Nowhǝɹǝ[cross] |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » научись летать
le prince х dark!tsunayoshi sawada
наверно, это мой ад -
искать его отраженье
в предметах чёрного цвета
и слышать в голосе крики
|
[lz]<i>а если там, под сердцем – лёд, то почему так больно <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=104">жжёт?</a></i>[/lz]
Отредактировано Sawada Tsunayoshi (2021-01-12 00:54:12)
Никто не думал, что последним из выживших окажется Бельфегор. Сумасшедший. Импульсивный. Ненормальный.
Не Вонгола, не остатки хранителей, не, скажем, Бьякуран.
От Вонголы что-то оставалось.
Просто все рушилось.
все — разлеталось на клочки.
…
Все начинает закручиваться калейдоскопом. Никто не выкупает. Никто не придает значение, когда молодой Вонгола выкручивает свои руки у свежей могилы и не может просить. Себя. Никто не думает, что это приведет к чему это приведет. Молодой босс — первая потеря. Неприятно, но критично, — думают они. Ничего не поделаешь. Слова, которые он должен, обязан сказать в след уходящего… хранителя, друга, правой руки. Слова — застревают.
Это отнюдь не первая смерть на его руках.
Но первая — своего хранителя. Тех, с кем все начиналось. Тех, кого он повел за собой, тех, кто без сомнений пошел за ним, увидели в нем босса раньше, чем он им стал, раньше, чем он стал хоть сколько-то достойным человеком. И он… Не досмотрел, не справился. Предал то доверие, которое ему вручил Гокудера с беззаветным доверием, не требуя ничего взамен. Просто отдавая. Поверил в Тсуну, когда он сам не мог. Тот, кто всегда был опорой, поддержкой.
И он не справился. Не смог. Предал.
(он не верит)
Все в тумане, и — пока Савада захлебывается горем, верит, что назавтра проснется, что это все показалось. Пока Тсуна этого ждет умирает на задании Ямамото. До месяца со смерти Гокудеры оставалось несколько дней.
слишком привык к тому, что Гокудера всегда прикроет спину.
Савады снова не было рядом.
Он задыхается.
Он хочет проснуться от кошмарного сна — но наступает утро за утром, за одним другое, все одноцветные, серые, все не проходит. Он трясет Мукуро и говорит, кричит, чтобы тот снял иллюзию, чтобы вернул все обратно, этот туман, ты же туманник.
разносит особняк икс-баннером.
рыдает, даже не замечая.
И когда кто-то видит.
И когда не видит никто.
Каким-то чудом ему не требуется третья смерть, чтобы вынырнуть.
Или требуется — Ламбо попадает в больницу.
Тсуна не понимает как. Почему это реально.
Тсуна смотрит снизу вверх на Хибари, никчемно.
Тсуна ждет, что Мукуро не вытерпит, пройдется язвительно по его слабости и уйдет. Навсегда, надолго, уйдет, к тому, кто сильнее, кто не совершает таких ошибок. Тот почему-то остается. Тсуна понимает, что не достоин.
Ему приходится учиться брать себя в руки, захлебываясь виной.
Он обещает, что не допустит повторения. Он сгорает, и рядом нет того дождя, который смог бы все исправить. Того урагана, который смог вытянуть его с безжизненного плато, унести туда, где можно дышать, а не задыхаться. Он не знал, что можно фантомно чувствовать запахи сигарет…
— можно.
Ему не хватает. Очень.
И ни с кем другим нет стольких слов, которых он не сказал, не проговорил, потому что считал, Гокудера и так их знает, не говорит потому, что иногда тот был слишком настойчив, навязчив — казалось. Его было слишком много — а сейчас так отчаянно мало. Все те слова — камнями ложатся, набрасываются, не смахнуть. Можно было бы только взорвать — но он потерял такую возможность.
Ни с кем другим он не проебывается так сильно, как босс, как с Ямамото. Не доглядел. Не понял вовремя, не просчитал, что тот привык биться в паре, подумал, что он сильный и без этого, что ему тоже надо выдохнуть. Ямамото больше никогда не вдохнет. Савада задыхается. Он знает, что Реборн бы не совершил такую ошибку, ему кажется, что он читает об этом в его янтарных глазах цвета солнца.
«Как ты мог так оплошать, Савада. Никчемный Тсуна. Ты н е д о с т о и н звания босса».
Тсуна не удивится, если эти две смерти утянут его с собой в могилу (он заслужил).
Это все потому, что он не отнесся серьезно.
Он обещает себе, что не допустит другой смерти.
Он сжигает то наследство Вонголы Примы, которое когда-то берет в руки вместе с кольцами, перчатками. Сжигает его, то обещание и еще несколько десятков средних семей, с которым лавировал, пытался договариваться, закрывал глаза на мелкие несоответствия, «нечаянно» нарушенные договоренности или случайные столкновения тех, «кто понял что-то не так».
Он больше не ошибется.
В зареве еще не видится, но отдаленно чудится начало новой эпохи.[lz]<i>а если там, под сердцем – лёд, то почему так больно <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=104">жжёт?</a></i>[/lz]
Отредактировано Sawada Tsunayoshi (2021-01-12 00:53:56)
Ничего удивительного в том, что Вонгола разваливается.
Как и предчувствует подавляющее большинство причастных лиц ещё задолго до начала трагической цепочки событий, приведших к катастрофе, Савада Тсунаеши слишком юн и неопытен, чтобы удержать в руках подобную мощь. Он труслив, чересчур деликатен, несведущ в делах мафиозных, плохо разбирается в бизнесе, в нем напрочь отсутствуют основополагающие для Дона качества; он все ещё ребёнок в свои 24.
Если бы — если бы!, — его с самого начала растили в условиях, ведущих к наследованию, как Занзаса, Каваллоне или многих других до него, ситуация была бы иной. Тсуна же слишком долго остаётся обычным японским школьником и довольно поздно знакомится с новым для себя миром, чтобы вовремя и целиком ассимилироваться к жестким условиям. Быть Доном мафии совершенно не та детская забава, в которую он наивно и глупо заигрывается со своими друзьями, упуская главное: это другая вселенная, полная сложных и жёстких решений, трупов и крови, запаха пороха и несмываемых пятен, здесь придётся жрать других, чтобы они не сожрали тебя.
Бельфегору до многого нет дела. Он сторонним наблюдателем, безучастно и безразлично, следит за подъемом Вонголы, а после и за ее крахом. Все, что его [хоть немного] волнует, сосредоточено внутри Варии, которую очень долгое время волнения и потрясения не затрагивают; вздымающиеся волны раскачивают весь корабль целиком, но их лодчонка ловко лавирует в усиливающемся шторме. Возможно, потому, что Занзас все же больше подходит на роль жесткого и беспринципного лидера, что так необходим Семье в это сложное время.
Но Занзас бездействует. Он может с легкостью захватить власть в Вонголе уже сейчас, потому что молодой босс в последнее время способен лишь скулить и плакать по потерянному, упуская контроль над ситуацией все больше. Оставшиеся [в живых] Хранители судорожно латают дыры, но этот поезд сорвался с путей и несётся под откос в бездонную пропасть. И остановить это безумие может лишь сильный, властный лидер, что приведёт новую огневую мощь на передовую и поднимет припорошенную скорбью Вонголу с колен.
Бельфегор недоумевает, но не вмешивается. Когда-то он слепо доверил свою жизнь Занзасу несмотря на ошибки и неудачи, и не собирается подвергать сомнению его авторитет сейчас. Пожалуй, даже отчасти понимает: после проигранной битвы колец каждый из них клялся в верности новому Десятому боссу и целовал его кольцо. Предать его сейчас — предать самих себя.
Становиться змеей, пожирающей собственный хвост, никто не хочет.
Вария старательно строит стены и поднимает щиты вокруг скорбящего молодого Дона. Они сильнее и яростнее, чем когда-либо. Каждый из них слышит безмолвную мольбу Савады: не допустите трагедии вновь!, и старается изо всех сил.
К сожалению, их сил не достаточно.
Бельфегор часто думает об этом после, анализирует ситуацию беспристрастно, без злости и обид. Что, если бы Десятый поддержал их тогда? Вовремя бы очнулся и расчистил ослепляющей силой своей Посмертной Воли небо над Вонголой, заволоченное беспросветными грозовыми тучами? Сложилось бы что-то иначе — или судьбу уже было не изменить?
Неважно, сколько проходит времени, пока Вонгола с каждым днём, с каждым часом и каждой секундой слабеет и теряет активы один за другим. Однажды Савада просыпается от своего печального сна иным. И страх заставляет его творить страшные вещи. Поначалу все кажется невинным, от чистого сердца тот просит людей не оставаться в одиночестве, ходить парами, возвращаться вовремя. Строит заборы повыше, усиливает систему безопасности. После проволока начинает гудеть под напряжением, а людей прямо на улицах досматривают уполномоченные через каждые полкилометра. Все происходит медленно, меняясь незаметно, и почему-то каждый из Семьи верит, что небо, наконец, посветлело — но то лишь полыхающее окровавленное зарево перед взрывом, что сметёт все живое.
— ..ты должен.. остаться.. на его стороне.
Ночью думать очень сложно, перед глазами плывет. Бельфегор с отупением смотрит на окровавленное, разбитое до неузнаваемости тело в руках капитана. Скуало бледный, как мел, он бесцветный на фоне полыхающего особняка Варии. Офицеров остаётся очень мало, и они вынуждены отступать, чтобы выжить. А принц должен остаться, хотя план изначально кажется ему безумным. Впрочем, какому другому сумасшедшему это под силу?
— Я справлюсь.., — не говорит, но шепчет, все ещё не в силах оторвать взгляда от застывшего посмертной, обезображенной маской лица умершего, что бережно уносит капитан. — Положитесь на меня.
Кажется, в голове до самого утра так и не проясняется, так что после ему очень сложно вспомнить, был ли то Занзас на самом деле, или лишь показалось.
Так или иначе, Вария становится сопротивлением, а Бельфегор дезертирует под командование Десятого и уже спустя пару часов преклоняет перед ним колено, ожидая его решения, чтобы покориться воле этого нового Неба, ставшего беспросветно чёрным: погибнуть прямо сейчас или вершить его волю, ему нет разницы, лишь бы поскорее.
[icon]https://c.radikal.ru/c02/2012/52/d986d4b40c2b.jpg[/icon]
[lz]я к нему поднимусь в <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=153">небо</a>, я за ним упаду в <a href="https://slowhere.ru/viewtopic.php?id=554#p46189">пропасть</a>, я за ним, извини, гордость[/lz]
Отредактировано Belphegor (2021-01-11 17:54:23)
Они не были готовы, они делали шаг в мафию, уже не считая, что это простая игра, но не воспринимая ее всерьез, никто из них, кроме разве что Гокудеры он умер первым. первым. он — умер. не знал про мафию.
Еще знал Мукуро, говорил, упоминал, давным давно предупреждал. Понимал Хибари.
Но они знали недостаточно.
Когда Савада поднимается с колен с земли, отступает от могилы Ямамото и Хаято, найдя в себе силы, прийти еще раз, он обещает, что это не повторится. Обещает себе, что не допустит. Просто не допустит. Никогда. Так же, как никогда и не простит.
ты ничего не мог сделать.
ты ничего не сделал.
Страх перед Занзасом и всей Варией (так и остается закопан вместе с двумя могилами) — отступает слишком легко. Он принимает ее помощь. Он не боится отдавать приказы. Он слишком поздно, для случившегося, но слишком рано для себя — взрослеет по-настоящему.
Он видел, он превосходно знает к чему приводят подобная неосмотрительность и не дает ее повторить.
И есть тонкая грань между безопасностью и тотальным контролем, тиранией.
Савада ее переступает. И долгое время всех все устраивает.
Вария помогает выковать новую систему на туманно-прозрачном мареве той, которой и не было толком. Тсуна смотрит на все это, и не понимает, отчаянно не понимает, почему он не заметил этого раньше, почему такие просты правила, проверки — не могли появиться раньше. Ведь тогда все было бы хорошо.
Помогает, оказывается лучшей поддержкой, чем он мог ожидать, оказываются теми, кто ему, им сейчас нужны. И потом Савада просто однажды приходит к Занзасу и молча выпивает виски из чужого стакана. И там и остается на всю ночь, за закрытыми дверями. Наутро трещит голова, но хочется умереть немногим меньше. И появляется какое-то понимание. Тсуна рискует утверждать, что между ними. Тсуне важно знать, что те на их стороне — и он это знает. Это дает ему неоценимую опору в том, чтобы держать спину прямо.
И тем больнее, когда они отворачиваются.
Савада запрокидывает голову и в этот раз пьет виски без Занзаса. Именно виски, сидя на полу собственного кабинета, глухо смеется и пьет, пьет, пьет, за закрытыми дверьми, хотя ему и тогда нужно было совсем немного.
В какой-то момент ему чудятся Гокудера и Ямамото, садящиеся рядом, кладущие полупрозрачные руки на плечо, невесело улыбающиеся, будто пытаясь что-то сказать — Тсуна тянется к ним пламенем, и перестает, когда понимает, что от этого друзей видно хуже.
В какой-то момент просто очень резко наступает утро. В какой-то момент через него крайне выразительно переступает Мукуро, распахивая шторы, смотрит на него, говорит что-то глухо-насмешливо, а Тсуна видит в глазах беспокойство и чувствует в себе силы не останавливаться.
Тсуна ему благодарен.
Когда Мукуро выходит из кабинета, Тсуна чувствует в себе ту решимость, которую ему совсем немного, оказывается, недоставало.
С чего он взял, что можно доверять кому-то еще.
Но когда неделями позже приходит Бельфегор, он совсем немного сомневается, но принимает. И в темных глазах ему чудится отсвет своей решимости в чужом когда-то безумии.
Следующим выступает против Реохей, и Тсуна не понимает, просто не понимает, почему Старший брат хочет наплевать на безопасность сестры, почему ему все равно на их общую безопасность, на...
Тсуна не понимает и просто ждет от него подобного в самый посл… он вообще не ждет. Потому что признав, что Вария никогда не была особенно надежной, он возлагает всю свою веру на своих хранителей, тех, кто были с ним с самого начала, тех, на кого смерть их друзей, оказала не меньшее влияние. И, особенно Реохей…
Он запоздало думает, что, может быть, он переборщил с ответственностью, которую так легко возлагал на чужие плечи. Слишком привык воспринимать хранителей, как семью, как данность.
А потом, когда Реохей уходит. он долго смотрит перед собой и все ждет, что проснется. Вот, сейчас. Вот, сейчас он откроет глаза и не будет этих слов. Не будет Реохея, ушедшего, наплевавшего — на свою и безопасность Киоко, которая все так же ему дорога. А вот, Гокудера и Ямамото окажутся живы. Сейчас, просто подожди совсем немного, Савада. Подожди еще немного. Он обещает себе, что они все равно не останутся без присмотра, но это будет сложнее. Перед глазами стоит Сасагава, сжимавший забинтованные кулаки и очень серьезно произносящий, что он сможет позаботиться о сестре. Пожалуйста, оставь это мне.
Но однажды Тсуна так сделал — и это оказалось непоправимой ошибкой. Которую он никогда себе не простит.
И Тсуна забирается в самый дальний угол, высоко в тренировочном блоке, забивается высоко, сидя у стены, почти у самого отвесного края. Туда, куда почти нереально забраться.
И там его находит Бельфегор. И Тсуна не понимает почему, но почему-то ему проще всего сказать, что Реохей ушел. Потому что ему наплевать. Потому что перед ним не нужно чувствовать вину перед всеми — пока не надо, только перед собой, только перед тем, как все разлетается на куски, разлетается под бушующим ураганом, даже несмотря на все нити, продетые сквозь всех близких ему людей и Вонголу. Которые должны удерживать нерушимый конструкт, но вот порви одну, и он чувствует, как так прочно склеенный мир, летит, будто карточный домик.
Тсуна закрывает глаза и вспоминает лески, Гокудеру, израненного ими, боже, как давно это было. То, как Бельфегор атакует. И он невесомо чувствует какое-то сходство, какую-то черту, которая сейчас подводится.
Тсуна запрокидывает голову и совсем по-детски кусает губу, смотрит и спрашивает: — почему.
— почему они не хотят остаться в безопасности?
— почему Реохей…
почему-почему-почему. Хватит. Тсуна обрывает себя, но вместо этого задает вопрос, задает вопрос о том, что их объединяет.
— Каково тебе, когда Вария отказалась, а ты все понял? Ты ведь тоже хочешь их защитить.
Просто защитить.
ты ведь понимаешь.
— Ты ведь понимаешь.[lz]<i>а если там, под сердцем – лёд, то почему так больно <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=104">жжёт?</a></i>[/lz]
Отредактировано Sawada Tsunayoshi (2021-01-12 00:53:39)
Бельфегор готовится умереть, потому что знает — чувствует — Савада видит его насквозь. Видит через призму волшебного пламени, ощущает силой необъяснимой интуиции. Догадывается о мельчайших подлых планах и коварных замыслах, которые вверил ему капитан и которые он таит в своей лохматой голове, вынашивая ежесекундно и лишь выжидая удобный момент для предательского удара в спину, но...
время идёт, секунды складываются в минуты, а те в десятки и сотни, перетекают в часы и сутки, а принц продолжает жить.
Десятый принимает его.
Позволяет находиться рядом, сперва присматривается, а после поручает разной значимости дела, будто и нет между ними той пропасти, что оставляет за собой дезертировавшая Вария. Тсуна смотрит спокойно, на полном серьезе обсуждает с ним деловые планы, и складывается обманчивое впечатление, будто всецело ему доверяет. На мгновение даже можно представить, что они в самом деле одна команда, что Бельфегор — новая «правая рука» великого Джудайме.
Но принц не псих. Конечно, безумец, но не идиот. Он тонко ощущает грань, за которую ему нельзя заходить. Знает, что босс его лишь проверяет, держит на коротком поводке и без колебаний убьёт за малейшую ошибку, но..
в ночи, подобные этой, Бельфегор сомневается всем сердцем.
Он часто размышляет после, не перехитрил ли сам себя, не ошибся ли в своих выводах и принятых решениях. Считая Десятого узурпатором и тираном, не проглядел ли тот самый последний лучик надежды на предотвращение грядущей трагедии?
Пытался ли Тсуна в самом деле сократить между ними дистанцию, установить реальное доверие без обид и подозрений, разжечь былой огонёк, так никогда и не ставший полноценным костром дружбы когда-то очень давно в их общем детстве. Теперь они были взрослыми и могли — могли бы, — но недосказанность висит дамокловым мечом над ними обоими.
Думает о том, что упустил момент что-то исправить. Прикидывает в голове так и эдак, как все сложилось бы, подыграй он чуть лучше. Замени собой почившего Хранителя Урагана полноценно и целиком, разгони тучи в чернеющем небе шквалистым ветром, пускай и отдающим толикой безумия, зато чистым и свежим.
Самобичевание не его конёк, но иногда.. иногда его всерьёз тревожит навязчивое ощущение собственной вины. И тогда он думает, что повинен в случившемся ничуть не меньше Десятого.
В такие ночи Савада кажется тенью самого себя. Тем ребёнком, что не желал однажды никому зла. Смотрит почти испуганно, смеётся до срыва и бесконечно кусает губы.
Он так уязвим в подобные моменты, что у Бельфегора потеют ладони от волнения. Что, если выхватить нож — и закончить весь этот бред одним-единственным движением? Он ведь здесь именно для этого.
Подходит ближе медленно, напряжённый словно зверь перед броском, смотрит тёмным остановившимся взглядом. Оценивает ситуацию: опущенные плечи, открытая шея, расслабленные мышцы, Тсуна не ждёт удара. Это шанс, причём весьма реальный!
В голове Бельфегора уже все случилось, уже все закончено. Труп у его ног и расползающаяся под ребристую подошву сапог липкая лужа крови, он слышит эхо собственного обезумевшего хохота — и оно звенит в ушах, мешая сосредоточиться.
Он может закончить все одним ударом, здесь и сейчас. Но вместо этого опускается рядом и свешивает вниз ноги, заглядывая в бездну под ними. Мягко качает ботинками, просовывает ладони между острыми коленками. Чуть дёргано пожимает плечами.
— Все уходят.
Принц звучит почти философски и без особенных эмоций на этот счёт. Он довольно инертный, если сравнивать с Гокудерой, особенно без четкой цели. И не такой вспыльчивый, особенно если исключить привычные триггеры. И хотя он совершенно и полностью отличается, все равно ощущает, как Тсуна неосознанно тянется к нему в этот момент в поисках поддержки и утешения, будто в самом деле считает своим Хранителем.
Запутался? Просто устал.
Бельфегор замирает, прилежно играя свою роль. Он верный последователь Десятого и всецело ему верен. Осуждает решения дезертиров, карает любого неугодного; сбежавшего Рёхея тоже может настигнуть и наказать, но не хочет подавать фатальных идей. Раскрывает между пальцами веер ножей — и играет с ними, распускает на леске, поднимает в воздух, отвлекая внимание опечаленного Савады маленьким немым спектаклем. Это длится недолго, и после они все падают вниз, будто потеряв опору; Бел смотрит задумчиво.
— Я не могу защитить всех, как бы не хотел.
Иногда он в самом деле думает об этом: мог ли он хоть что-то изменить, если бы вовремя понял? Но его понимание совершенно иное, чем думает Тсуна, только раскрывать карты слишком рано.
Бельфегор наблюдает за ним через спутанную челку и повинуется порыву: если убивать его рано, то, возможно, все ещё можно вернуть к пути истинному? Принц осторожно касается его локтя кончиками холодных пальцев, буквально делает это впервые за все долгие годы знакомства, и внутри расцветает бутон надежды.
— Но ты мог бы. Ты ведь наше Небо.
Пускай Рёхей ушёл, пускай Вария сбежала и многие погибли. Все ещё есть шанс! Отступись, ослабь диктатуру, разрушь заборы. Разожми сжатую перчатку, давай начнём заново. Ураган смотрит с надеждой, но совершенно не ожидает того, что сделает своими словами лишь хуже. В голове и сердце этого мальчика слишком много страхов — не за себя, за других, и он слишком боится вновь совершить ошибку и потерять кого-то ещё, именно поэтому собирается защищать даже насильно, даже принудительно.
Сасагаву Киоко необходимо обезопасить.
Это приказ Десятого босса Вонголы.
Бельфегор почти не думает, когда исполняет новое задание: найти, вернуть, запереть, невзирая на крики, слёзы, мольбы и уговоры, потому что — так для неё будет лучше. Она станет жить в комфорте и безопасности, пускай долго и несчастливо, но теперь Тсуна будет чуточку счастливее в своей иллюзии спасителя.
[icon]https://c.radikal.ru/c02/2012/52/d986d4b40c2b.jpg[/icon]
[lz]я к нему поднимусь в <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=153">небо</a>, я за ним упаду в <a href="https://slowhere.ru/viewtopic.php?id=554#p46189">пропасть</a>, я за ним, извини, гордость[/lz]
Отредактировано Belphegor (2021-01-11 17:54:06)
Тсуна доигрывает тот эпизод жалости к себе, рядом с Бельфегором, расписывается в собственной слабости, под акомпанемент отчаяния и безнадеги, и больше себе этого не позволяет.
[indent] люди уходят.
Он отказывается, не хочет, отпирается и не готов признать. Но повторяет. Повторяет, в начале через силу, потом едва ли не через зеркалом, заводя традицию, традицию, ненужную (необходимую). Потом, удерживая лицо на переговорах.
[indent] в которых от переговорах остается все меньше даже от названия.
Тсуна диктует условия.
Тсуна вырисовывает мир мафии заново — так, как этого хотел, когда увидел историю колец, наследия Вонголы. Так, а может быть, напрочь не так, как видел Мукуро уничтожение мафии.
[indent] люди уходят.
Говорит он себе, замечая тень сомнения в родных глазах, напоминает. У тех, кому он привык доверять, верить, полагаться. повторяет, когда от него отворачиваются близкие.
оно каждый раз проходится, режет стеклом, как по…
по все еще не зажившей ране.
(люди уходят)
они далеко не всегда делают это по своей воле. Не потому что хотят, не потому, что боятся. Потому, что он не доглядел. Не защитил, не спас, дал усомниться в силе,
ты, мог бы.
говорит Бельфегор, и это второе, в чем Савада находит силы. И даже первое.
I. Ты должен признать, что прошлого не вернуть. Не переправить базуку на то, чтобы откатиться назад в прошлое, не ждать, что это все очертится дурным сном — наконец, признать. Хватит видеть призраков. (ты нужен пока еще живым)
II. Ты должен это предотвратить, сделать все, чтобы этого не повторилось, не случилось больше ни разу. Ты — тот, кто сможет. Еще не поздно, еще достаточно тех, ради кого стоит менять весь мир, всю мафию, Вонголу. Предотвратить — не просто на словах.
Глубже, сильнее, жестче — если надо.
В отличие от кого-либо еще, у него есть для этого возможности. В отличие от остальных: у него есть те, кто в него верит, кому это нужно.
Он делает это ради кого-то.
— Спасибо, — говорит однажды Белу.
(и повторяет очень много раз)
Что-то вслух, что-то нет.
— Спасибо,
за то что со мной
за то что остался
за то, что стоишь за моей спиной
за то, что поступился Варией
ради нее же
Но эта правда та, что очевидна отнюдь не для всех. Не для самой Варии.
Он чувствует, как они перекликаются, как думают об одном и том же, чувствует молчаливую поддержку, уверенность в том, что делает все правильно, когда ему тяжело, когда сомнения скребутся о самый край, и едва-едва их не впускаешь.
Тсуна чувствует нехватку
[indent] воздуха
[indent] поддержки
[indent] (хаято)
Бел заслоняет эту дыру, насколько может.
много лет назад (и не подумали бы)
но сейчас.
— Спасибо, — повторяет Тсуна в разные минуты, часы, дни.
— Я рад, что мне есть кому доверять.
Не только официальным хранителям.
Не только тем, у кого на это должно было быть еще больше причин.
Упуская момент, когда здесь, с Бельфегором — стало едва ли не ближе.
— Не отвернись от меня и ты.
Крепко сжимая чужую руку.
Тсуна не может выгнать из головы кровавое месиво, которое выходит.
Тсуна цепляется пальцами за собственную ногу выше колена, не то удерживаясь, не то зажимая рану. И перед глазами продолжает стоять разбитая Вария, не целиком, но та ее часть, которая… Тсуна не ожидал от них покорности, согласия со всем, но… ждал их за своей спиной. Слишком привык. Слишком ошибся тогда. Слишком неестественно оказывается выступать против них в реальной схватке.
Но это очень отличается.
Тсуна невпопад думает, что впервые видит белоснежные волосы Скуало — в крови.
Невпопад — что он ведь не ожидал и Бельфегора, который оказывается так рядом, близко. Во всех смыслах.
А потом просто делает шаг вперед и сжимает чужое плечо, крепко, молчаливой поддержкой.
— Ты все сделал правильно.
Прежде, чем дает отмашку скорой бригаде, не к себе. Им необязательно убивать.
Перед глазами еще долго стоят залитый кровью обрубок руки и протез, ненатурально полусжатые пальцы и клинок — раскиданные отдельно друг от друга. Почему-то все не выходит развидеть. Тсуна думает — они не убили, а убил бы Скуало, будь у него больше времени? Не успей они вовремя.
(он все равно не сможет сделать выстрел пламенем насмерть
не может приказать этого Белу, кому-то еще.
В память о Такеши.
В память о Бельфегоре.
в память о том, что он уже не надеется достучаться до тех, но у них другие цели)
Дорого ли ему это обойдется.
Савада ненавидит свою интуицию за то, что она в какой-то момент начинает отмечать лишнее, отмечать то, во что Вонгола отказывается верить, но знает, что если так, то, однажды, придется. Уже выучил. Но вновь и вновь отказывается отмечать знакомую тень, боль — и в этот раз огненным лоскутом прокладывается отличие от той, что перекликается с его, бремя которой несет он сам.
савада думает, что он бы отрубил себе руку, если бы это могло изменить.
< он думает, дело ли в Скуало. >
Он уже давно не помнит, как дышать полной грудью.
В какой момент взрослеет настолько, чтобы понимать, что доверять полностью — нельзя никому. И он — не может это изменить. Как бы ему этого не хотелось. Сколько бы он не старался.
Перед глазами до сих пор легко встает заплаканное лицо Киоко, серьезное — старшего брата. Реохей — которого пришлось изолировать. Луссурия — и много, ужасно много окровавленных перьев вокруг. Разлетевшихся. Его. Боа. Из коробочки.
солнце отвернулось
[indent] чтобы остальные остались живы.
Но с каждым днем отворачивается все больше тех, кто еще живы.
тсуна знает, кто организовывает побег.
он только не знает, кого ненавидит
больше.
Неожиданно просто войти в чужую комнату и сказать устало:
— Привет.
Неожиданно сложно ударить первым
и Cавада просто запрокидывает голову
седлает кресло и долго разглядывает потолок. Удивительно,
насколько не ожидает удара в распахнутую шею.
— почему
предал
отвернулся
не поверил
— не сбежал с остальными?
Потолок.
Опустив взгляд, он смотрит вперед на Бельфегора, чувствуя, как
загорается во лбу пламя. Спокойное. Уверенное. Разочарованное.
больно.
(скорбящее)[lz]<i>а если там, под сердцем – лёд, то почему так больно <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=104">жжёт?</a></i>[/lz]
Отредактировано Sawada Tsunayoshi (2021-01-12 00:53:17)
Этот мир меняется. Не из-за Тсуны, но во многом благодаря ему. Бельфегор находится рядом с молодым боссом 24/7 и внезапно ловит себя на том, что начинает понимать, почему Десятый реагирует так или иначе. Не одобряет, но перестаёт осуждать его методы. Иногда даже считает, что иначе попросту нельзя. Поддерживает и помогает в осуществлении сложных задумок, и все чаще — по собственной воле. Иногда ему даже нравится быть Ураганом для него.
Мир меняется — и живущие в нем тоже. Тсуна лишь ассимилируется первым, тащит за собой семью, насильно меняет и их. И Бельфегор видит — знает, понимает — что если бы не босс, они все давно сгинули бы. Оружие становится технологичнее, враги коварнее и изощреннее. Вария всегда убивала во имя Вонголы, не гнушаясь методами, но ещё никогда принц не видел подобного ужаса. И порой ему становится страшно — настолько, что очень скоро он начинает обманывать сам себя.
Не знает, кому теперь врет больше, боссу или себе?
Тсуна всецело доверяет ему и подпускает настолько близко, что Бельфегор покупается на эту искренность — и отвечает взаимностью, ищет в нем потерянный авторитет; похоже, они слишком долго играют эту партию, настолько долго, что запутываются в паутине оба. Очень сложно различить, где правда, а где выдумка. Тсуна говорит искреннее Спасибо и очень сильно старается, так что иногда стараться в ответ кажется почти правильным.
Принц начинает думать, что счастлив быть на стороне сильного, рад выполнять приказы и быть одним из тех столбов, на которых все держится, но..
Всему есть предел. И стычка со Скуало отрезвляет его.
Некоторые вещи просто не должны случаться.
«Ты знаешь свою роль.»
Его голос тихий, но гремит громом внутри черепной коробки. Даже после стольких лет не смея спорить с мечником, Бельфегор в отупении кидается на защиту Десятого, хотя защищать должен совершенно не его.
А сам думает. Думает не переставая.
Если бы в тот момент они объединились со Скуало.. если бы.. они смогли бы победить? Смогли бы все изменить? Исправить?
Капитан не оставляет ему шанса. Нападает с животной агрессией, принц едва отбивается. Защищается. Вынужденно атакует. Скуало сопротивляется яростно, но в конце концов он тоже знает свою роль в этом нелепом спектакле. И в какой-то момент попросту закрывает глаза, подставляясь под очередной удар.
Что-то внутри ломается.
Хочется упасть на землю и кататься от боли, будто ранен он сам, выть и проклинать всех на свете, но Бельфегор продолжает стоять победителем, стеклянными глазами наблюдая за разливающейся под ногами лужей. Все выглядит натурально, мечник просто не справился с объединённой мощью босса и его Хранителя: Тсуна в самом деле давно не плаксивый мальчик и растёт действительно сильным, а Бельфегор..
Бельфегор ему не уступает. Как Новый Ураган, он соответствует. [И ненавидит себя за это.]
У Скуало с самого начала почти что нет шансов, хотя у того всегда козырь в рукаве — и Бельфегор надеется до последнего, что чудо произойдёт, но.. ничего не случается. Накрапывающий дождик превращается в ливень и бьется в багровую лужу чужой крови, в голове все плывет от ужаса происходящего.
Бельфегор дергается, чтобы помочь бывшему капитану, но тут же одёргивает сам себя. Его жертва не должна стать напрасной, он должен завершить начатое за них всех и ради них всех. Ненависть в его взгляде, сокрытая за челкой, сменяется сдержанной сосредоточенностью. Он подаёт руку раненому боссу и помогает удержаться на ногах.
— Я позабочусь об остальном. Идём, займёмся твоими ранами.
То, что он видел сегодня, потрясает его до глубины души снова и снова, он думает об этом миллионы раз после, но горькая правда от этого не меняется: ему не победить это чудовище в одиночку. Даже теперь он не решается напасть, хотя Савада ослаблен яростным боем.
Позже. Не сейчас.
Принц становится осмотрительнее. Пелена вновь спадает, и он видит вещи такими, как и прежде. Тогда, когда горел особняк Варии. И тогда, когда погибали первые из Хранителей один за другим, совсем ещё дети. Даже Занзас....
Лезвие, стиснутое в ладони, режет кожу, и льётся королевская кровь, однако Бельфегор больше ничего не испытывает по этому поводу. Стоит признать, безумие Тсунаеши гораздо превосходит его собственное — и это отрезвляет, держит мобилизованным.
На разбивающихся каплях королевской крови он клянётся, что положит конец всему этому.
Они начинают отдаляться. У Бельфегора вновь заводятся тайны, пропасть между ними растёт. Ему почти больно терять это обманчивое единение, он учится заново видеть врага в том, кому привык доверять, о ком привык заботиться, кого научился уважать и почитать. Несмотря на все старания, ему больше не удаётся играть в искренность — и Савада это чувствует. Когда-то давно он пощадил принца и позволил жить, но теперь отпущенное ему время быстро истекает, так что действовать приходится в спешке. Он ошибается и оставляет за собой хвосты, конечно, но это уже неважно; конец очень близок, вероятнее всего — для них обоих.
Тсуна появляется в отведённом для работы кабинете поздней ночью. И все равно Бельфегор не ждёт его так рано. На часах три утра, но он надеялся, что босс решится на разговор только послезавтра. Наивно полагал, что у него все ещё есть пара суток, но интуиция у Десятого крепчает с каждым днём, с каждым часом, будь она неладна.
(Забавно думать в такой момент, что уж Гокудера бы не проглядел, рассчитал бы все верно.)
Торопливо сдвигая чертежи базуки времени, над которыми много корпит в последнее время, он накрывает их листом с бухгалтерской таблицей и показательно зевает. Играет свою роль до конца, хотя в этом уже нет никакого смысла.
Они оба знают.
Бельфегор остаётся подчёркнуто спокойным. Ночь — время королевского безумия, но он уже не ребёнок, чтобы метаться по коридорам с ножом в руке. Тсуна много работал над тем, чтобы «исправить» этот его недуг, особенно после неудавшегося покушения. И все же — сейчас это бы стало неплохим прикрытием. Даже немного жаль, что карта разыграна очень давно (тогда пришлось соврать, что был не в себе и не понимал, что творит, хотя на самом деле просто поспешил и не справился), так что теперь приходится смиренно плыть по течению.
— Савада.
Приветствует кивком головы и смотрит выжидающе, будто не понимает. Тсуна держится спокойно, нет нужды портить момент и выдавать себя.
— Выглядишь уставшим. Будешь чай? У меня ещё остался американский с прошлого раза.
Задаёт встречный вопрос, игнорируя попытки спровоцировать себя. Нет уж, босс, не так быстро.
Он медленно поднимается из кресла и обходит рабочий стол. Его ладони пусты, плечи расслаблены. Не станут же они драться насмерть в столь поздний/ранний час?
Спокойно берет заварник, с сожалением заглядывает внутрь. Уже все высохло и покрылось плесенью, он слишком давно не использовал свой заварник по назначению, хотя вот в кабинете у босса есть неплохой.
Оборачиваясь к Десятому, виновато разводит ладонями:
— Испортился. В другой раз? — кривит уголок губ, с каким-то отрешением следя на разгорающимся у чужого лба пламенем. Разговор круто меняет направление, но ему не страшно, потому что — чему быть, того не миновать. И если Тсуна хочет его убить, это случится практически при любом раскладе. Но он медлит, а значит, все ещё есть шанс.
Превозмогая себя, принц делает пару шагов ближе — и опускается на одно колено. Это неприятно. Но если это даст ему (его подельникам) ещё немного времени, то так тому и быть.
Покорно склоняет голову, узкий ободок короны тускло блестит в спутанных волосах.
— Я клялся в верности. Твоё слово — закон.
Я бы никогда не предал тебя, не договаривает, потому что верен не мальчишке, но семье. И семья требует от него иного, только вряд ли Тсуна поймёт.
— Прикажи. Я докажу делом свою верность.
Интересно, купится ли на этот маленький обман ещё хотя бы один раз? Всего один, этого будет достаточно.
Давай поиграем, юный босс. Не откажи безумному принцу в маленькой слабости, Бельфегор всегда был жаден до веселья.
[icon]https://c.radikal.ru/c02/2012/52/d986d4b40c2b.jpg[/icon]
[lz]я к нему поднимусь в <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=153">небо</a>, я за ним упаду в <a href="https://slowhere.ru/viewtopic.php?id=554#p46189">пропасть</a>, я за ним, извини, гордость[/lz]
Отредактировано Belphegor (2021-01-11 17:53:25)
Сердце пропускает мгновение, два, три от его фразы, а затем он захлебывается смехом. Не вымученным, не безумным.
Хорошая шутка, — звучит, рассекается в этом смехе. А Бельфегор стоит на одном колене и нарочито играет в покорность.
— Кому ты клялся в верности, Бельфегор?
Задает негромкий вопрос, поднимаясь на ноги, оказываясь рядом и выдыхая короткий смешок. Привлекает его ближе, не встречая сопротивления, и смотрит — уставше, болезненно насмешливо.
— Тем, кому помогал убежать?
И Тсуна присаживается вместе с ним на корточки, оказывается даже ниже его, но им ведь это не мешает, правда? Давно уже нет.
В глазах не смех, не веселье, но он улыбается, когда треплет его по волосам, когда выдыхает вопрос в самое ухо, а потом отстраняется и будто пытается что-то высмотреть. И сейчас немного глупо, но очень удобно воспользоваться шансом, чтобы атаковать, с руками на чужих плечах, со считанным расстоянием и свободными руками самого хранителя. но Бельфегор давно не тот безумный принц, которым видится столь многим. Тсуна сожалеет. Сразу о многом.
Они удивительно замирают в этом, даже не перемирии, а — сложно трактовать как-то однозначно. Когда уже предельно ясно, что не случится ничего хорошего, когда предательство — не выйдет переиграть и сделать вид, что ничего не было. Тсуна думает, это он изменился или они все? Или это мир трактует изменения, а они лишь пляшут под его дудку. Только сложно говорить про мир или вспоминать Тринисете, когда очевидно, что тот мир, который он неотрывно пытается исправить, создают сами люди.
Но действовать никто, в самом деле, не хочет. А кто-то не рискует.
Небольшая беда в том, что уже давно Десятый Вонгола — сильнее варийского принца. Все еще варийского. Веселый факт, который он столько времени не замечал, а после предпочел (не) поверить.
Прикажи, — говорит Бел, как самую хорошую шутку. Пытается обернуть ее в правдивую оболочку так безыскусно, что за него становится практически неловко — впрочем, неловкости он не чувствует, протягивает руку и треплет по волосам. там и оставляет руку, там и оставляет.
Прикажи, и я докажу тебе свою верность, и это смешной момент обещаний доказывать то, чего нету. Тсуна смотрит на него спокойно, с улыбкой, и мягко касается актуального вопроса: сможет ли он его убить? В такие моменты он немного завидует Бьякурану, который бы смог. Но почему-то мертв Джессо, а ему остается только учиться на собственных ошибках.
А там, выше, и он искренне смеется, не слишком радостно, не особенно весело, но, знаете, почти по-домашнему.
Предательство Бельфегора — это одновременно и правильно, и неправильно. Почему ты думаешь, что если твои хранители от тебя отвернулись, то останется тот, кто до конца им и не был?
В этот голос пытаются привычно проскользнуть интонации Реборна, комментарии Реборна. Внутренний голос и череда знакомых, как рассвет, череда воспоминаний. Тех, в которых Реборн умер из-за него. Он отлично знает, что тот не одобрил бы все, что он сейчас делает, но он давно не нуждается в его одобрении. И давно научился захлопывать эту мысленную дверь, спасаясь от воспоминаний. Особенно этих.
Это дурацкое, слишком реальное и правдивое понимание, что отпускать из этой комнаты способного ходить, бежать, атаковать Бела — так глупо, как только можно себе представить. Если не представляет он сам, то можно представить всех тех, кого сейчас здесь нет. Благодаря его же помощи.
(чуть-чуть обидно лишаться последнему человеку, которому искренне доверяешь, правда?)
— Ты мне лучше скажи, — мягко начинает, и можно представить, что они обсуждают не его предательство. Не чье-то еще. Тсуна берет его за одну ладонь двумя и легко гладит пальцами, и это еще один такой привычный жест, что становится смешно. От этого, от того, как выходит вспомнить, как хорошо тот оказывался рядом, когда была нужна поддержка.
Тсуна неплохо представляет, что нужно сделать с руками, чтобы Бельфегор больше не мог держать в руках ножи. Это странное, почти изумляющие понимание, что вот, уже, знает. Наверное, самое ироничное, что чему-то его учил сам Бел, проворачивая в длинных худых пальцах, ножи. И теперь Тсуна знает, что нужно делать, чтобы заживало больнее, чтобы последствия были. Что реальнее, а что нет, поправить пламенем. И он ведет пальцами по ладони, по линии жизни.
и думает — вот сюда, в бок.
Прилетит, мог бы прилететь нож со свободной руки.
Этой рукой вряд ли — пальцы невесомо обводят запястья, проверяют — нет лесок.
Левую успеет перехватить.
В кармане у Бела, конечно, есть и оружие, и что-нибудь еще.
В руках Тсуны более чем одна возможность закончить все быстро или же наоборот.
— …все-таки, почему?
не потому, что наивно ждет, что Бельфегор сейчас возьмет и скажет правду. Но от того, как именно соврет Бел, тоже что-то зависит.
[lz]<i>а если там, под сердцем – лёд, то почему так больно <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=104">жжёт?</a></i>[/lz]
Отредактировано Sawada Tsunayoshi (2021-01-12 02:13:12)
Кому он клялся в верности? — Это именно то, о чем Бельфегор думает прямо сейчас, воткнувшись взглядом в замызганный ковролин под своим сапогом. Тсуна не нуждается в ответах, знает их и сам. Так что принц пытается врать не слишком откровенно, говорить полуправдой или не договаривать очевидного, чтобы обвести (хотя бы попытаться!) вокруг пальца интуицию босса, но все равно выходит из рук вон плохо. По правде, этим он не обманул бы и сам себя, что уж говорить о Саваде, с которым в последние годы они проводят слишком много времени вместе, настолько что уже и мыслят в унисон, чувствуют и думают одинаково, их пламя давно переплетено так сильно, что едва ли отделимо.
В этом и заключается вся сложность работы двойного агента: чтобы обмануть другого, ты должен сам искренне поверить и довериться. Тем больнее в конце, когда приходится разорвать все то, что вы сплели вместе. Из лжи ли, из страха или необходимости, однажды все это было правдой для вас обоих, и теперь это ранит обе стороны почти одинаково сильно.
Так сильно, что под рёбрами печёт.
Бельфегор ненавидит предателей и глубоко в своей душе совсем не хочет быть одним из них. Но вынужден. Потому что Тсуна прав: он верен тем, кого босс уже погубил или ещё погубит однажды. И потому, что кто-то должен закончить все это, наконец. Кто-то должен положить конец всем безумиям. Так иронично, что этим вынужден заниматься самый нестабильный член Вонголы.
Бельфегор внимательно следит за боссом, за каждым его вздохом и движением, выжидая момент икс. Чем спокойнее Тсуна, тем он опаснее. Но принц совершенно не боится, только не смотрит в глаза. Слышит шаги, шелест одежды, видит приближающуюся тень. Угадывает, как босс присаживается рядом. Упрямо глядит себе под ноги, отстранённо следит за тем, как удлиняются отростки из их слившейся на полу тени, и тоненькие жгуты с пальчиками-отростками тянутся к нему
Прикосновение.
Бел задерживает дыхание, но не ощущает боли. Нет, ещё не время для наказания.
Тсуна не спешит. Касается осторожно, ерошит золото спутанных волос, дышит на ухо, гладит пальцами по раскрытой ладони. Он мог бы сделать множество страшных вещей с предавшим его Ураганом уже сейчас (и Бельфегор способен очень ярко представить себе каждую пугающую деталь), но медлит, действует нарочито обходительно, трепетно, почти нежно. Есть что-то неправильное и ненормальное в его поведении, но отчего-то Бел ощущает болезненное удовольствие оттого, что они могут побыть вот так перед тем, как все завершится. Минутка затишья перед бурей, не иначе.
Босс тихо смеётся, хотя поводов для веселья абсолютно нет, это звучит жутко, заставляет колючие мурашки бегать вдоль хребта. В его голосе замерзает улыбка — и это напрягает больше всего. Бельфегор крепится из последних сил, ещё никто и никогда не пугал его больше; ощущение собственной уязвимости его убивает, эти тихие сдержанные разговоры возводят притихшее безумие в абсолют — и он не выдерживает, вскидывает нож, жестом фокусника проявляя его в пустой ладони. Его трясёт от напряжения, коробит от каждого знакомого прикосновения, сейчас извращённого обоюдной ненавистью. Довольно этого цирка! Время сбросить маски, время все закончить.
Рука с зажатым ножом встречается с преградой, босс ловко перехватывает его кулак и сильно сжимает. Недостаточно сильно, впрочем, чтобы переломать ему кости, а это означает, что он все ещё медлит и ждёт ответа. Шанс все ещё есть.
Бельфегор вскидывает голову, и по лицу ползёт обезображивающая разорванная щель улыбки, почти забытой, совсем как в юности. Он больше не может играть свою роль, он больше не хочет притворяться тем, кем не является. Резко подаваясь навстречу чужому лицу, принц свистяще, на выдохе шипит в губы Савады, почти касаясь своими:
— Ты обезумел. И я остановлю тебя.
Вот почему. Теперь понимаешь?
Неужели так и не осознаешь, кем ты стал и в кого превратился? Разве тебя не пугает этот простой факт, что безумец считает тебе ещё бОльшим безумцем?
Остановись, Савада. Все ещё есть выбор, все ещё есть шанс. Бельфегор смотрит с болезненной мольбой во взгляде, хотя и не вправе его просить после всей той лжи, что сам же и сотворил. Но у них так много общего, они столько пережили, даже если ему приходилось притворяться, все это было правдой. Даёт ли это хотя бы маленький шанс на то, что босс прислушается и услышит?
Лицо Тсунаеши — застывшая маска. Бел с поражающей ясностью осознаёт, что не добьётся от этого человека ничего. Тсуна не услышит, не сделает выводов, не изменится. Все, что он может, это уничтожить очередную помеху на своём пути, даже если это один из его ближайших приближенных, его высочество свихнувшийся принц. Только кто из них свихнулся на самом деле? Босс выглядит очень вменяемым, нормальным, но от этого только страшнее.
— Я убью тебя, — обмирая от собственной наглости, ещё тише шепчет Бельфегор. Без злости, скорее с сочувствием.
Я избавлю тебя от этой ноши, мысленно обещает ему. Даже если ты не понимаешь пока, я заставлю тебя осознать.
Стоит признать, впрочем, что он немного не в том положении, чтобы угрожать. Но ему уже все равно. Они сидят очень близко, поэтому единственная стратегия очевидна: с короткого замаха он бьет лбом в чужую переносицу изо всей силы, животный страх за собственную жизнь и общую цель придает ему сил. Вырывает руку из его пальцев и бьет лезвием наотмашь, метя в висок, но промахиваясь, лишь срезая несколько прядей.
«Черт! Черт!!»
Он убьёт меня, пульсирует во всем теле осознанием, не пощадит в этот раз, убьёт как и всех остальных. Никакая общая история его не остановит, никакие светлые искренние моменты не смягчат и не заставят передумать.
Это страшно. Это очень страшно, когда смотришь в лицо своей смерти. Ужас сковывает по рукам и ногам, прижимает к полу, но нужно двигаться.
Нужно бежать.
Повторно атаковать некогда, босс уже поднимается на ноги. Он сильнее, он всегда был сильнее, и Бельфегору не выиграть. В обычное время ему было бы плевать, он бы рискнул собственной жизнью, чтобы сыграть, чтобы проверить его или свои силы, но сейчас ответственен за слишком многое, поэтому взвивается с колен — и кидается наутёк. Постыдно, будто трус, будто крыса, напуганная ярким светом.
Тсуна побежит следом. Будет преследовать и — 99 процентов на то, что использует собственное пламя для рывка — догонит, схватит, свернёт шею одним выверенным движением. Бельфегор видел это несколько раз, так что был уверен, чем все это закончится, у него не будет и шанса — поэтому кидает за собой коробочку, не мешкая.
«Прости, Минк. Выиграй мне хотя бы пару минут.»
Норка выскакивает из коробочки и без лишних команд кидается на Саваду, кусается, царапается и жжется ураганным пламенем. Поджигает все вокруг, закрывает обзор, чтобы запутать следы. Бельфегор продолжает бежать, не оглядываясь, сейчас не время для сожалений. Если у него все получится... если только у него получится!, то он обязательно все исправит.
Первым делом он бежит к своей комнате и прямо пальцами, срывая кожу и ломая ногти, сдирает потайные доски под ковриком у кровати, где хранил базуку времени — свой единственный план на изменения творящегося безумия. Он надеялся успеть модифицировать ее до того, как Савада прознает о его несанкционированных экспериментах. Босс не должен был узнать, потому что базуку осторожно и незаметно подменили на идентичную, но
тайник пуст.
У Бельфегора все обрывается внутри. Чертов Савада! Как он узнал!? Мысли заполошенно мечутся, принц вцепляется в волосы и раскачивается из стороны в сторону, истерично хихикая себе под нос. Все пропало! Это конец! Шах и мат!
Где-то вдалеке придушенно верещит норка, а после стихает. Бельфегор торопливо вскакивает на ноги и снова кидается бежать, не разбирая поворотов, на ходу соображая, где базука может быть теперь. Сейф в кабинете босса? Очевидно.
[icon]https://c.radikal.ru/c02/2012/52/d986d4b40c2b.jpg[/icon]
[lz]я к нему поднимусь в <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=153">небо</a>, я за ним упаду в <a href="https://slowhere.ru/viewtopic.php?id=554#p46189">пропасть</a>, я за ним, извини, гордость[/lz]
Отредактировано Belphegor (2021-02-01 22:58:15)
Сложно не вспоминать. Сейчас, находясь близко и рядом, находясь и уже перейдя ту границу, когда веришь, не знаешь или сомневаешься. На самом деле, он переходит ее куда раньше, просто отказывается это признавать. Зачем, можно ведь закрыть глаза, можно попытаться себя убедить, что, нет, тебе просто кажется. И стоила ли эта затянувшаяся заминка результата? Ни разу. Разве что, навык вранья себе он, в самом деле, утянул на самый высокий уровень. И, оказывается, в разы лучше стал контролировать эмоции.
Обидно признавать, что ошибся, глупо, настолько предсказуемо, что можно было обойтись без всех этих последствий.
Разумнее всего свернуть Белу шею или сломать руки — сейчас. Разумно было бы перерезать горло Скуало — еще тогда. Разумно, наконец, вспомнить, что ты находишься в мафии, что ты являешься боссом и не играть в благородство там, где не стоило. Не находить в чужих глазах то, что хочешь видеть и не закрывать глаза лишний раз.
Мафия — не то место, где сомнительное благородство играет на руку, где попытки решить ситуацию миром — приводят не к проблемам. Тсуна вроде учит это. Признает, день за днем, где-то начинает использовать знания, где-то учит уроки, которые дает ему уже отнюдь не Реборн, и которые оказываются куда более болезненными. Хотя, у Реборна все равно есть свой собственный пьедестал. Савада вроде бы все это поймал и понял. Только он все равно возвращается на каждом цикле назад, чтобы совершить одни и те же ошибки. Иногда кажется, что цикл он и не думает завершать.
Бельфегор двигается резко, судорожно, рывками, и легко вспомнить, что принц — безумен. Еще легче увернуться от следующего удара, когда ты знаешь, куда придет удар, как бьет (не твой, не твой) хранитель. Кому ты верен? Простой вопрос и еще более простой ответ. Бельфегор отвечает. В голове звенит, но замолкающе, но это обоюдно мешает сконцентрироваться каждому из них и — Бельфегор отвечает, а Савада уворачивается.
И срезанный край длинных пряток падает на глаза почти символично. Сожаление сыпется на пальцы вместе с прядями, сыпется и сгорает. Принц бьет почти без замахов, атакует без лески — здесь нет возможности играть в знакомые игры, здесь не та комната, и сам Тсуна — не тот противник. Дышать легко, дыхание отдает пеплом, и Тсуна не срывается в резкую атаку, медлит, наблюдает. Чувствует, как рвется какая-то старая струна — уже давно, но вот, резонирует ее зацепившийся обрывок.
Переживает потерю так, будто у него есть на это время. Впрочем, оно, в самом деле, есть.
Бельфегор сейчас похож на психа больше, чем за долгое время. Он мечется, носится по кабинету, похожий сейчас на своего питомца — и вскоре, в самом деле, выпускает Минка. Тсуна медлит меньше секунды, чтобы атаковать. Шустрый. Но он может быть быстрее. Сносить норку, правда, как еще один столп доверия — Минка он тоже доверял. Тсуна не гасит силу удара, но не сразу входит в нужный ритм боя. Это занимает чуть дольше, чем могло бы, но зато теперь не остается причин сомневаться.
Значит базука, да?
Бел оказывается быстрым. Скинуть на безумие — легко. Легко и неправильно. Это делает только на пару граммов больнее. И Тсуна не медлит, теперь уже нет. Он сносит Бельфегора чистым пламенем о стену, срываясь рядом, уворачиваясь и атакуя. Но сейчас не сложно закончить это быстро, знать все атаки и техники. Они ведь даже спаринговались. Тсуна он знает, куда тот атакует. Он знает, как тот бьет. Знает по их прошлому, когда они еще враги, и по такому же настоящему.
хотя, это, конечно, обоюдная практика.
Тсуна подставляется под нож, чтобы не затягивать и перехватывает обе руки, бьет коленом в живот, туда, куда недавно попадает пламенем. Не жалеет, но не избивает так сильно, как мог бы. Он смотрит сквозь пламя, на Бела, который еще дергается — и думает, что знает, как тот сгорит. И что нужно сделать.
Он даже не то что медлит, но засматривается, наверное, в какой-то мере, понимает, что имеет ввиду сам Бел, когда говорит про вкус битвы, боли, как он в ней растворяется. Тсуна всегда руководствовался другим. Но с Белом, может быть, учится чему-то новому. И это все еще больно, но он, хотя бы, знает, как этой болью поделиться. Он урывает эти несколько мгновений чужой агонии, прежде чем обхватывает запястья пальцами, и у него не такие длинные пальцы. Просто чужие запястья — чертовски тонкие. И хрупкие — одно за другим. Ломает и не отпускает, прижигая пламенем. Почти выпавший с рукава нож входит в правую ладонь, будто в мягкое масло, и Тсуна не делает это намеренно больнее.
[indent] (бельфегор справляется и сам)
— Зря.
Тсуна выдыхает в самое ухо, и мягко обнимает, слегка отстраняя от стены.
Легкого, хрупкого. Родного, да?
Савада легко гладит его по спине, выдергивает нож прежде, чем Бел попытается изранить себя еще сильнее и использовать тот. Мимолетно вспоминает, как легко сломать пальцы, пока нож звенит о пол при падении. Он прикрывает глаза, устраивая голову на чужом плече, почти утыкаясь в знакомую впадинку между шеей и плечом, и крепко удерживает, когда ловит нужный ритм, и ему не нужно даже видеть, чтобы знать, чтобы чувствовать, как из под рук начинает проявляться лед.
— Представляешь, как обидно ошибаться в людях?
Выдыхает негромко, мягко; удерживая Бела те несколько секунд, которые еще можно на что-то повлиять. Продолжая удерживать и дальше, регулируя скорость льда и затягивая агонию.
И когда остается совсем немного, когда лед доходит почти до самого горла, то легко и очень знакомо треплет за золотые пряди, размеренно дыша, и приостанавливает лед. Упирается лбом в чужой и говорит совсем тихо, говорит одну единственную фразу, причем даже не свою.
— Я принесу голову Скуало к твоим ногам.
У него нет ни шанса. Ни одного, ни единого. Бельфегор не знает, на что надеялся, когда кинулся бежать в очередной раз; и без того было заранее понятно, чем все это закончится. Лучше бы встретил опасность лицом к лицу, как и полагает воину, но переиграть времени нет. Теперь он безмерно сожалеет об этом.
Савада настигает его уже мгновение спустя. Бельфегор ощущает его затылком, чувствует всем своим естеством — и успевает обернуться. Как раз вовремя, чтобы во всей красе рассмотреть несущуюся навстречу стену обжигающего пламени. От такого не увернуться, не спрятаться, и на отчаянно крохотный миг ему хочется сдаться. Раскинуть руки и встретить огонь распростертыми объятиями. Отдаться и покориться ему, пускай тот опалит его плоть и сожжет все его грехи, пускай унесёт беды и страхи....
Жжется. Так сильно жжется!
Он даже не пытается сдержать крик. Не знает, от чего больнее на самом деле: от того, что ранен, или оттого, что они сражаются насмерть на полном серьезе. Все давно шло к этому, конечно, он оставался в живых только ради этого, но почему-то всегда казалось, что это что-то очень далекое, несбыточное, будто те сны, что ему никогда не снились.
Из разбитой головы струится кровь, волосы делаются липкими и тёплыми. Бельфегор выхватывает нож и трясётся всем телом — не от ужаса или боли, но от смеха и восторга. Предвкушения. Пускай ему страшно, но он сделает все, чтобы закончить это красиво.
Знает, что не выйдет из этого боя живым. А оттого смеётся лишь сильнее.
Все получается очень быстро. Они много раз репетировали этот момент, бессонными ночами и в тренировочном зале, будто всю свою жизнь стремились к этому мигу. Тсуна знает каждую его хитрость, каждое его движение. Даже забавно от мысли, что он будто бы сам вложил победу в руки этого монстра: подготовил, натаскал, обучил.
Как же глупо вышло.
Он пропускает удар, а потом ещё, и ещё один. Тсуна бьет сильно, точно, размеренно, будто считает: один, два, три, и в лёгких моментально не остаётся воздуха. Кажется, рёбра сломаны, и вдохнуть ещё больнее, чем просто не дышать, но нужно постараться.. Сопротивляться почти не получается, кровь заливает глаза и мешает, нож соскальзывает в мокрой ладони. Каким-то чудом ему все же удаётся попасть лезвием — но это лишь обманный манёвр, и когда запястья фиксируют чужие пальцы, все окончательно заканчивается.
Дальше соображать уже просто не получается. Больно везде, больно снаружи, но ещё больнее внутри — оттого, что это происходит. Бельфегор почти не слышит своих криков, лишь старается дышать, дышать и не сдохнуть несмотря на происходящее. Вдыхает, когда ломаются запястья. Всхлипывает и скулит, когда его всего обжигает, дергается и бьется пойманной птицей в силках. Трясётся и вздрагивает в агонии, когда чужие руки на контрасте бережно обнимают. Почти не ощущает, скорее догадывается, когда Савада склоняет лицо и прижимается к шее.
На этом все закончится? Пожалуйста, пускай все закончится. В нем не осталось сил и смелости, чтобы терпеть это и дальше, он готов просить и умолять, лишь бы эта пытка прекратилась.
— Са...
Руки висят плетьми, губы едва слушаются. Стоит безумный усилий просто держать глаза открытыми. Бельфегор шепчет с болезненными всхлипами — и сам себя не слышит.
— ..вада... прошу..
И сам не знает, чего именно просит. Избавления? Прощения? Всего и разом.
Прости, я не хотел, чтобы все так закончилось.
Прошу, отпусти меня.
Тяжело дышать со сломанными рёбрами. И ещё сложнее — через толстую корку льда. Все тело горит, а после охлаждается, и это приносит облегчение, но лишь секундное; после становится ещё хуже. Бельфегор понимает почти сразу, что происходит, но отказывается верить до последнего. Пытается заглянуть в его лицо — ради всего, что было, только не так! — и в ужасе замирает. Даже сейчас Тсуна продолжает улыбаться ему, гладит по волосам, прижимается своим лбом мягко, как делал много раз до этого при совершенно иных обстоятельствах, и спокойно, будто ничего страшного не происходит, обещает.
Обещает ему не прощение и не избавление, а нечто ужасное.
В мозг даже не сразу пробивается смысл услышанного, звуки упрямо не складываются в слова, только пульсируют знакомым именем. И он кричит в голос, уже не от боли, а от страха. В отчаянии и безысходности. Воет не своим голосом, ревет раненым зверем, проклинает, обещает, умоляет, пока лёд поднимается все выше и выше, и боль внутренняя и внешняя перемешиваются в непередаваемый гремучий коктейль ощущений, которые просто не под силу перенести обычному человеку. Но Хранитель Урагана тренированный воин, опытный боец, и его — не его — босс точно знает, сколько ещё он сумеет выдержать.
Бельфегор малодушно мечтает потерять сознание и хотя бы на несколько мгновений ощутить облегчение. Но остаётся при памяти ещё долго, очень долго, хотя болевой шок, наконец, лишает его возможности хоть как-то реагировать на происходящее. Он смотрит пустым взглядом поблекших глаз перед собой и почти не реагирует, почти не вдыхает, почти не думает, будто замёрзнув не только снаружи, но и изнутри. Кажется, это все, что ему остаётся теперь: неспособным что-либо изменить лишь дожидаться в подобии анабиоза, что ещё взбредёт его мучителю в голову, и это, пожалуй, самое ужасное из всего, что когда-либо с ним происходило.
[icon]https://c.radikal.ru/c02/2012/52/d986d4b40c2b.jpg[/icon]
[lz]я к нему поднимусь в <a href="https://slowhere.ru/profile.php?id=153">небо</a>, я за ним упаду в <a href="https://slowhere.ru/viewtopic.php?id=554#p46189">пропасть</a>, я за ним, извини, гордость[/lz]
Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » научись летать
