«А в твоей жизни есть особенный человек?»

Однажды, когда речь зашла о Нацуо и его девушке, мама мягко спросила у него это.

«Особенный».

Тогда Шото ответил матери отрицательно, но сейчас очень много думает над этими словами. Долгое время он по-иному воспринимал значение этого слова.

«Особенный» — значит родиться не похожим на двух братьев и сестру.
«Особенный» — значит родиться с двумя квирками, родиться тем, кому суждено превзойти героя номер один.

Отец всегда говорил Шото, что он, Шото, «особенный». Лучший. Совершенный. Не такой, как все, не такой, как брат и сестра. Что у него есть всё для того, чтобы быть сильнейшим. В какой-то момент Шото начал даже не верить это — воспринимать как данность. Он — особенный. Для отца. Для всех тех, кто ожидал от него не меньших свершений, как от сына Героя номер два. Но Шото знал, что быть «особенным» на самом деле — дерьмо. Что быть «особенным» — значит проходить через всё то, через что прошёл он. Он никогда не жалел себя, нет, просто сейчас ловит себя на мысли, что очень многого не понимает и ему не у кого спросить.

Спрашивать у матери о таких вещах ему было неловко. Ему было неловко в принципе общаться с ней, но он очень старался и хотел.

Он мог бы спросить у Нацуо, но с Нацуо они никогда не были близки. Шото всегда знал, что Нацуо ненавидел его. За то, что он «особенный», считал, что это Шото отнял у всех мать. Но вне зависимости от того, как относился к нему Нацуо, после того, как Шото познакомился с Мидорией, после того, как Мидория изменил его, Шото, напомнил ему, кто он на самом деле есть – Шото понял, что Нацуо для него «особенный». «Особенный» не в таком понимании, каким он сам был «особенным» для отца. Особенный настолько же, насколько особенными для него были мама, Фуюми, и Тоя тоже, пусть Тоя давно умер — Шото всё равно молился у его алтаря, всякий раз, когда был дома, хоть и не совсем понимал смысла этого действия, всё равно это делал. Тое уже всё равно. Но ему — не будет никогда.

Наверное, он мог бы спросить у Фуюми, но ему казалось это чем-то неправильным. Он наблюдал за тем, как Фуюми наблюдала за Нацуо и его подругой. Она выглядела радостной, и одновременно грустной. Шото не совсем понимал почему, и ему не хотелось этого выяснять.

«Особенный». Шото проговаривает вслух эти слова, и ему на ум приходят его друзья. Мидория. Иида. Бакуго. Яойорозу. Они для него особенные? Скорее всего, да. Но об этом ли спрашивала его мать?
Он мог бы спросить у Мидории, но ему отчего-то казалось, что Мидория был далёк от этого, так же как и он. Также как Иида. Спрашивать у Яойорозу… Шото засомневался. Они почти не проводили времени и не общались вне учебных занятий. Тогда…

«Ты тупоголовый двумордый кретин!»

Мог ли Бакуго считать его кретином именно потому, что он, Шото, не понимает именно таких вещей. Шото открывает дверь в комнату Бакуго без стука — решил, что друзьям можно не вести себя так официально — Бакуго лежал на кровати, закинув руки за голову, смотря в потолок. Бакуго что-то кричит, но Шото не обращает внимания, Бакуго всегда так делал, Шото привык, просто закрыл за собой дверь, прошёл, сел на стул, глядя на Бакуго прямо и серьёзно. Бакуго должен был разбираться в таких вопросах.

— Бакуго, у тебя есть особенный человек?

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-11-18 08:56:05)

Голос Бакуго повышается, напоминая взрыв. Шото не игнорирует это, считает, что за громким голосом ничего нет. «Ничего» в его понимании значит «ничего плохого». Ничего в его понимании не значит, что Бакуго, всегда и всем угрожая, не держит собственное слово. Значит только то, что Бакуго, как бы себя не вёл, неплохой человек. Что его угрозы, несмотря на резкие слова, почти никогда не доходят до дела. Шото знает, что слова – не решают ничего. Иногда гораздо важнее высказанных слов – действия и поступки. Вспыльчивый. Несдержанный. Нехладнокровный. Громкий. Полная его противоположность. Бакуго, атаковавший Мидорию во время первого теста, казался недальновидным, однако после показал себя сообразительнее, чем выглядел. Бакуго, ворвавшийся в его комнату для подготовки казался непонятным, но спустя год совместной учёбы, пройденных испытаний, Шото видит в нём не только скверный характер. Искренность, целеустремлённость, волю к победе. Никогда не опускать руки: Шото смотрит на него с Мидорией, отставая на шаг, будучи позади, и понимает, чего именно ему не хватает, он берёт это у Бакуго, и за это ему благодарен. Шото видит, что Бакуго отстаёт от Мидории на шаг, думает, что как никто другой понимает Бакуго: у них одна цель, одно стремление, и никакая проваленная лицензия героя этого не изменит. 

«Стучать не учили? Изыди.»

— Как и тебя. — Шото отвечает спокойно, думает, что отец научил его многим вещам: ненавидеть, быть упрямым до последнего, держать собственное слово, терпеть любую боль, использовать правую сторону назло, но не стучать в дверь. Бакуго раздражается, приподнимаясь с кровати на локте, но Шото помнит, что его слова ничего не значат. Только первые слова, сходные с механизмом взрыва. Дым рассеивается, и только после этого видно суть. Только после этого за скорченным в эмоциях лицом видно истинное лицо Бакуго.

«Наверное, мне следовало пнуть стул и попросить смотреть мне в глаза», — ему подумалось, что иногда с Бакуго срабатывает метод разговора на его же языке. Шото помнил их первую встречу. Первой для него была та, когда он впервые его заметил. После битвы с Мидорией. Потому что до – для него никого не существовало. Кроме человека, который являлся для него отцом. Эндевор. Кроме героя, которого он обязан был превзойти одной только правой стороной. Олмайт. Кроме преемника этого героя, с которым они оказались в одном классе. Мидория. И Мидория ему не ровня. Все остальные – подавно. Так он думал, но ни разу ещё так не ошибался.

Бакуго, наконец, смиряется с тем, что он отсюда не уйдёт, опускается на кровать обратно, закидывая руки за голову. Шото смотрит на рельефные мышцы, думает, что Бакуго почти всё свободное время посвящает физическим тренировкам, но накаченное тело — это ещё не показатель силы. Думает, что развитые бицепсы и трицепсы помогают ему управляться с тяжёлыми элементами костюма, предотвращающими отдачу от взрывов и снижающими общую нагрузку.

Бакуго спрашивает, с чего он задаёт такие вопросы, Шото решает, что с Бакуго может быть вполне честен.

—  Личным фронтом? — Шото недоумевает, для Шото слова «личный» и «фронт» казались чем-то несовместимым, ассоциировались с войной, которую им преподавали на уроках истории, но никак не с их разговором,  — Моя мать хотела знать, есть ли у меня особенный человек. Тогда я подумал, что такого человека у меня нет, но я много размышлял над этим и пришёл к выводу, что ты входишь в число особенных для меня людей.

Говорить всё прямо в лицо и честно — Шото не умел по-другому, но начал замечать за собой, что, общаясь с некоторыми людьми, он испытывал неловкость в высказывании собственных мыслей. Ему тяжело было общаться с матерью, он опасался, что своим собственным существованием, одним неосторожным словом сделает ей больно. С Бакуго и Мидорией всё было по-другому. В их присутствии он чувствовал себя так, будто находился наедине с самим собой. И это было для него ценно.

— Я понял это в лагере, когда не смог поймать шар, в который тебя поместила Лига злодеев. Даби опередил меня. —  Шото перевёл взгляд с Бакуго на собственную правую руку, которой он тогда не поймал, Шото понимал, что за это ответственен был он. Но не только поэтому поздней ночью он пришёл в госпиталь — найти Мидорию, он не мог сидеть сложа руки, не только потому что допустил промах, но потому что Бакуго был его другом, — Всё, что произошло с тобой, и с Олмайтом тоже, произошло только по моей вине. Я оказался недостаточно сильным. Тебе не стоит обвинять в произошедшем с Олмайтом себя.

Шото замолкает и переводит прямой взгляд на Бакуго. Он наблюдал за ним тогда. За тем, что Бакуго прятал под взрывными словами, скрывал под гримасами эмоций, угроз и криков. Шото видел это на его лице, как видел на лице Ииды — гнев и желание отомстить. Шото видит это, потому что сам испытывал всё это и сам через это прошёл.

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-11-22 22:43:43)

«Личный фронт, отношения, сопли всякие — не тупи!», — когда Бакуго говорит об отношениях, Шото едва хмурится, склоняется, переплетает собственные пальцы между собой в замок. Что, в сущности, он знал об отношениях? Только то, что вынес из собственной семьи. В его понимании сложно укладывалась информация о том, что браки могут быть другими, не такими, как у его отца и матери: только по причине квиркового скрещивания. В его понимании сложно представить, что его отец мог быть иным, что у других – другие отцы, другое воспитание, нормальные семьи, в которых мужчина женится на женщине не насильно, не заставляет рожать детей, чтобы получить нужное сочетание способностей, отбрасывая неудавшихся и обращаясь с ними точно с предметами интерьера. Что братья и сёстры в других семьях могут свободно играть вместе, общаться вместе, что им есть о чём общаться.

Шото пристально смотрит на Бакуго и ему становится любопытно, на кого он больше из своих родителей похож, интересно, как Бакуго рос. Бакуго, который, в отличие от него, Шото, мог позволить себе всё; быть тем, кем он хочет быть. Шото на секунду кажется, что именно этим он симпатизирует Бакуго, несмотря на. Бакуго свободен в своём выборе, в своих решениях, в своих желаниях. То, на осознание чего у Шото ушли годы и одна изнурительная битва с Мидорией, у Бакуго получалось естественно, так, будто он и вовсе не задумывался над этим. Шото снова переводит взгляд на собственные ладони, и думает о том, что не может не задумываться над этим, не прокручивать это в голове. Быть свободным от отца, жить собственными решениями и собственной мечтой —  для этого ему приходится прилагать усилия. Хотел бы он, чтобы ему всё это давалось также легко.

Когда Бакуго говорит о соплях, первый образ, который предстаёт перед глазами —  Яойорозу, заплакавшая после того, как они победили Айзаву-сенсея. В его понимании слёзы означали слабость, слёзы означали, что человеку кого-то не хватает, что человеку — физически больно, а ещё плакать можно от ненависти и обиды, но всё это было в детстве. Слёзы счастья — это то, что тоже не укладывалось у него в голове, как и само понятия счастья вообще. Был ли он счастлив? Шото не мог сказать наверняка, но, пожалуй, первое и единственное ощущение, отличное от гнева и ненависти, он испытал, когда забыл об отце, когда принял свой квирк и воспламенил левую сторону. Вторым было — когда его мать не отвергла его, когда он посмотрел в её глаза, отворяя дверь в её палату, и увидел те самые глаза. Глаза не женщины, выплеснувшей на его лицо кипяток. Глаза женщины, не раз закрывавшей своим телом его от ударов отца.

— Думаю, существует разница между «должен» и «можешь». Ты не должен объяснять, но можешь. — Шото счёл этот аргумент достаточным для того, чтобы разговаривать здесь с Бакуго. «Устанавливать отношения» — отчего-то именно эта фраза пришла на ум. Он устанавливает с ним отношения.

Бакуго снова грубит, Шото просто смотрит, слушает его, перекрикивавшего дождь за окном. В этот самый момент ему приходит странное сравнение, которое он сам от себя не ожидал. Своим тяжёлым характером, несговорчивостью и вспыльчивостью, своим стремлением быть первым во всём, Бакуго неуловимо напоминает ему его отца. Хотя скорее то, что при наборе определённых характеристик, можно поступать иначе, не быть таким же ублюдком, каким был Эндевор. Шото отказывается от этой мысли и принимает для себя, что нет. Ему просто кажется.

— Но, если ты не считаешь своим другом ни меня, ни Мидорию, тогда кого. — Шото ловит себя на мысли, что ему это и в самом деле интересно — интересоваться чужим мнением, узнавать, что думают другие. Его круг «других» по-прежнему был узок, но он шаг за шагом пытался преодолевать стены, которые возводил вокруг себя на протяжении десяти лет. Шото не мог объяснить, почему считает Бакуго своим другом, просто глядя на то, сколько времени они проводили вместе, это заключение казалось ему вполне закономерным: по-иному и не могло быть. Это решение постоянно, и принято с учетом своих собственных выводов и наблюдений. Это решение, это отношение не меняется даже тогда, когда Бакуго срывается с места, и стискивая его за ворот свитера, грубо отталкивает. Шото понимает, что затрагивает больное, что когда кто-то говорит правду, Бакуго начинает кричать громче. Это была правда, и он не собирался брать свои слова обратно. Тот, кто скажет, что Бакуго не умеет слушать — ошибался. Бакуго слушал, но делал выводы куда позже, только после того, как стиснет кого-то за грудки, ударит, выскажет своё мнение прямо в лицо. Только после этого до него дойдёт правда. Позже. Шото может ответить Бакуго — перехватить за запястье, заломить руки, оттолкнуть. Но насилие — это не то, при помощи чего решаются проблемы между друзьями. Шото ненавидел насилие. Он подождёт, когда Бакуго это примет. И Шото был бы рад, если бы это хоть немного перестало давить на Бакуго, который считал, что раскрытие Олмайта, его фактическая отставка, была связана с тем, что слаб был именно он.
Поэтому он просто смотрит на Бакуго так же прямо, как и до этого, почему-то вспоминает слова Ашидо. «А Бакуго тоже красавчик. Но только когда у него закрыт рот».
Как и предполагал Шото, Бакуго остыл также быстро, как и разозлился, выпустил ткань свитера из рук, выговаривая очередные угрозы.

— Я не закончил. — Бакуго поставил условие катиться только если он закончил, но Шото ещё не разобрался, поэтому просто сел обратно на стул, —  Ты не ответил на мой вопрос. К тому же, я думаю, что ты особенный и для Мидории тоже. Мидория… он удивительный. Видит только лучшее в людях, видит то, чего я не видел в себе, и видит то, чего ты не видишь в себе. Я думаю, благодаря Мидории, я тоже в тебе это вижу.

Шото говорил правду. Бакуго и Мидория стали частью его жизни большей, чем когда-либо была для него его семья. Рядом с ними он забывал о том, что был «особенным» в том смысле, который вкладывал в это слово отец. Рядом с ними ему казалось, что он —  обычный. Такой же как они. Рядом с ними он понял, как многое упустил в своей жизни, того, чего, кажется, уже не наверстать, но он изо всех сил пытался. Прямо сейчас. Здесь. В этой комнате. Дружба с Бакуго действительно очень многое значила для него. Но слова Бакуго о том, что его мать не имела ввиду дружбу, заставили Шото задуматься ещё раз. В каком-то смысле он понимал, что мать говорила об отношениях, похожих на те, которые были между Нацуо и его девушкой, отношениях, которые, скорее всего, приведут к браку и к детям. Но Шото никогда не испытывал ничего подобного, не обращал на подобное, происходившее рядом, внимание, раньше, потому что все его мысли занимала месть отцу, сейчас, потому что все его мысли занимает его стремление стать героем и дружба с Бакуго и Мидорией. На самом деле, Шото не совсем понимал, как всё это может различаться, почему одно особенное может быть особеннее чего-то другого. Кого-то другого. Если бы ему предложили выбрать, с кем продолжать «устанавливать отношения», с Бакуго, или с Мидорией, он бы выбрал обоих. Для него они были равнозначны, и вместе с тем, Шото понимал, что для других людей всё это может быть по-другому. Несмотря на то, что Бакуго являлся особенным для Мидории, сам Бакуго, не словами, но поступками показывал, что с ним, с Шото, у него гораздо более доверительные отношения: они проводили больше времени вместе, вместе навёрстывали все свои промахи.

— Тогда что именно, — произнося это, Шото было неловко от того, что кто-то другой может понимать лучше, что имела ввиду его собственная мать, но и это было закономерным, слишком долго они были оторваны друг от друга. Шото подозревает, что Бакуго ответит по поводу браков, но он не стал уточнять это, для него было важно услышать мнение человека, выросшего в нормальной семье, просто ему было необходимо сопоставить то, что происходит в нормальных семьях с тем, что происходит в его. Понимание — это первый шаг к налаживанию отношений. С матерью. С братом и сестрой. Об отце он тоже подумал, но мгновенно нахмурился, сдерживая приступ гнева.

— Но по японскому и английскому языку мои баллы выше, чем у тебя. Если хочешь, я могу попросить Яойорозу позаниматься с тобой. Скоро будут годовые тесты и очередная практика. Мидория снова пойдёт под опеку Гран Торино, поэтому, я бы хотел спросить. Ты не хочешь снова пойти со мной агентство Эндевора?

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-12-07 19:05:50)

Когда Бакуго говорит, что ничего не хочет слышать о «Деку», Шото смотрит на него самым серьёзным взглядом — его восторг был вовсе не щенячьим, кто-кто, а Шото не имел склонности переоценивать людей. Раньше были проблемы с недооцениванием, но он работал над этим, работал даже прямо сейчас. Его собственные эмоции, вся его ненависть к отцу, не позволяла смотреть на окружающих с высоты того, кем они являлись на самом деле, смотреть на них не через призму сына героя номер два, не через призму того, кто обязан был быть лучшим, кто и был — лучшим, но на деле — не был. Раньше он оценивал в людях только их квирки и способности, для него окружающие делились только на тех, кого он должен был победить, и кому бросить — «прочь с дороги». Даже на Бакуго он смотрел только с этой стороны.

Возле кровати лежала обёртка от «сникерса» — Шото был равнодушен к сладкому, ел, если угощали, не думал, что Бакуго нравится такое, но сейчас ему в голову пришло сравнение — Бакуго похож на конфету. Если ты никогда не пробовал сникерс, то ты можешь судить о его вкусе только по обёртке.  Сперва Бакуго казался ему неуправляемым и откровенно не умным. Но чем больше времени они проводили вместе на учёбе, тем больше Бакуго убирал с себя обёртку.  Шото думает, что впервые это случилось, когда они провалились на экзамене по получению лицензии героев. Полностью обёртка с Бакуго была снята во время их стажировки. Шото думает, что для тех, кто не знает Бакуго — Бакуго грубый, агрессивный и несносный. Но он знал Бакуго, и Бакуго для него был целеустремлённым и верным самому себе, гордым, и тем не менее, хорошим героем, лучшим соперником — тем, благодаря кому Шото мог продолжать идти вперёд.

Бакуго продолжил грубить, и на самом деле Шото было давно привычным то, что Бакуго его прогоняет, однако, если Бакуго и в самом деле хотел бы, чтобы он ушёл — Шото уже давно бы здесь не было. Бакуго ли об этом не знать. Но Шото всегда интересовали первопричины. Где-то он прочёл, что для того, чтобы понять намерения другого человека, нужно поставить себя на его место. Бакуго и Мидория выросли вместе, но никогда не ладили, и для Шото это оставалось непонятным — в его окружении не было людей, с которыми бы он ладил или не ладил. Он не нравился всем, потому что всегда был первым, потому что был из другой лиги, потому что был «сыном Эндевора». Ему завидовали, но это вызывало только раздражение — нечему было завидовать. Но Бакуго, если подумать, вряд ли завидовал Мидории, Мидория на зависть был не способен, Мидория просто хотел быть Бакуго другом, точно также, как этого хотел Шото — с этим он определился. Точно хотел. Но хотел ли этого Бакуго? Шото ставит себя на его место.

«сдались твои щенячьи восторги в адрес Деку», «хочешь поговорить о нём — к нему и вали.» «да захлопнись ты уже со своим Деку»

Ответ приходит сам собой, и Шото считает, что должен это озвучить, чтобы, наконец, разобраться. Он поднимается, и снова смотрит на Бакуго прямо — без увиливаний и издёвок.

— Бакуго, я могу ошибаться, но ты ревнуешь?

Это было единственным логичным объяснением для всей этой ситуации: то, что Бакуго не выставил его за дверь, и продолжает объяснять, несмотря на протесты, то, как Бакуго реагирует всякий раз, когда он упоминает о Мидории. Он ставит себя на место Бакуго, и кажется, понимает, что, наверное, ему было бы тоже неприятно: если бы он хотел сблизиться с кем-то, но этот кто-то постоянно говорил о ком-то другом. Понимает, что, если бы сейчас, со всеми его попытками найти с Бакуго общий язык, тот начал бы говорить о Киришиме — он не был в этом уверен, но его бы это задело. Он старался подружиться с Бакуго как мог. Всегда спускал всё на тормозах, всегда относился к нему спокойно, что бы тот не выдавал.  И всё же, тогда, когда они вызволяли Бакуго из рук «Всех за одного», именно Киришима был тем, чью руку принял Бакуго. Так сказал Мидория. Шото не задумывался об этом до сегодняшнего дня, однако, сейчас, когда он думает об этом, он испытывает что-то, чего он не мог объяснить, что-то похожее на негодование или обиду. Неужели он тоже ревнует?

— Я хочу выяснить ещё кое-что. Киришима для тебя лучший друг, чем я? Если да, то почему?

Он должен это знать, чтобы исправиться. И быть для Бакуго — лучшим. Таким, каким для него самого был Мидория. Он не знал, почему, просто испытывал это необъяснимое рвение, вот и всё.

— Тогда, в Кюсю, Мидория сказал, что ты не примешь ничью помощь, кроме Киришимы. Это  неприятно. Если сейчас я протяну тебе руку, ты её примешь?

Медленно, но безапеляционно, Шото понимает, что такое отношение его действительно уязвляет.

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-12-28 08:41:17)