ему, этот взгляд, эта улыбка, но он не может улыбнуться в ответ. Ламбо достаёт из кармана цепь Маммона — значит, жмурится от простреливающей грудь боли — они проиграли. Проиграли! Вспоминает лицо Ламбо, то, которое видел десять лет назад, во время битвы за кольцо грозы — их лица, ностальгично. Ностальгично! Они все мертвы! Бьякуран выиграл.  Он обматывает все пять колец, цепляет взглядом такое же кольцо — чёрный череп на чужом пальце, изодранном, окровавленном, и ему на секунду кажется, что они оба искрят.

— Я должен вернуться! Мне надо в прошлое! Спасти Десятого!

Нет, это сейчас не самое важное — цепи! Их могли обнаружить! Сумеречный воздух начинает дрожать, будто самолёты, нет — дроны! Вдалеке! Кольца — их засекли. Он встречается взглядом с Ламбо — и впервые замечает, что у него глаза такие же, зелёные, как и у Бьянки, как и у него, как и у его отца. Нужно взять себя в руки! Что он за правая рука, если этот шкет спокойнее его!

«Извини, но по-другому никак», — небесный рёв близится секундами сгорающего кислорода, и его толкает, придавливает чужим весом  — не успевает ничего понять, чувствует, как падает, вцепившись руками в замшу, они падают, и ветер треплет волосы, чувствует запах замши, собственного пота — слишком быстро — удар оглушает и он заглатывает воду — ледяная, она ошпаривает кипятком, заставляет лёгкие гореть, перед глазами мутная толща — разгребает руками неподъёмную тяжесть, собственный пиджак начинает весить тонну, всплывает, но буйные волны снова его топят, утягивают вниз, он борется с морем, цепляет руками ил, режет ладони о камни — берег! И он цепляется за него, его кувыркает, и он ищет взглядом Ламбо, глотает соль, волны вымывают его на берег, и ему кажется, что он завален битым стеклом.

— Ламбо!

Где он? Кашляет, сгибаясь — снова рвёт пустотой. Чёрт! Он не хочет, чтобы Ламбо видел его таким — ничтожной правой рукой, заблёвывающей собственный пиджак. Проверяет цепь — на месте.

— Ламбо! Дерьмо! — выбирается, распластывается на спине, море буйное, беспощадное — слишком устал. Но нельзя. Нужно встать. Бежать!

[status]Guardiano della Tempesta[/status][icon]https://i.imgur.com/AIwI0jr.png[/icon]

«Какого чёрта я творю», — в завывающем ветре он не слышит собственный голос, цепи Маммона чудом уцелели на пальцах, значит, в этой эре Страу моска всё ещё вычисляют их по активности пламени, и это если только моска: неизвестно, насколько технологии шагнули вперёд, в школе он гонял с кнопочным телефоном, сейчас, теперь уже тогда, всё изменилось, значит, привлекать внимание — опасно. Те беспилотники — неизвестно, засекли ли их, в любом случае, здесь нельзя было оставаться, но ему кажется, что он пролежал бы так вечность, не может заставить себя встать, просто не может: всё это бессмысленно, всё это было бесполезным с самого начала, Десятый мёртв, и он не предотвратит этого. Не сможет. Ради чего продолжать? Волны расшибаются о него и выколачивают дыхание, но после того, как вывернуло на изнанку — стало полегче, соображать начал яснее. Стенки гроба рухнули, из определённости вышвырнув его в безграничную неизвестность, лишь ненадолго отсрочив неизбежное: он умрёт в любом случае. Он ничего не знает об этом мире, и это чертовски пугает, но эмоции — пустое, эмоции — не помогут. Ледяная вода брызжет в лицо, попадает в уши, и там становится гулко, как в глубокой бочке, перед глазами — свободные часы, редкое исключение, нет запланированных встреч и переговоров, нет сотен документов, выстрелов и взрывов, были залпы другие — сто пятьдесят в сорокакилограммовой бандуре, фейерверк, каждый недолговечнее секунды, пятнадцатилетний Ламбо, валяющийся на шезлонге, жалующийся на отсутствие на пляже девчонок, И-пин, готовившаяся к экзаменам рядом, иногда просившая помочь ей со сложным. Время неуловимо, и в эти единственные секунды передышки от стремительного бега собственной жизни он как-то задумался  внезапно, изменив темп, остановившись, — когда они успели вырасти, он этого не заметил, или, скорее, сам стал старее. Зачем всё это, если оно всё равно обернулось ничем? Глаза режет тусклый диск, похожий на луну,  медленно скрывавшуюся за плотными облаками, так же медленно доходит: это не луна. Солнце, за гарью и смогом. Они проиграли. Вонгола уничтожена. Все они мертвы. Но Ламбо — жив. Хаято заставляет себя думать, что это — уже немало, понимает, что это ложь, чувствует себя полным дерьмом, потому что знает — Десятый мёртв. И ему плевать. Плевать, кто умрёт, а кто будет жить. Плевать, что будет с ним и с этим миром. Пусть горит. Злится на себя: заставляет себя перевернуться, изодранными пальцами пытаясь вцепиться в скользкие камни, взглядом — в единственную  оставшуюся у него константу: Ламбо Бовино. На глаза попадается высокий утёс, который разбивают беспощадные волны, пожалуй, чудом не размозжило. Пытается подняться: подошва соскальзывает по бурой слизи на острых камнях — водоросли, руки дрожат, но его подхватывают прежде, чем он снова рухнул — сильная рука цепляет его и подтаскивает за собой, Гокудера силится его оттолкнуть, не может себе позволить принять помощь, не от Ламбо, которого должен был защищать — когда они успели поменяться местами? Ноги обретают твёрдую опору, голос Ламбо стал сиплее, чем в пятнадцать.
«Добро пожаловать в Сицилию.»
Десять лет прошло. И кажется, до него наконец-то доходит.
— Что?
Он удивлённо переспрашивает, будто ожидал оказаться в Намимори, будто больше всего боялся это услышать. Ламбо стягивает плащ, отжимает, рассказывает дальнейший план действий, а он только тупо на всё это кивает, не способный до конца взять себя в руки, стягивает с себя пиджак, повторяет. Охлопывает пояс — «Ури!» — выдыхает с облегчением, динамит промок, но есть, коробочки на месте, кольца тоже — как только не потерял цепь, но какой от них теперь прок, если их использовать — они пропали. Нет, всё уже пропало. Хаято на секунду жмурится, будто веря, что когда раскроет глаза, окажется в настоящем, увидит напуганное лицо Ямамото, исправит калибровку базуки, попытается попасть в прошлое снова. Выдыхает, раскрывает глаза, видит — потрёпанное и мокрое, но спокойное лицо Ламбо, когда он перестал быть плаксой? Выпрямляется, становится собранным, резко берёт себя в руки: он не может позволить себе быть для этого сопляка обузой. Но что ещё важнее... Сицилия — второй центр базирования Миллефиоре, штаб-квартира Блэк Спэлл. Все их лица — двадцать лет назад видеть их было так ностальгично... Это его слова!

— Я думаю, — резкий рывок, хватает за ворот, стискивает замшу до дрожи в побелевших костяшках, глаза разгораются гневом, удар с кулака в челюсть, — какого чёрта ты здесь делаешь? Как ты посмел так легко разбрасываться жизнью, одолженной тебе всей Вонголой?!

В  гневе дрожали кулаки и голос, щерятся глаза, буравя Ламбо злостью, гнев требует ответа, гнев требует избить его до полусмерти за подобную беспечность — он его проглатывает, отворачивается, набирает полную грудь соли и копоти, во рту привкус бензина — теперь различает. Гнев сходит на нет, не собирается извиняться. Он подходит к тупой корове, теперь его очередь —  протягивает ему руку, помогает подняться. Имел ли он право вообще в чём-то обвинять Ламбо, потерявшего в этой эре всех? Он, правая рука Десятого Босса Вонголы, который допустил его убийство? Кто угодно, но не он имел на это право, пожалуй.

— Эти чёртовы коптеры нас уже засекли. Веди, нужно убираться, я не собираюсь умирать не по расписанию.

Выбор всё равно невелик. Гокудера оглядывается, вдалеке уже виднелось судно — патруль? Ламбо внезапно улыбается, и обещает вернуть его назад. Гокудера ворчит на это про себя — он ли должен рассказывать, что произошло? Глядя на раскуроченный берег, будто некогда явившееся местом бомбардировки, думает, что предпочёл бы этого не знать, но что, если знание поможет ему в прошлом? Даже если теория о множественных вселенных верна и эта всего лишь одна из вариаций, это всё равно поможет ему просчитать действия врага.  Голову свербит мысль —  если базука не вернула его обратно, что, если он не сумеет вернуться, что, если частично всё это — его вина, следствие его действий? К чёрту. Цепляясь за произошедшее, он рискует потерять вообще всё. Раньше, чем должен был.

Ламбо кивнул, видимо на север, и они поспешно двинулись. На камнях не останется следов, хуже было бы, если был песок — волны всё бы не смыли. Они продвигались осторожно и медленно. Молча. Неизвестно, как скоро их настигнет патруль, не исключено, что голоса распознавались за сотни метров. Гокудера о многом размышлял по пути. О том, где допустил ошибку. Параноидально озирался по сторонам на каждый шорох. Не признавал Сицилию в этих местах , по которой скитался пару месяцев, в детстве. Она не разрушена — уравнена с землёй. Ни единого луча солнца, небо низкое, серое, душащее, остатки леса на склонах почти выжжены и раскурочены, руины пугали тем, что были слишком молоды. Пришлось немного изменить курс — на пути натолкнулись на жёлтый химической вони туман, решили обогнуть. Он всё смотрел на Ламбо: Ламбо изредка отдавал сигналы рукой — стоять, или продолжать движение. Когда он так вырос? Умерев, всё пропустил. У взрослого Ламбо — знакомые черты, но это не тот Ламбо, которого он знает, тот Ламбо, которого он видел только один раз, во время битвы десять лет назад, тот Ламбо, который едва не разнёс Грозу Варии меньше, чем за пять минут.  Ламбо, который был намного сильнее него — это невероятно. Ламбо из его времени давно перестал выстреливать в себя базукой, отмахиваясь тем, что не желает знать, какое будущее его ждёт — просто трусил, но Десятый с ним согласился: никому не стоило знать, что будет впереди, поэтому базука была опечатана на их базе, в главном сейфе, а инженерному отделу запрещено было проводить над ней эксперименты, базука в каком-то смысле являлась оружием ещё более опасным, чем уничтоженные кольца Вонголы — Хаято помнил, как они это решили. Он был в замешательстве, против. Ямамото неловко рассмеялся. Рёхей не понял. Хибари развернулся и ушёл. Докуро последовала воле Десятого. С этого ли началась роковая цепь допущенных ошибок? Гокудера улыбнулся: всё это не мешало тупой корове время от времени сваливаться им на головы из прошлого, в последний раз, чтобы его успокоить, пришлось впихнуть в его тянущиеся ко всему шаловливые руки первое, что попалось со стола — початок кукурузы — её легко было выращивать в подземном аграрии.

Голод удалось утолить — по пути встретились деревья миндаля, повезло, что июль. Путь до нужных развалин занял около двух часов —  на целый час больше, чем они рассчитывали. Одно название — церковь, но катакомбы под такими действительно имели место быть, однако неизвестно, был ли у них вообще выход. Римские тянулись на две сотни километров и были похожи на лабиринт. Они разделились, пытаясь в поросли развалин обнаружить вход. Что это им даст? Груды камней, ступени, торчащие остовы колонн. Наверняка за ними уже были послан взвод Моска, Ламбо шёпотом объяснил, что кольца теперь под полным запретом, что активность таких — невозможно было не засечь, что любой, кто владеет кольцом рангом C и ниже — устраняется на месте, выше — доставляется в карательные отряды на допрос. Вдалеке раздаётся протяжный волчий вой, и Гокудера подрывается, рефлекторно выхватывает ещё не высохший динамит, но не рискует высвобождать из цепей кольца — напряжённо смотрит на Ламбо, не знает, как правильно действовать и за это проклинает себя — в Сицилии волки были истреблены после Второй мировой, а значит, это чьи-то коробки!

[status]Guardiano della Tempesta[/status][icon]https://i.imgur.com/AIwI0jr.png[/icon][herolz]Il temuto braccio destro della Vongola Decimo[/herolz]