Nowhǝɹǝ[cross]

Объявление

Nowhere cross

Приходи на Нигде.
Пиши в никуда.
Получай — [ баны ] ничего.

  • Светлая тема
  • Тёмная тема

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » Люби меня по-французски


Люби меня по-французски

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

Bakugo Katsuki х Todoroki Shoto

https://i.imgur.com/frSSsqk.png

https://i.imgur.com/82IQqGe.png

♫ Гости из будущего — Люби меня по-французски

Тодороки Шото и его нулевое половое созревание.

Подпись автора

[хронология]

+6

2

«А в твоей жизни есть особенный человек?»

Однажды, когда речь зашла о Нацуо и его девушке, мама мягко спросила у него это.

«Особенный».

Тогда Шото ответил матери отрицательно, но сейчас очень много думает над этими словами. Долгое время он по-иному воспринимал значение этого слова.

«Особенный» — значит родиться не похожим на двух братьев и сестру.
«Особенный» — значит родиться с двумя квирками, родиться тем, кому суждено превзойти героя номер один.

Отец всегда говорил Шото, что он, Шото, «особенный». Лучший. Совершенный. Не такой, как все, не такой, как брат и сестра. Что у него есть всё для того, чтобы быть сильнейшим. В какой-то момент Шото начал даже не верить это — воспринимать как данность. Он — особенный. Для отца. Для всех тех, кто ожидал от него не меньших свершений, как от сына Героя номер два. Но Шото знал, что быть «особенным» на самом деле — дерьмо. Что быть «особенным» — значит проходить через всё то, через что прошёл он. Он никогда не жалел себя, нет, просто сейчас ловит себя на мысли, что очень многого не понимает и ему не у кого спросить.

Спрашивать у матери о таких вещах ему было неловко. Ему было неловко в принципе общаться с ней, но он очень старался и хотел.

Он мог бы спросить у Нацуо, но с Нацуо они никогда не были близки. Шото всегда знал, что Нацуо ненавидел его. За то, что он «особенный», считал, что это Шото отнял у всех мать. Но вне зависимости от того, как относился к нему Нацуо, после того, как Шото познакомился с Мидорией, после того, как Мидория изменил его, Шото, напомнил ему, кто он на самом деле есть – Шото понял, что Нацуо для него «особенный». «Особенный» не в таком понимании, каким он сам был «особенным» для отца. Особенный настолько же, насколько особенными для него были мама, Фуюми, и Тоя тоже, пусть Тоя давно умер — Шото всё равно молился у его алтаря, всякий раз, когда был дома, хоть и не совсем понимал смысла этого действия, всё равно это делал. Тое уже всё равно. Но ему — не будет никогда.

Наверное, он мог бы спросить у Фуюми, но ему казалось это чем-то неправильным. Он наблюдал за тем, как Фуюми наблюдала за Нацуо и его подругой. Она выглядела радостной, и одновременно грустной. Шото не совсем понимал почему, и ему не хотелось этого выяснять.

«Особенный». Шото проговаривает вслух эти слова, и ему на ум приходят его друзья. Мидория. Иида. Бакуго. Яойорозу. Они для него особенные? Скорее всего, да. Но об этом ли спрашивала его мать?
Он мог бы спросить у Мидории, но ему отчего-то казалось, что Мидория был далёк от этого, так же как и он. Также как Иида. Спрашивать у Яойорозу… Шото засомневался. Они почти не проводили времени и не общались вне учебных занятий. Тогда…

«Ты тупоголовый двумордый кретин!»

Мог ли Бакуго считать его кретином именно потому, что он, Шото, не понимает именно таких вещей. Шото открывает дверь в комнату Бакуго без стука — решил, что друзьям можно не вести себя так официально — Бакуго лежал на кровати, закинув руки за голову, смотря в потолок. Бакуго что-то кричит, но Шото не обращает внимания, Бакуго всегда так делал, Шото привык, просто закрыл за собой дверь, прошёл, сел на стул, глядя на Бакуго прямо и серьёзно. Бакуго должен был разбираться в таких вопросах.

— Бакуго, у тебя есть особенный человек?

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-11-18 08:56:05)

+3

3

Последний, кого Кацуки ожидал увидеть на пороге, когда дверь открылась, был двумордый идиот. Даже появление Деку было бы не столь неожиданным. И не важно, что Деку не самоубийца и в жизни к нему не сунется, тем более — без стука. «Какого чёрта!» — промелькнуло в голове. Уставший после тренировки, да ещё в такую дурацкую мрачную, дождливую погоду, Кацуки хотел заниматься тем, чем и занимался — лежать на кровати и ни фига не делать, а не вот это всё!

— Стучать не учили? Изыди. — бросил он, а когда двумордый проигнорировал, раздражённо вскинулся: — Эй, слышь, я с тобой говорю! Выметайся, придурок!! СВАЛИ НА ХРЕН ИЗ МОЕЙ КОМНАТЫ!

«Придурок» выметаться не собирался — умостил свою задницу на стуле, как ни в чём не бывало, и уставился на Кацуки с привычно зашкаливающей серьёзностью, от которой моментально захотелось прописать ему по роже. Хотя по роже хотелось прописать любому, кто охамел настолько, чтобы вот так вломиться в комнату Кацуки. У него тут не проходной двор, блин!

«Я ж тебя щас сам нахрен выкину», — подумал он, приподнимаясь на локте. В вертикальное положение он себя так и не привёл — замер, озадаченный прозвучавшим вопросом.

— Чтоб тебя! Ты серьёзно припёрся сюда только ради этого? — Повалившись обратно на протяжно скрипнувшую кровать, Кацуки закинул руки за голову. Что за формулировки вообще — «особенный человек»? Для Кацуки единственным особенным человеком был он сам. Ну, может, Оллмайт ещё. Как некая ступень, которую необходимо преодолеть, чтобы стать «номером один» среди героев. Сильнейший из сильнейших.

Но двумордый кретин явно не об этом спрашивал. «Особенный человек» — звучит-то как! По-девчачьи. К девчонкам бы и шёл с такими тупыми вопросами! Они во всей этой хренотне лучше шарят, а у Кацуки нет ни времени, ни желания на подобные вещи. Мать как-то привязалась к нему с похожим вопросом, только сформулированным менее идиотски; в итоге они орали друг на друга остаток вечера, и Кацуки так и не понял, какого рожна чёртовой карге вообще понадобилось лезть в его личную жизнь.  И Кацуки не удивился бы, притащись Тодороки к нему из-за похожего вопроса от собственной матери. Ну, или от какой-нибудь девчонки из тех, что вечно крутились вокруг него. Двумордому-то похрен, он в танке и вылезать оттуда явно не собирается, а вот Кацуки все эти охи и вздохи изрядно бесили, если звучали в непосредственной близости от него. Нефиг мешать нормальным людям, которые, вообще-то, учёбой и работой заняты, блин!

— С чего вообще такой тупой вопрос? — уже спокойнее спросил Кацуки, смирившись с тем, что так просто Тодороки не выметется, и придётся терпеть его присутствие какое-то время. — Если у тебя проблемы на личном фронте, не советую пытаться обсуждать это со мной, мне неинтересно. Иди Деку донимай!

«...или папашу, пусть просвещает», — хотел было добавить он, но осёкся и только недовольно фыркнул. Некоторые темы лучше не трогать, даже Кацуки это понимал. Да, он иногда бывал тактичным, идите на хрен все, кто не согласны!! Впрочем, Кацуки бы к своему отцу с подобными вопросами тоже не пошёл. Ещё чего — от этой тряпки советы принимать! Кацуки до сих пор не понимал, какого фига вообще их семья сложилась, да и понимать не хотел. Противно думать об этом. Фу!

Уж мать-то явно была для папаши «особенным человеком», раз до сих пор не слинял, куда подальше, от этой невыносимой женщины или не траванул по-тихому. Нет, серьёзно, как это работает вообще! Что они нашли друг в друге? Омерзительно.

Подпись автора

[хронология]

+2

4

Голос Бакуго повышается, напоминая взрыв. Шото не игнорирует это, считает, что за громким голосом ничего нет. «Ничего» в его понимании значит «ничего плохого». Ничего в его понимании не значит, что Бакуго, всегда и всем угрожая, не держит собственное слово. Значит только то, что Бакуго, как бы себя не вёл, неплохой человек. Что его угрозы, несмотря на резкие слова, почти никогда не доходят до дела. Шото знает, что слова – не решают ничего. Иногда гораздо важнее высказанных слов – действия и поступки. Вспыльчивый. Несдержанный. Нехладнокровный. Громкий. Полная его противоположность. Бакуго, атаковавший Мидорию во время первого теста, казался недальновидным, однако после показал себя сообразительнее, чем выглядел. Бакуго, ворвавшийся в его комнату для подготовки казался непонятным, но спустя год совместной учёбы, пройденных испытаний, Шото видит в нём не только скверный характер. Искренность, целеустремлённость, волю к победе. Никогда не опускать руки: Шото смотрит на него с Мидорией, отставая на шаг, будучи позади, и понимает, чего именно ему не хватает, он берёт это у Бакуго, и за это ему благодарен. Шото видит, что Бакуго отстаёт от Мидории на шаг, думает, что как никто другой понимает Бакуго: у них одна цель, одно стремление, и никакая проваленная лицензия героя этого не изменит. 

«Стучать не учили? Изыди.»

— Как и тебя. — Шото отвечает спокойно, думает, что отец научил его многим вещам: ненавидеть, быть упрямым до последнего, держать собственное слово, терпеть любую боль, использовать правую сторону назло, но не стучать в дверь. Бакуго раздражается, приподнимаясь с кровати на локте, но Шото помнит, что его слова ничего не значат. Только первые слова, сходные с механизмом взрыва. Дым рассеивается, и только после этого видно суть. Только после этого за скорченным в эмоциях лицом видно истинное лицо Бакуго.

«Наверное, мне следовало пнуть стул и попросить смотреть мне в глаза», — ему подумалось, что иногда с Бакуго срабатывает метод разговора на его же языке. Шото помнил их первую встречу. Первой для него была та, когда он впервые его заметил. После битвы с Мидорией. Потому что до – для него никого не существовало. Кроме человека, который являлся для него отцом. Эндевор. Кроме героя, которого он обязан был превзойти одной только правой стороной. Олмайт. Кроме преемника этого героя, с которым они оказались в одном классе. Мидория. И Мидория ему не ровня. Все остальные – подавно. Так он думал, но ни разу ещё так не ошибался.

Бакуго, наконец, смиряется с тем, что он отсюда не уйдёт, опускается на кровать обратно, закидывая руки за голову. Шото смотрит на рельефные мышцы, думает, что Бакуго почти всё свободное время посвящает физическим тренировкам, но накаченное тело — это ещё не показатель силы. Думает, что развитые бицепсы и трицепсы помогают ему управляться с тяжёлыми элементами костюма, предотвращающими отдачу от взрывов и снижающими общую нагрузку.

Бакуго спрашивает, с чего он задаёт такие вопросы, Шото решает, что с Бакуго может быть вполне честен.

—  Личным фронтом? — Шото недоумевает, для Шото слова «личный» и «фронт» казались чем-то несовместимым, ассоциировались с войной, которую им преподавали на уроках истории, но никак не с их разговором,  — Моя мать хотела знать, есть ли у меня особенный человек. Тогда я подумал, что такого человека у меня нет, но я много размышлял над этим и пришёл к выводу, что ты входишь в число особенных для меня людей.

Говорить всё прямо в лицо и честно — Шото не умел по-другому, но начал замечать за собой, что, общаясь с некоторыми людьми, он испытывал неловкость в высказывании собственных мыслей. Ему тяжело было общаться с матерью, он опасался, что своим собственным существованием, одним неосторожным словом сделает ей больно. С Бакуго и Мидорией всё было по-другому. В их присутствии он чувствовал себя так, будто находился наедине с самим собой. И это было для него ценно.

— Я понял это в лагере, когда не смог поймать шар, в который тебя поместила Лига злодеев. Даби опередил меня. —  Шото перевёл взгляд с Бакуго на собственную правую руку, которой он тогда не поймал, Шото понимал, что за это ответственен был он. Но не только поэтому поздней ночью он пришёл в госпиталь — найти Мидорию, он не мог сидеть сложа руки, не только потому что допустил промах, но потому что Бакуго был его другом, — Всё, что произошло с тобой, и с Олмайтом тоже, произошло только по моей вине. Я оказался недостаточно сильным. Тебе не стоит обвинять в произошедшем с Олмайтом себя.

Шото замолкает и переводит прямой взгляд на Бакуго. Он наблюдал за ним тогда. За тем, что Бакуго прятал под взрывными словами, скрывал под гримасами эмоций, угроз и криков. Шото видел это на его лице, как видел на лице Ииды — гнев и желание отомстить. Шото видит это, потому что сам испытывал всё это и сам через это прошёл.

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-11-22 22:43:43)

+3

5

Кацуки раздражённо выдохнул. Что за проблемы с такой простой фразой — личный фронт? Тодороки был умным человеком, Кацуки не мог это не признавать, но иногда таким, блин, тупым! Его вербальный интеллект вяло колыхался на уровне варёной картошки. На уровне половинки картошки. Половинчатый он, или где.

— Ну, личный фронт, отношения, сопли всякие — не тупи! — Кацуки всё-таки сел, не готовый вести такие нудные, муторные и неинтересные разговоры в положении лёжа. Зарывшись пальцами в волосы и ероша их, он спохватился: — Сопли не в том смысле, что прям реальные сопли! А, чёрт, какого хрена я тебе это объяснять вообще должен!

А про мать он всё же угадал. Ну да, кто ещё мог лезть с подобными вопросами, кроме матерей? Сговорились они там все, что ли, в какой-нибудь материнской коалиции: «Как задолбать своего сына»? Кацуки вот ни хрена бы не удивился. Если есть «Лига зла», почему бы не быть мамской лиге?

— Если ты сейчас снова начнёшь заливать про то, что мы — друзья, я тебе врежу, — предупредил он на всякий случай, предчувствуя какую-то херню, которая обязательно последует за такой длинной подводкой. Двумордому его предупреждения, разумеется, были до лампочки; как же бесит! Непробиваемый кретин.

Шумящий дождь за окном навевал сонливость. Кацуки бездумно почесал шею под воротом майки и зевнул, не особо вслушиваясь в излияния Тодороки. Если его прорвало — хрен заткнёшь ведь, это всё равно, что об стенку башкой биться. Лениво раздумывая, насколько ещё его терпения хватит, прежде чем Тодороки захочется за шкирку выволочь вон и придать пинком ускорения, Кацуки напрягся, выхватив из потока чужих слов имя Оллмайта.

Не стоит обвинять себя?!

Кацуки подорвался с места, сгрёб половинчатого дебила за грудки и сдёрнул со стула. Его взбесил и тон Тодороки, и его прямой, как палка, взгляд, и смысл сказанного. Проклятье, надо было сразу гнать его ко всем чертям собачьим, а не позволять рассиживать тут, как у себя дома, и нести всякую хрень!

— Ты чё несёшь! — заорал он, забив на то, что по коридорам в это время шатается половина их класса, и что слышно его будет на весь этаж. — Это тут при чём вообще, придурка кусок?!

Да, чёрт побери, да, он винил себя в том, что произошло с Оллмайтом, и имел на это хреново право, и не какому-то недоумку, который даже элементарных понятий о жизни не имеет, учить тут его чему-то!! Хватит с него и того, что грёбаный Деку был в курсе того, о чём не должен знать! Пусть та дебильная ситуация и осталась позади, обсуждать её с кем бы то ни было Кацуки не собирался, тем более — с этим.

— Завались, понял? — прорычал он, ослабляя хватку и выпуская ткань из пальцев. — Если ты закончил со своей тупой ванилью про особенных людей — катись уже!

До чего же прилипчивое идиотское выражение! Раздражённо глядя в привычно-пустое, безэмоциональное лицо Тодороки, Кацуки невольно подумал, что для чёртового Деку он с детства был «особенным». И как же это, вашу мать, бесило! Но не всегда. Приятно, когда на тебя смотрят снизу вверх. Когда восхищаются и превозносят. И если это значит иметь особенного человека — то в жопу такую особенность, Кацуки ни на кого не собирался смотреть снизу вверх. Никогда. Ну нахрен! Да он скорее сдохнет, чем произойдёт нечто подобное! Наверное, именно так смотрел отец на мать — снизу вверх. Не очень-то хотелось думать об их отношениях в таком ключе — да вообще о них думать не хотелось, в любом ключе! — но другого примера перед глазами у Кацуки не было.

— И не думаю, что твоя мать это имела в виду под «особенными людьми», — фыркнул он, всё ещё раздражённый и не отказавшийся бы спустить Тодороки с лестницы, но уже не порывавшийся орать на весь дом. Если Тодороки не продолжит ковырять эту тему с чувством вины, Кацуки ему даже не ушатает. А Тодороки мог — нужно же с бараньим упёрством лезть туда, куда не просят. — Тупоголовый двумордый кретин. Купи себе уже словарь фразеологизмов, бесишь!

Отредактировано Bakugō Katsuki (2020-11-22 23:36:03)

Подпись автора

[хронология]

+2

6

«Личный фронт, отношения, сопли всякие — не тупи!», — когда Бакуго говорит об отношениях, Шото едва хмурится, склоняется, переплетает собственные пальцы между собой в замок. Что, в сущности, он знал об отношениях? Только то, что вынес из собственной семьи. В его понимании сложно укладывалась информация о том, что браки могут быть другими, не такими, как у его отца и матери: только по причине квиркового скрещивания. В его понимании сложно представить, что его отец мог быть иным, что у других – другие отцы, другое воспитание, нормальные семьи, в которых мужчина женится на женщине не насильно, не заставляет рожать детей, чтобы получить нужное сочетание способностей, отбрасывая неудавшихся и обращаясь с ними точно с предметами интерьера. Что братья и сёстры в других семьях могут свободно играть вместе, общаться вместе, что им есть о чём общаться.

Шото пристально смотрит на Бакуго и ему становится любопытно, на кого он больше из своих родителей похож, интересно, как Бакуго рос. Бакуго, который, в отличие от него, Шото, мог позволить себе всё; быть тем, кем он хочет быть. Шото на секунду кажется, что именно этим он симпатизирует Бакуго, несмотря на. Бакуго свободен в своём выборе, в своих решениях, в своих желаниях. То, на осознание чего у Шото ушли годы и одна изнурительная битва с Мидорией, у Бакуго получалось естественно, так, будто он и вовсе не задумывался над этим. Шото снова переводит взгляд на собственные ладони, и думает о том, что не может не задумываться над этим, не прокручивать это в голове. Быть свободным от отца, жить собственными решениями и собственной мечтой —  для этого ему приходится прилагать усилия. Хотел бы он, чтобы ему всё это давалось также легко.

Когда Бакуго говорит о соплях, первый образ, который предстаёт перед глазами —  Яойорозу, заплакавшая после того, как они победили Айзаву-сенсея. В его понимании слёзы означали слабость, слёзы означали, что человеку кого-то не хватает, что человеку — физически больно, а ещё плакать можно от ненависти и обиды, но всё это было в детстве. Слёзы счастья — это то, что тоже не укладывалось у него в голове, как и само понятия счастья вообще. Был ли он счастлив? Шото не мог сказать наверняка, но, пожалуй, первое и единственное ощущение, отличное от гнева и ненависти, он испытал, когда забыл об отце, когда принял свой квирк и воспламенил левую сторону. Вторым было — когда его мать не отвергла его, когда он посмотрел в её глаза, отворяя дверь в её палату, и увидел те самые глаза. Глаза не женщины, выплеснувшей на его лицо кипяток. Глаза женщины, не раз закрывавшей своим телом его от ударов отца.

— Думаю, существует разница между «должен» и «можешь». Ты не должен объяснять, но можешь. — Шото счёл этот аргумент достаточным для того, чтобы разговаривать здесь с Бакуго. «Устанавливать отношения» — отчего-то именно эта фраза пришла на ум. Он устанавливает с ним отношения.

Бакуго снова грубит, Шото просто смотрит, слушает его, перекрикивавшего дождь за окном. В этот самый момент ему приходит странное сравнение, которое он сам от себя не ожидал. Своим тяжёлым характером, несговорчивостью и вспыльчивостью, своим стремлением быть первым во всём, Бакуго неуловимо напоминает ему его отца. Хотя скорее то, что при наборе определённых характеристик, можно поступать иначе, не быть таким же ублюдком, каким был Эндевор. Шото отказывается от этой мысли и принимает для себя, что нет. Ему просто кажется.

— Но, если ты не считаешь своим другом ни меня, ни Мидорию, тогда кого. — Шото ловит себя на мысли, что ему это и в самом деле интересно — интересоваться чужим мнением, узнавать, что думают другие. Его круг «других» по-прежнему был узок, но он шаг за шагом пытался преодолевать стены, которые возводил вокруг себя на протяжении десяти лет. Шото не мог объяснить, почему считает Бакуго своим другом, просто глядя на то, сколько времени они проводили вместе, это заключение казалось ему вполне закономерным: по-иному и не могло быть. Это решение постоянно, и принято с учетом своих собственных выводов и наблюдений. Это решение, это отношение не меняется даже тогда, когда Бакуго срывается с места, и стискивая его за ворот свитера, грубо отталкивает. Шото понимает, что затрагивает больное, что когда кто-то говорит правду, Бакуго начинает кричать громче. Это была правда, и он не собирался брать свои слова обратно. Тот, кто скажет, что Бакуго не умеет слушать — ошибался. Бакуго слушал, но делал выводы куда позже, только после того, как стиснет кого-то за грудки, ударит, выскажет своё мнение прямо в лицо. Только после этого до него дойдёт правда. Позже. Шото может ответить Бакуго — перехватить за запястье, заломить руки, оттолкнуть. Но насилие — это не то, при помощи чего решаются проблемы между друзьями. Шото ненавидел насилие. Он подождёт, когда Бакуго это примет. И Шото был бы рад, если бы это хоть немного перестало давить на Бакуго, который считал, что раскрытие Олмайта, его фактическая отставка, была связана с тем, что слаб был именно он.
Поэтому он просто смотрит на Бакуго так же прямо, как и до этого, почему-то вспоминает слова Ашидо. «А Бакуго тоже красавчик. Но только когда у него закрыт рот».
Как и предполагал Шото, Бакуго остыл также быстро, как и разозлился, выпустил ткань свитера из рук, выговаривая очередные угрозы.

— Я не закончил. — Бакуго поставил условие катиться только если он закончил, но Шото ещё не разобрался, поэтому просто сел обратно на стул, —  Ты не ответил на мой вопрос. К тому же, я думаю, что ты особенный и для Мидории тоже. Мидория… он удивительный. Видит только лучшее в людях, видит то, чего я не видел в себе, и видит то, чего ты не видишь в себе. Я думаю, благодаря Мидории, я тоже в тебе это вижу.

Шото говорил правду. Бакуго и Мидория стали частью его жизни большей, чем когда-либо была для него его семья. Рядом с ними он забывал о том, что был «особенным» в том смысле, который вкладывал в это слово отец. Рядом с ними ему казалось, что он —  обычный. Такой же как они. Рядом с ними он понял, как многое упустил в своей жизни, того, чего, кажется, уже не наверстать, но он изо всех сил пытался. Прямо сейчас. Здесь. В этой комнате. Дружба с Бакуго действительно очень многое значила для него. Но слова Бакуго о том, что его мать не имела ввиду дружбу, заставили Шото задуматься ещё раз. В каком-то смысле он понимал, что мать говорила об отношениях, похожих на те, которые были между Нацуо и его девушкой, отношениях, которые, скорее всего, приведут к браку и к детям. Но Шото никогда не испытывал ничего подобного, не обращал на подобное, происходившее рядом, внимание, раньше, потому что все его мысли занимала месть отцу, сейчас, потому что все его мысли занимает его стремление стать героем и дружба с Бакуго и Мидорией. На самом деле, Шото не совсем понимал, как всё это может различаться, почему одно особенное может быть особеннее чего-то другого. Кого-то другого. Если бы ему предложили выбрать, с кем продолжать «устанавливать отношения», с Бакуго, или с Мидорией, он бы выбрал обоих. Для него они были равнозначны, и вместе с тем, Шото понимал, что для других людей всё это может быть по-другому. Несмотря на то, что Бакуго являлся особенным для Мидории, сам Бакуго, не словами, но поступками показывал, что с ним, с Шото, у него гораздо более доверительные отношения: они проводили больше времени вместе, вместе навёрстывали все свои промахи.

— Тогда что именно, — произнося это, Шото было неловко от того, что кто-то другой может понимать лучше, что имела ввиду его собственная мать, но и это было закономерным, слишком долго они были оторваны друг от друга. Шото подозревает, что Бакуго ответит по поводу браков, но он не стал уточнять это, для него было важно услышать мнение человека, выросшего в нормальной семье, просто ему было необходимо сопоставить то, что происходит в нормальных семьях с тем, что происходит в его. Понимание — это первый шаг к налаживанию отношений. С матерью. С братом и сестрой. Об отце он тоже подумал, но мгновенно нахмурился, сдерживая приступ гнева.

— Но по японскому и английскому языку мои баллы выше, чем у тебя. Если хочешь, я могу попросить Яойорозу позаниматься с тобой. Скоро будут годовые тесты и очередная практика. Мидория снова пойдёт под опеку Гран Торино, поэтому, я бы хотел спросить. Ты не хочешь снова пойти со мной агентство Эндевора?

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-12-07 19:05:50)

+2

7

Снова чёртов Двумордый сводил всё к одному и тому же имени. Деку то, Деку сё, да сколько можно! Достал! Если у Тодороки на нём свет клином сошёлся, так и валил бы со своими идиотскими разговорами, а не донимал его, Кацуки. Уж Деку наплёл бы ему — и про дружбу, и про отношения, и про «особенность», да столько, что Тодороки в жизни бы не разобрался.

Унявшееся было раздражение снова поднялось изнутри. Не яркой злой вспышкой, как минуту назад, из-за слов об Оллмайте, но едкой обжигающей волной. Не закончил он, видите ли. Ещё и, как ни в чём не бывало, умостил задницу обратно на стул и продолжил трепаться о грёбаном Деку. То, что для Тодороки являлось «удивительным», для Кацуки было всего лишь  странностью, обсуждать тут нечего. Он не желал слышать о своей «особенности» для Деку, особенно в том контексте, который всплыл в процессе разговора. И уж точно не Тодороки о ней рассуждать, да ещё с таким видом, как будто понимает, о чём говорит. То, что его слова вторили мыслям Кацуки, выводило из себя ещё сильнее. Словно подводили некую безапелляционную черту рассуждений.

— И чё? — ответил он, пряча руки в карманы брюк и прислоняясь бедром к письменному столу. — Мне-то на хрена сдались твои щенячьи восторги в адрес Деку? Хочешь поговорить о нём — к нему и вали.

Кацуки не ждал, что Тодороки реально поднимет жопу со стула и свалит в указанном направлении. Он даже считать не хотел, сколько раз только за последние пятнадцать минут успел послать Тодороки. Толку-то! Как об стенку горох. Да до гороха, блин, проще достучаться, чем до этого непробиваемого идиота! Сидит тут, как палку проглотил, и с умным видом собирает чушь. Причём чушь до омерзения правдивую. Как только в нём сочеталась эта грёбаная наблюдательность с непроходимой тупостью? Удивительно, что у такого отбитого куска идиота была такая адекватная и вменяемая сестра.

Ещё и баллы за языки припомнил, идиота кусок!

— Иди ты! — вскинулся Кацуки, пропустив мимо ушей вопрос о Яойрозу, на который и не собирался отвечать. Ещё чего, не хватало Кацуки с ней заниматься, да и вообще с кем бы то ни было. Делать ему больше нехрен, что ли? Он и сам прекрасно подготовится! — Что-то твои высокие баллы ни фига тебе не помогают!

И, прежде чем он успел задуматься над необходимостью объяснять про пестики с тычинками и над выражением лица Двумордого а-ля «я чайная ложка», в разговоре снова выплыл Деку. Опять — Деку. Непременно в любое предложение нужно впихнуть его заколебавшее имя. Кацуки скоро передёргивать начнёт от этого «Мидория», произнесённого раздражающе-ровным голосом Тодороки. И что за резкий разворот темы на сто восемьдесят градусов! Где чёртова последовательность! Разумеется, Кацуки хотел снова попасть на практику в агентство Эндевора, но выжать из себя внятный ответ не смог — мысли кипели от раздражения.  «Тоже мне, видящий нашёлся». Кацуки терпеть не мог все эти разговоры про то, что Деку якобы что-то там видит в людях, непременно хорошее. Даже не так — ЛУЧШЕЕ!

Плевать ему на мнение Деку о себе. Кацуки не мнение интересует, а победа: над Деку, над Оллмайтом — над всеми, кто будет стоять у него на пути. Честная заслуженная победа, вырванная зубами, если потребуется. И конкретно сейчас у него на пути стоял — сидел, ладно, — доставший Тодороки, ухитрявшийся выводить из себя чуть ли не каждой фразой. Он словно нарочно подбирал именно те формулировки, которые бесили Кацуки. Если бы он действительно делал это нарочно, разговор вышел бы коротким и закончился его космическим полётом вон из комнаты. Но нет же, Тодороки реально не догоняет и просто несёт то, что думает. Иногда казалось, что Деку тоже не догонял и нёс то, что думал. Но нет, этот как раз всё прекрасно догонял, иначе Оллмайт не выбрал бы его.

— Да захлопнись ты уже со своим Деку, — процедил Кацуки сквозь зубы. Захотелось вшатать Деку, которого даже в комнате-то не было — ну просто, ибо бесит.

А словарь фразеологизмов он всё-таки купит. И кинет им Тодороки в двуцветную морду, раз уж пользоваться поисковиками и разговаривать словами через рот с родственниками или настоящими друзьями он не умеет.

Подпись автора

[хронология]

+1

8

Когда Бакуго говорит, что ничего не хочет слышать о «Деку», Шото смотрит на него самым серьёзным взглядом — его восторг был вовсе не щенячьим, кто-кто, а Шото не имел склонности переоценивать людей. Раньше были проблемы с недооцениванием, но он работал над этим, работал даже прямо сейчас. Его собственные эмоции, вся его ненависть к отцу, не позволяла смотреть на окружающих с высоты того, кем они являлись на самом деле, смотреть на них не через призму сына героя номер два, не через призму того, кто обязан был быть лучшим, кто и был — лучшим, но на деле — не был. Раньше он оценивал в людях только их квирки и способности, для него окружающие делились только на тех, кого он должен был победить, и кому бросить — «прочь с дороги». Даже на Бакуго он смотрел только с этой стороны.

Возле кровати лежала обёртка от «сникерса» — Шото был равнодушен к сладкому, ел, если угощали, не думал, что Бакуго нравится такое, но сейчас ему в голову пришло сравнение — Бакуго похож на конфету. Если ты никогда не пробовал сникерс, то ты можешь судить о его вкусе только по обёртке.  Сперва Бакуго казался ему неуправляемым и откровенно не умным. Но чем больше времени они проводили вместе на учёбе, тем больше Бакуго убирал с себя обёртку.  Шото думает, что впервые это случилось, когда они провалились на экзамене по получению лицензии героев. Полностью обёртка с Бакуго была снята во время их стажировки. Шото думает, что для тех, кто не знает Бакуго — Бакуго грубый, агрессивный и несносный. Но он знал Бакуго, и Бакуго для него был целеустремлённым и верным самому себе, гордым, и тем не менее, хорошим героем, лучшим соперником — тем, благодаря кому Шото мог продолжать идти вперёд.

Бакуго продолжил грубить, и на самом деле Шото было давно привычным то, что Бакуго его прогоняет, однако, если Бакуго и в самом деле хотел бы, чтобы он ушёл — Шото уже давно бы здесь не было. Бакуго ли об этом не знать. Но Шото всегда интересовали первопричины. Где-то он прочёл, что для того, чтобы понять намерения другого человека, нужно поставить себя на его место. Бакуго и Мидория выросли вместе, но никогда не ладили, и для Шото это оставалось непонятным — в его окружении не было людей, с которыми бы он ладил или не ладил. Он не нравился всем, потому что всегда был первым, потому что был из другой лиги, потому что был «сыном Эндевора». Ему завидовали, но это вызывало только раздражение — нечему было завидовать. Но Бакуго, если подумать, вряд ли завидовал Мидории, Мидория на зависть был не способен, Мидория просто хотел быть Бакуго другом, точно также, как этого хотел Шото — с этим он определился. Точно хотел. Но хотел ли этого Бакуго? Шото ставит себя на его место.

«сдались твои щенячьи восторги в адрес Деку», «хочешь поговорить о нём — к нему и вали.» «да захлопнись ты уже со своим Деку»

Ответ приходит сам собой, и Шото считает, что должен это озвучить, чтобы, наконец, разобраться. Он поднимается, и снова смотрит на Бакуго прямо — без увиливаний и издёвок.

— Бакуго, я могу ошибаться, но ты ревнуешь?

Это было единственным логичным объяснением для всей этой ситуации: то, что Бакуго не выставил его за дверь, и продолжает объяснять, несмотря на протесты, то, как Бакуго реагирует всякий раз, когда он упоминает о Мидории. Он ставит себя на место Бакуго, и кажется, понимает, что, наверное, ему было бы тоже неприятно: если бы он хотел сблизиться с кем-то, но этот кто-то постоянно говорил о ком-то другом. Понимает, что, если бы сейчас, со всеми его попытками найти с Бакуго общий язык, тот начал бы говорить о Киришиме — он не был в этом уверен, но его бы это задело. Он старался подружиться с Бакуго как мог. Всегда спускал всё на тормозах, всегда относился к нему спокойно, что бы тот не выдавал.  И всё же, тогда, когда они вызволяли Бакуго из рук «Всех за одного», именно Киришима был тем, чью руку принял Бакуго. Так сказал Мидория. Шото не задумывался об этом до сегодняшнего дня, однако, сейчас, когда он думает об этом, он испытывает что-то, чего он не мог объяснить, что-то похожее на негодование или обиду. Неужели он тоже ревнует?

— Я хочу выяснить ещё кое-что. Киришима для тебя лучший друг, чем я? Если да, то почему?

Он должен это знать, чтобы исправиться. И быть для Бакуго — лучшим. Таким, каким для него самого был Мидория. Он не знал, почему, просто испытывал это необъяснимое рвение, вот и всё.

— Тогда, в Кюсю, Мидория сказал, что ты не примешь ничью помощь, кроме Киришимы. Это  неприятно. Если сейчас я протяну тебе руку, ты её примешь?

Медленно, но безапеляционно, Шото понимает, что такое отношение его действительно уязвляет.

Отредактировано Todoroki Shōto (2020-12-28 08:41:17)

+2

9

— Я… что делаю?.. — тупо переспросил Кацуки, не уверенный, что не ослышался. Слова про РЕВНОСТЬ от ДВУМОРДОГО звучали настолько дико, нелогично и противоестественно, что у Кацуки мозг на хрен завис. Он прям чувствовал, как скрежещет в черепной коробке механизм, пока шестерёнки пытались прокрутить слова Тодороки. И кого же, по его мнению, Кацуки, видите ли, РЕВНУЕТ? Деку? Да он скорее блеванёт, чем хотя бы помыслит о чём-то подобном! Господи, ну и мерзость. Тогда — Тодороки?.. А это-то с какого перепугу! Чё вообще за выводы, из пальца высосанные?!

Отупение уступило место раздражению. Как Двумордый это себе вообще представляет?! Чтобы КАЦУКИ — ЕГО — РЕВНОВАЛ? Это... Это!… ОХРЕНЕТЬ КАК ДЕБИЛЬНО ЭТО! В этом просто нет смысла! Чтобы ревновать человека, он должен хоть немного нравится, а Кацуки Двумордого едва переносил!

— Чё ваще?! — вскинулся он. — Чё за больные фантазии, кретин!!

Да и, чёрт побери, к кому Двумордого ревновать-то — к Деку, что ли? С хрена ли! Кацуки и так знал, что в миллион раз лучше Деку, кто вообще в здравом уме будет к ЭТОМУ ревновать? Ревность — неуверенность в себе, а неуверенность в себе — слабость. У Кацуки не было слабостей, и в себе он был уверен более чем!

И, мать вашу, опять эта шарманка про друзей! Да сколько можно!

— Потому что мы Н Е Д Р У З Ь Я, идиота кусок, тебе по буквам написать, чтобы до тебя дошло, или что? — Захотелось взять стол, который Кацуки подпирал, и со всей дури опустить его на голову Тодороки. Чё за вопросы вообще! Ещё и ТАКИЕ?!

Чувствуя, что начинает закипать, Кацуки, от греха подальше, отошёл от стола. Там слишком много хрупких вещей, а ему страсть как хотелось разбить что-нибудь, желательно об голову Тодороки. Руки чесались прям! Киришиму-то он на кой чёрт приплёл?! Да, Киришима ему хороший товарищ, в отличие от этих двух имбецилов, Шалтай и Болтай, блин, дальше-то что! Да мать вашу, как разговор вообще свернул в эту сторону?!

Кацуки прошёлся по комнате, сжав в карманах пальцы в кулаки, попинал ногой угол кровати.

— Если ты протянешь мне руку, — процедил он со злостью, искоса глядя на Тодороки и жалея, что не может сжечь его на хрен на расстоянии,— я её сломаю. Так что не рискуй, эмоциональный инвалид.

Он сам не понял, с чего вдруг так взбесился, да и не хотел понимать. И ему было абсолютно плевать на то, что Тодороки, возможно, не заслужил всей этой агрессии в свой адрес. Что вообще значит «не заслужил», заслужил, конечно! Неприятно Двумордому, видите ли! С хрена ли ему неприятно вообще должно быть? Валил бы вообще, сидит он тут, ахинею несёт! Ещё и с таким картонным хлебалом, как будто они тут цену на морковку обсуждают или погоду в Мексике! Какой ещё «особенный человек», мать Тодороки его рожу вообще видела? И Кацуки сейчас не про ожог, а про этот бесячий покерфейс, который Двумордый изволит менять только в разгар битвы.

И вот надо же было именно сегодня притащиться, когда Кацуки просто хотел отдохнуть, а не тратить своё время на всякую чушь! Ревнует он, ага, как же, держи карман шире! Можно подумать, есть, к кому! Кацуки поймал себя на том, что уже приходил к этой мысли и пустил её теперь по кругу, и разозлился сам на себя. Спасибо и на том, что Двумордому не пришло в бошку ляпнуть про ревность к какой-нибудь Яойрозу. Ревновать к пустому месту, к которому даже сам Тодороки относится без особого интереса, — это как-то слишком. Да к кому угодно слишком, твою ж налево, где кнопка выключения, как теперь перестать об этом думать?!

Кацуки раздражённо выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Ещё слово, и он реально вытолкает Двумордого за шкирку. Он не обязан слушать всё это дерьмо, которое ещё и мозг ломает, и от которого хочется отгородиться, а не обсуждать. Серьёзно, пусть с собой, с вопросами от мамаши и со своей неспособностью отличить отношение в духе «я тебя терплю» от «мы охереть какие дружбаны, а, кстати, да, я тебя ревную к какому-то там идиоту, это нормально, дружба именно так и работает» валит К ДЕКУ. Которому Кацуки при встрече однозначно даст леща. Это из-за него вся эта херня, пусть отдувается!

Подпись автора

[хронология]

+1

10

[nick]Todoroki Shoto[/nick][icon]https://i.imgur.com/uVWXEGU.png[/icon][status]Hanrei hannen[/status][fandom]Boku no hero academia [/fandom][lz]To be a hero[/lz]

Бакуго переспросил, будто не понял, но Шото не из тех, кто обманывается дважды: он не следил за вступительными испытаниями, считая на своём пути к вершине поступавших не по рекомендациям — слабыми, Мидорию — не считал вообще, Бакуго — недалёким, не способным к аналитическому мышлению и стратегии. Он ошибся. Бакуго не был настолько глупым, насколько казался тогда, и насколько выглядит сейчас. Бакуго, тот кем он на самом деле был, и тот, кем хотел выглядеть, слишком напоминает ему себя, это отзывается холодом по позвонкам и звенит в ушах льдом, в который он заковал свой разум и истинные эмоции, стремление быть героем, не тем, кем хотел видеть его отец. Думая про себя об этом, глядя на Бакуго, подпиравшего стол, ему вдруг стало интересно, какой у Бакуго отец. Он ни разу не видел их семью, но, почему-то, ему представлялась она образцовой. Любая другая семья, кроме собственной, представлялась ему образцовой. Он знал только то, что Бакуго — единственный ребёнок, судя по поведению, избалованный и любимый, выросший во вседозволенности.

— Я не считаю это фантазиями. Я думаю, что ты просто цундере.

Это слово он услышат как-то от Ашидо, она так его называла, он поискал в Yahoo. Грубый снаружи, но ранимый по отношению к тем, к кому привязан, но яростно всё это отрицающий, а Бакуго как раз в очередной раз с пеной у рта отрицает их дружбу, снова использует оскорбления, а цундере как раз при помощи оскорблений и рукоприкладства пытаются отвести от себя свою эмоциональную уязвимость. Или, возможно, Бакуго просто до сих пор не нашёл людей, которым готов был показать своё «дере». Кажется, что при мысли об этом Шото что-то расстроило, кольнуло. После всего, что для него сделал Мидория, он бы хотел бы последовать его примеру, и стать опорой для людей, которых считал для себя ценными.

Бакуго, резко отошедший от стола, начал напоминать жеребца, вставшего на дыбы, или даже кота, который вдруг зашипел и распушил, демонстрируя угрозу, хвост. Шото на секунду показалось, что тот его ударит. Показалось, потому что Бакуго, как бы не был эмоционален, никогда на это не способен, по крайней мере, по отношению к нему. Он может повышать голос, может, как перед их битвой на фестивале, ударить по столу, пнуть стул, или стиснуть за одежду, но Бакуго при этом никогда не переходил черту. Возможно, только с ним? Возможно, потому что сам Шото был силён. Или возможно, Шото мог, но не был заинтересован в том, чтобы отвечать тем же. Если в ответ просто молчать, или отвечать спокойно, то с Бакуго вполне можно было общаться. Шото не мог сказать наверняка, нравится ему в обществе Бакуго, или не нравится. Но это не было неприятным. Это было чем-то, чего он не мог до конца для себя уяснить. Они через многое прошли. И после того случая в лагере, после того, как он провалился в спасении Бакуго, после провала в получении лицензии героев, после стажировки, он ощутил некое обязательство по отношению к Бакуго, некое родство. Это и называлось дружбой?

— В википедии написано, что цундере не признаются в том, что у них есть друзья.

Бакуго прошёлся по комнате, запихав руки в карманы — Шото уловил взглядом выпуклость: сжатые кулаки. Шото знает, что завёл не самую приятную для гордости Бакуго тему, но отчего-то, узнать, как к нему относится Бакуго на самом деле, казалось важным на пути к его цели — быть тем, кем он хочет быть.

— Ещё там пишут, что цундере нередко используют рукоприкладство в качестве защитного механизма.

Бакуго глянул на него со злостью, но эта злость отличалась от той злобы, которую он увидел тогда в глазах Ииды, которую видел каждый раз в собственном отражении, которую видел в глазах собственного отца всякий раз, когда старался не идти у того на поводу. То есть, всегда. Шото казалось, что злость Бакуго была совершенно иного рода. Злость «целеустремлённости». Та злость, с которой Бакуго смотрел на него после фестиваля. Упрёк в том, что тогда Шото так легко отказался от своей мечты, просто сдался. Эта целеустремлённость, взрывающая всё на своём пути, она не пугала Шото, значит, не напугала и эта угроза, однако, всё-таки Шото застыл на секунду и рефлекторно опустил глаза на свою левую руку. Слишком много ещё было недостатков в нём. Он не готов был рисковать. Таким темпом, сможет ли он стать героем номер один? Он действительно порой не до конца осознавал собственных эмоций, он больше десяти лет собирался навестить мать. Нет, не собирался. Всякий раз, когда перед ним встаёт важный выбор, он просто застывает, как собственный лёд. Опускает руку. Не трогает дверную ручку. Слишком поддаётся собственным сомнениям, когда как секунды не-действия могут стоить чужой жизни, могли стоить даже жизни Бакуго тогда, когда тот злодей, изуродованный шрамами, перехватил из его ладони тот злосчастный шар.

Шото поднял взгляд на Бакуго, гладя затекшие от сидения в одном положения четырёхглавые мышцы. Пожалуй, ему следовало взять пример с Бакуго, и тоже подкачаться. Форма была идеальной, но не уделял должного внимания наращиванию мышечной массы. Возможно, это даже пригодится для контроля левой стороны. Он помедлил секунду, после чего поднялся со стула. Он, сегодня, кое-что решил для себя.

— Спасибо, Бакуго. Этот разговор многое мне дал, и мне действительно лучше спросить у Мидории.

Решил по пути к дверной двери, что то, чего ему не хватает на собственном пути, есть не только у Мидории, но и у Бакуго. Значит, он должен стараться ещё больше. И на этот раз, на пути к дверной ручке его рука не застыла и не дрогнула. Те, кто нуждаются в нём, как в герое, отныне не будут ждать десятилетие. Понял, что хочет быть не только героем, но и тем, в ком нуждаются, как в человеке. В брате, в друге. Ему почему-то захотелось позвонить Нацу. Не то, чтобы ему хотелось уходить, но Бакуго сегодня было неприятно его присутствие, так он решил, хотя поведение Бакуго не отличалось от обычного. Возможно, начиная разговор о Киришиме, он ожидал другого ответа. Не понимал, какого именно. Не понимал, уязвил ли его ответ Бакуго. Просто… ему всё ещё нужно было о многом подумать.

0


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » Люби меня по-французски


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно