Ещё не всё!
Вспышка предсмертного пламени. Взрыв.
Ослеплён.
Это ещё не всё. Он ещё может. Ещё может, чёрт бы его побрал!
Ури падает замертво. Лежит неподвижным комком. Приняла на себя атаку. Смертельный, предназначенный ему, удар. Глухо полоснуло болью —  не снаружи, внутри. Ему кажется, что не его. Слышит только, как бешено стучит в висках сердце, как лёгкие ещё борются, дышат на износ, будто чувствуя, что дышать скоро не представится возможным, дышат наперёд. В глазах темнеет. Сознание угасает. Проклятье. Стой, нельзя отключаться! Он все ещё… всё ещё... может! Выхаркивая кровь вместе с зубами, стоя на коленях, пусть даже ползком! Но мир расплывается, кренится, падает из горизонтали в вертикаль, швыряет спиной о ровную поверхность, роняет в пустоту: такую уютную, умолявшую в ней остаться, где больше не было боли, где больше нечего было терять. Это было легче, чем продолжать. Но...
«Гокудера!»
Правая рука Десятого... проиграть вот так...
Сознание вспыхивает.
Больно.
Крики. Вопли.
Гокудера. Какое странное имя, повторяет про себя. Кажется, так звали одного из тех, кто сейчас кричал, корчился в агонии. Кто-то звал его . Повсюду вспышки, кровь. И всё снова меркнет. Все эти звуки, все эти ощущения сейчас так далеко от него, но ему нельзя ещё уходить. И он цепляется за эту мысль, за чужую протянутую ему руку, так крепко, как только мог. Сознание возвращается. Его шатает. Под волочащимися ногами — изрезанная кровавыми полосами вереница тел. Рвота подступает к горлу — спотыкается, отшатывается в сторону — выворачивает наизнанку пустотой; ему не дают рухнуть, крепко удерживают на ногах.
— Я ещё… могу… сам...
Всё вокруг расплывается и темнеет, он наваливается на надёжное плечо, плечо, которое ни разу его не подводило.
«Знаю.»
Его тянут, подталкивают, но он не в силах сдвинуться, он почти не здесь, его снова уносит прочь. Но он обязан, даже если Десятый больше не здесь, он должен, осталось ещё… слишком... много… чтобы… защищать. Он должен защитить Десятого, поручает своим людям не спускать с переговорщика Миллефиоре глаз, тепловизоры, камеры, прослушка, выстрел — оглушает через наушник, взрыв — вышвыривает их от дверей, выронил коробочку, ищет, пытается встать на ноги. Ямамото? Где Ямамото?! Десятый в опасности, нужно ему сказать! Что это был за выстрел? Тот, который убил Десятого. Сейчас. Нет, тогда. Далеко отсюда. Давно. Это было давно, не сейчас.
— Оставь… меня, кх, —  он волочит языком, захлёбываясь кровью, силится выговорить, что не способен больше терять. Хватит на сегодня Ури и Рёхея, хватит!  Больше он не выдержит. Хорошо, что Ламбо, И-пин и Фуута сейчас далеко, что им удалось переправить их в Америку, к союзной семье, подальше отсюда, спрятать, выдать фальшивые документы; в наибольшей опасности из них был Ламбо, ведь  он всё ещё Хранитель, но, возможно, если Миллефиоре покончат с ними, то отстанут от него. Хаято на это надеялся, хотел верить в это, хотя бы в это: они ещё дети, а детям не место на войне. Где-то глухо вспыхивает мысль о Бьянки. Режет на живую, вырезает по куску — он не может о ней думать,  иначе его просто уничтожит, раньше времени. Не сейчас. Ему нужно быть мыслями не с ними. Здесь.  
«Нет. Ты пойдёшь со мной. Не трать силы и не разговаривай.»
— У нас нет, кх, выбора, мы всё равно все трупы. Но ты ещё можешь.... можешь отыскать Варию, у вас есть шанс отсюда убраться. Уходи.
«Нет.»
— Я сказал, вали! …Ты… грёбаный бейсбольный… кха-кха!
Кашель обрывает его, сотрясает до основания. Ямамото останавливается, придерживает под руку. Ямамото умрёт из-за него. Также, как умер Десятый. Всё это из-за него. Из-за его непредусмотрительности тогда. Из-за его неспособности что-либо сделать сейчас. Он не может этого допустить.
«Придурок, знаю.»
Не может допустить: из последних сил стопорится, пытается вырваться, противится, стискивая зубы, скуля от боли, из раны толчками выплёскивается всё новая кровь. Новые взрывы. Всё снова расплывается. Нет. Нет. Только не сейчас! Где-то был складной ножик — перережет себе горло, и тогда Ямамото бросит его!
 «Прости, Гокудера.»
Удар. Тугая боль громом бьёт по шее. Кажется, начинается гроза.
«Пойдём, Гокудера-кун», — Десятый зовёт его, протягивает ему руку, улыбается.

Темнота.
Его швыряет из неё в океаны муки, топит обратно, и он захлёбывается ржавчиной, урывками слышит знакомые выкрики и голоса, силится разобрать, но не определяет смысла слов, пытается сопротивляться слабости, но не может: тело не слушается, болью сигнализирует о том, что всё не_в порядке. Здесь. Здесь. И здесь тоже. Везде.
 «Уходите, мы прикроем.»
Посреди раскатов грома голос... Ямамото.
Прикроют?
Это...
Он зарычал от гнева, но выдал только хрип;  борется, хочет всплыть из бессознательности на поверхность, колотит руками и ногами, пытается размокнуть веки, но не может и шевельнуться, тонет в бессилии, бьётся в истерике, орёт где-то внутри, оглушительно громко — что. значит. прикроют?! Он не бросит Ямамото! Но его уволакивают, тащат, он пытается вырваться, отпихнуться, но не может, давится, тонет в этой темноте. Его разрывает, уничтожает: он не может быть здесь, шагать от них, не может их бросить, бежать, как последний трус, но он даже на ногах стоять не может. Он приходит в сознание, урывками, точно вспышками фотоаппарата — его всё ещё волочат по земле. Зачем? Они всё равно все трупы. Десятый зовёт его. Просит остаться там, в той темноте, где не было ничего. Глаза режет так, что они слезятся. Медленно доходит: вспышки не от молний. Бормочет из последних сил «от...пусти», но это всё, на что его хватает. Он проваливается. Его вырубает. Вспышки пламени дождя — последнее, что он видит.

Жгучим ударом по щеке его выдёргивает из темноты, грудь вздымается и опускается, как оголтелая —  он не понимает где он, что он, только, что лежал, боль маячила всё это время вдалеке, но теперь — она взорвалась, била невообразимо сильнее. Он чувствует, как от боли трещит всё тело. Он умирает, и где-то в сознании всколыхнулась мысль, что это было не так уж и плохо. Совсем не страшно. Только адски больно и дерьмово. Сквозь опухшие еле разлепленные от боли веки видит перед собой — произносит —  «Ямамото»,  но это был не он. Не Ямамото. Бельфегор.

«Дыши, гад!»

Он дышал. Дышал, чувствуя сквозь боль сигаретный дым, ненавидя Бельфегора за то, что это был Бельфегор. Хотелось курить. Чертовски сильно хотелось курить, и это всё, что от него осталось. 

«Не для того я тебя тащил, чтоб ты сдох сейчас.. На вот, держи»

Небо чёрное, с вкраплениями вспышек. Режет глаза так, что они слезятся. Медленно доходит: вспышки не от пламени дождя. От молний.  Нет, он не хочет об этом думать, иначе его разорвёт. Уничтожит. Раньше времени, не сейчас. Он дышал. Дышал, чувствуя как вздымается и опускается грудь, сотрясает его толчками горького смеха, глядя на то, как прозрачные точки с неба решетят его по глазам. Не для того? Какая разница. Они всё равно, всё равно уже трупы. Но это ещё не всё. Он ещё может. Ещё может, чёрт бы его побрал! Но сперва ему нужно избавиться от ран — кольцо на безымянном пальце вспыхивает ярким жёлтым пламенем — он ещё может. Может. Тянется, кряхтя, к карману, там была ещё одна коробка, снятая с тела Рёхея — об этом он тоже не думает. Дрожащие пальцы стискивают скальпель — его пламя куда слабее, на это понадобится время, да и хренов он был в регенерации — подносит к ранам — они шипят, он прикусывает протянутую Бельфегором сигарету, жмурится, запрокинув голову — болит невыносимо, но кровь больше не вытекает из него. Ещё немного времени, и этого хватит, чтобы стоять на ногах. Но есть ли у них время? Они сидят вот так довольно долго. Молчат. Только тяжело дышат. Дождь кропит по щекам, смывает кровь. Он знает, что Ямамото мёртв. Просто знает. Всю свою жизнь он волновался, беспокоился за Вонголу, за Десятого, за всех. Боялся их потерять. Но теперь, когда всё это произошло, страх куда-то исчез. И боли нет. Только фантомное ощущение того, что она должна быть, как будто все его части, способные на боль, подвергли ампутации.
Ему всё равно. Безразлично. Защитный механизм психики, иначе он свихнулся бы от горя. Лучше бы свихнулся. Бельфегор вытаскивал его не для того. Верно. Не для того.
Хаято протягивает дрожащими руками горящий пламенем солнца скальпель Бельфегору — «возвращает сигарету», не любил быть в долгу, выуживает из пояса  коробочку, не принадлежавшую Системе. Коробочку-хранилище, с последней разработкой Джаннини, десятками мощных бомб, способных сравнять это место с землёй.

— Я хочу поджарить здесь всё, к-кха, к чертям. Помоги.

[icon]https://i.imgur.com/dFIdjfO.png[/icon][status]Guardiano della Tempesta[/status][herolz]Il temuto braccio destro della Vongola Decimo[/herolz]

Отредактировано Gokudera Hayato (2021-02-18 22:08:41)