how long will you run
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться22020-11-13 04:36:08
Все начинается с телефонного звонка со скрытого номера. Заг научился не поднимать трубки в принципе если это не кто-то из его списка контактов, который, по сути своей, начинался и заканчивался на одном единственном номере его матери. Все остальные пришлось почистить, чтобы по привычке не надавить пальцем на экране смартфона на зеленую трубку, что равноценно было бы началу третьей мировой. Но в этот раз перед звонком приходит сообщение, и трубку Заг все-таки берет, потому как знает, кто на той стороне провода, и что о защищенности линии этот человек уж точно позаботится.
- Никс, что случилось? Почему... - Заг не успевает договорить, волнение комом застревает в горле. Он не слышал голоса той, кого называл матерью почти шестнадцать лет вот уже пять лет. Слишком опасно - отец бы узнал. Пара сообщений в месяц в лучшем случае, потому что у Зага постоянно меняется номер телефона, а иногда и сам телефон.
- Твой отец узнал, что Тан помог тебе бежать. Я... не знаю как, но... - он никогда не слышал, чтобы голос Никс звучал так. И от осознания того, как она напугана, Заг забывает как дышать, его мелко потряхивает, руки дрожат и во рту сохнет. В голове миллион голосов твердят об одном - ты виноват. Конечно, Никс не затем, чтобы пристыдить его позвонила. Она просто знала, что если кто и может помочь, так это Заг. И он поможет.
- Я еду, Никс. Я сажусь на поезд и еду. Все будет хорошо, - отвечает не задумываясь ни на секунду.
- Заг!..
Он уже не слушает, потому что знает, что Никс наверняка попытается его отговорить, кладет трубку, засовывает телефон в карман джинсов и подхватывает рюкзак. Благо, все необходимое у него всегда с собой. Они с матерью привыкли жить сидя на чемоданах и менять место жительства как минимум раз в пару месяцев, нигде не задерживаясь надолго. Сначала это было тяжело. Особенно для подростка. В школы ему путь был заказан - даже с крашеными волосами и линзами велик был шанс, что Зага узнают. Листовки с его лицом и информацией о том, что он мог сменить внешность, и так были расклеены по всей стране. Из дома Заг выходил только натянув на голову глубокий капюшон и надев очки.
Все эти пять лет они с материю бежали без оглядки. Она делала это еще дольше, так что смогла научить тому, как стать призраком, деревом без корней. Но Заг привык. Вся эта секретность стала рутиной. Его жизнь умещалась в небольшой походный рюкзак и в карманы его куртки. Наверное, это было ненормально. Наверное, жить так - мучение. Но это лучше, чем дома. Заг ни разу не пожалел о своем решении, хотя он скучал по тем, кого оставил позади. По Тану, Никс, Ахиллесу, Дузе и Церберу даже по Мег.
Ему в принципе простого человеческого общения не хватало, и ему приходилось перебиваться онлайном. В интернете тебя крайне сложно отследить и Заг на полную этим пользовался, хотя по привычке постоянно менял собеседников, аккаунты, IP-адреса и личности. С кем-то он общался от имени заводчицы золотых ретриверов из Детройта (Загу очень не хватало Цербера и фотографий пёсиков), а как-то знал его как фрилансера программиста из Северной Ирландии.
Сейчас Заг и не вспомнит, сколько масок себе выдумал. Не вспомнит, потому что ему каждый раз думать о том, что никому открыться и позволить узнать себя настоящего ты не можешь, немного угнетающе. А он всеми силами пытался сохранять позитивный настрой во все времена. Ради матери, ради Никс и ради себя. Загу, впрочем, хватало обычно вспомнить отца, чтобы мгновенно забыть обо всех минусах своей нынешней жизни.
Минусов, кстати, было совсем не так много. Они справлялись с матерью, несмотря на то что за пять лет наверстать упущенное за все пятнадцать было невозможно, им было хорошо вдвоем.
- Заг, куда ты? Что случилось? - он, конечно, не может уйти и не сказать ничего матери. Оставить записку было бы... неправильно. Поэтому он будит мать мягким поцелуем в лоб.
- Мам... мне нужно вернутся, - голос дрожит, но Заг старается звучать как можно более спокойно и уверенно, смотря, как глаза матери от удивления и испуга раскрываются все шире, когда она видит его собранного, рюкзаком на плече.
- Что? О чем ты? Куда вернуться?..
- Вернуться и забрать Тана. Он помог мне сбежать к тебе, а теперь отец узнал, - Заг закусывает губу, отводит взгляд, но в следующий миг чувствует на щеке теплую ладонь матери и буря в груди немного успокаивается.
- Боже... как я могу помочь?
- Все хорошо, мам. Я справлюсь. Просто проберусь в дом и приведу Тана к нам. Я уже один раз убежал оттуда, смогу и во второй, - разумеется она попытается предложить помощь, но это слишком опасно. Рисковать ими обоими? Нет, Заг не может этого позволить. Себя ему, если честно, совершенно не жалко, но мать он на это не подпишет.
- Мне, конечно, не нужно говорить тебе насколько это опасно, но... будь осторожен, хорошо? Я так боюсь тебя потерять...
- Я вернусь, мам. Вот увидишь. Не прощаемся, - он целует мать в щеку, улыбается и выбегает за дверь. У него поезд уже через час.
Такси до вокзала. Заг прячет лицо за экраном смартфона, а уши затыкает наушниками, но не выкручивает звук на максимум - он всегда должен слышать и понимать, что происходит вокруг — это одно из их с матерью правил выживания.
В поезде он занимает свободное место, когда как-то подсаживается, то он сразу уходит в другой вагон в поисках или спящего соседа или слишком увлеченного чем-нибудь чтобы обращать внимание на него.
Изучать дом снаружи, проверять, не поменялся ли распорядок дня у всех, и обременять себя созданием хоть какого-нибудь плана Заг не пытается, хотя всю дорогу он честно думал над тем, что именно собирается сделать или хотя бы сказать. Они с Таном не то чтобы хорошо расстались. Скорее неловко, горько. Во всяком случае, так Заг себя чувствовал, когда закрыл за собой дверь, казалось бы, навсегда.
Мы не увидимся.
Что ж, он и тогда знал, что это неправда.
У Зага на внутренней стороне век отпечатался взгляд Тана в тот день, когда они оба были едва ли достаточно пьяны, чтобы винить во всем произошедшем алкоголь. Он тогда пообещал себе, что навсегда запомнит вкус чужих губ, когда коснулся их своими в совершенно детском и невинном поцелуе - просто прижавшись на несколько секунд. Впрочем, тогда Загу в принципе неоткуда было знать, как это делать “по-взрослому”.
Ему просто хотелось, чтобы Тан был тем, кого он поцелует впервые. Тем более, что тогда он уже не корил себя за то, что, кажется, проникся чувствами к брату. Хотя у Зага никогда не было ощущения, что он делает что-то неправильно, даже напротив. Он всегда чувствовал, будто шел к этому с момента, как себя помнит.
Может он знал с самого начала, что Никс - не его мать, но не признавался себе, а может быть у него просто нет совести, но так или иначе, о содеянном тогда он не жалел. Или жалел, но в немного другом смысле - ему гораздо сложнее было уходить после этого.
Он помнит, какого цвета небо было в тот день, как сначала было невообразимо страшно податься вперед, страшно получить отказ, а потом почувствовать едва-едва заметное ответное движение чужих губ и едва не потерять сознание.
Загу точно следовало бы разработать план, а не думать о первом поцелуе.
Что ж, зато теперь ему остается лишь надеться, что комната Тана все еще на первом этаже и что на сигнализации остался тот же пароль. По крайней мере, насчет последнего он оказался прав. Это был такой больший риск и Загу казалось, что сердце у него точно выпрыгнет из груди, если он надавит на зеленую кнопку и услышит вой сигналки. Но, должно быть, если пароль и сменили, то кое-кто поменял его обратно, чтобы он мог беспрепятственной войти.
Заг закрывает калитку, глядит на отвернутые в сторону камеры и поглубже натягивает капюшон машинально.
Никс точно святая, не иначе.
Что ж, с технической частью за него справились, но услышав за спиной тихое угрожающее рычание, Заг тут же понимает, что забыл о почти что самом главном препятствии. Забыл о Цербере. И его совершенно не зря назвали в честь хтонической твари. Он, наверное, еще и пострашнее будет. Но только с теми, кого он не знает. Каковы шансы, что он вспомнит?
- Тише, мальчик, тише. Не узнаешь что ли? - Заг пятится медленно, шаг за шагом отступая, глядя как Цербер скалится и буквально слюной брызжет от ярости, но вместо того, чтобы бросится, он принюхивается и, тихо проскулив, едва не сбивает с ног, подскакивая радостно, словно щенок, дождавшийся хозяина с работы. Только вот Зага не было гораздо дольше.
- Вот так, хороший пёс, - он чешет Цербера за ухом и хлопает по холке, улыбаясь, присаживаясь на корточки, чтобы обнять питомца за шею, а потом отступить, понимая, что времени, к сожалению, у него на это нет.
- Я ненадолго, - выдыхает, когда встречает полный непонимания взгляд собаки. Цербер идет с ним до самого дома. Заг и не пытается его прогнать - слишком давно они не виделись. И у Зага в голове проскальзывает дурная мысль забрать еще и Цербера, но он быстро от нее избавляется. Замаскировать собаку, тем более такого размера, будет в разы сложнее, чем человека. Их в два счета вычислят.
Заг цепляется за небольшой выступ в стене дома и благодарит всех известных ему богов за то, что окно в комнате Тана открыто. Главное, он думает, не растратить всю удачу раньше времени. Потому что пока везет ему просто сказочно. Он подцепляет пальцами окно, раскрывает шире, и проскальзывает внутрь, стараясь как можно более бесшумно опуститься на мягкий ковер и привыкнуть к темноте. Его радости нет предела, когда он видит не скрытую одеялом белесую макушку, и ему приходится зажать рот руками, чтобы не закричать, потому что он ждал и надеялся пять долгих лет, потому что ужасно волнуется, потому что хочет поскорее услышать его голос.
- Тан, проснись, - Заг шумно сглатывает перед тем, как заговорить совсем тихо и положить ладонь в кожаных митенке на чужое плечо. Тана он будит, но ему сразу приходится зажать тому рот и задавить рвущийся из чужой груди крик, потому что Тан явно не признал своего “брата”. Естественно, он уже давно не пятнадцатилетний подросток. Но да Зага быстро доходит то, как совершенно точно дать Тану понять, что это он.
- Это я, Тан, - он торопливо оттягивает веко, чтобы снять зеленую линзу, закрывающую карюю радужку. Конечно, он скрывает линзой тот глаз, чей цвет был цветом глаз отца. Заг медленно убирает ладонь от рта Тана и отстраняется немного. Ему совершенно не хотелось вывалить все это... вот так. Но выхода попросту не было.
- Ты... за сколько ты можешь собраться? [icon]https://i.imgur.com/mNkTvn1.png[/icon][fandom]civil!au[/fandom]
Поделиться32020-11-15 13:34:39
[indent]У Тана беспокойный сон. Сколько он себя помнит, он всегда поздно ложился и рано вставал, словно его организму совершенно не нужно было время восстановиться: сначала простые детские увлечения вроде книг; потом — учеба, которая, чтобы стать удовлетворительно приемлемым для приемного отца, требовала столько времени, сколько в сутках попросту не было; дальше — работа, где между перелётами, встречами конгломератов, симпозиумами, бизнес-ланчами и полезными для компании зваными вечерами времени на сон оставалось в лучшем случае в кресле бизнес-класса на пути из Лондона в Пекин.
[indent]Тан к такому распорядку, впрочем, привык: кофе, чёрный, как поглощающий свет наноматериал, изобретённый в начале две тысячи десятых, витамины и стимуляторы с набором едва ли не всей периодической таблицы Менделеева и огромные круги под глазами в купе с болезненной бледностью, что все равно привлекала всех вокруг — он держался на этом много лет и продержался бы ещё больше, не желая разочаровывать человека, давшего ему путевку в жизнь, о которой больше девяноста процентов населения планеты лишь мечтают, когда после тяжелого трудового дня или после бесполезно прожженных суток их головы касаются подушек.
[indent]Вот только проблема в том, что он его уже разочаровал. И случилось это задолго до того, как его подпись стала значить достаточно много, чтобы с ее помощью на нужной строчке огромного договора заключать сделки на ещё более огромные суммы.
[indent]Сейчас в его режиме больше двух часов сна в сутки, и это, пожалуй, основная проблема. Основная, хотя и, конечно же, не единственная. Звучащий по-детски в его возрасте домашний арест, отстранение от должности, нависшая на головой, как Дамоклов меч, чужая ярость, смешанная со всепоглощающим разочарованием — все это было страшно, когда знаешь, кто тот человек, что этот меч занёс, а Тан знает это лучше, чем кто-либо, может быть, даже лучше, чем его мать, что привела их в этот дом. Она, конечно, хотела как лучше. Поэтому Тан никогда не рассказывал, какая сторона есть у с виду честного и полностью прозрачного бизнеса, в который его затянуло, как в омут, с головой.
[indent]Нет, Тана не беспокоила его участь, хотя она и, без сомнений, будет ужасна, как божественная кара, настигшая самого гнусного в мире грешника. Его куда больше тревожили ночные часы, от которых, в отличие от пока ещё не свершившейся расправы, которая так и могла остаться лишь инструментом манипуляции и воздействия, было никуда не деться.
[indent]Сейчас Тана пугала ночь, всегда раньше казавшаяся Божьим благословением и лишними часами для учебы, книг, работы. Сейчас Тан не ждал ночи, потому что вместе с отдыхом к нему вернулись сны.
[indent]А вместе со снами — пришли воспоминания.
[indent]И сбежать от них больше не получалось.
ххх
[indent]Губы обжигает, словно огнём, а в голове мысли, до этого едва ворочающиеся в алкогольной патоке, приятно сковавшей сознание и не позволяющей лишний раз задумываться о том, о чем в любое другое время Тан трясся бы ежесекундно, срываются вдруг на галоп. Мозг за ними не поспевает, и, будто против течения, усилие за усилием пытается добраться до истины, понять происходящее, оценить все трезво и здраво.
[indent]Трезвость и здравость, впрочем, на этот вечер не завезли. И Тан прекрасно знает почему.
[indent]Губы обжигает, а Тан, шумно выдохнув, так и не двигается, смотрит на уставившиеся на него с испугом красивые глаза, которые он точно никогда ни с чьими не спутает. Он готов поставить свою коллекцию бабочек на то, что у него самого вид ничуть не лучше.
[indent]Впрочем вид — последнее, о чем он сейчас может думать.
[indent]В комнате с приглушённым светом повисает неловкая, напряженная тишина, и только тогда Тан приходит в себя. Обычно Заг не замолкал, трещал без умолку, заполнял собой все вокруг, обволакивая, словно летний жар, согревающий тебя, буквально сжигающий, в полдень. Обычно Зага было может даже слишком много, хотя для Тана, несмотря на смятение, несмотря на волнение и попытки убедить себя в неправильности собственных чувств, это никто не было проблемой.
[indent]Сейчас же Зага откровенно не хватало. Он тише, молчаливее, от отводит взгляд, от отстраняется, не получая ответа.
Тан знает, что дело не только в поцелуе, и у него болезненно сжимается что-то внутри, там, где должно быть сердце, в наличии которого сомневались так многие вокруг. Тан понимает, что скоро случится. Тану страшно и ещё совсем немного — легче.
[indent]Но в основном — страшно. Потому что когда Заг уйдёт, вместе с ним уйдёт и то самое сердце, которое сейчас от волнения сбивается с ритма, дрожит в клетке рёбер и так отчаянно просится в чужие руки, что сделать с этим почти ничего нельзя.
[indent]Тан выдыхает. Он знает, что ничего не может, что все от него зависящее он сделал и скоро, повернув ключи в зажигании, отрежет навсегда путь к отступлению, сам воткнет кол в своё сердце, чтобы оно больше никогда не забилось, и почувствует себя одной из тех бабочек под стеклом, что висят на стене в библиотеке: немой, бесчувственной и навсегда застывшей в одном единственном моменте.
[indent]Тан выдыхает. По крайней мере, прежде чем проткнуть своё сердце, он может вручить его в чужие руки. И сделать момент, в котором он понимает, что останется, приятным.
[indent]Болезненным, но приятным.
[indent]И Тан тянется вперёд, скользит осторожно, бегло, почти невесомо ладонью по щеке Зага, заглядывает снова в его глаза и касается его губ своими. Бережно, неторопливо, но уверен и вдумчиво, запоминая их тепло и чуть горчащий алкоголем вкус. Внутри у него уже давно нет сомнений, нет метаний, нет ненависти к себе. В нем нет тревоги, нет страха, нет непринятия. В нем нет нервозности, нет сухости и даже нет алкоголя.
[indent]В нем — только уверенность. И немного грусти.
Мы не увидимся.
[indent]Заг бросает это, срываясь с места, протыкает этими словами грудь, пригвождает к спинке дивана и хватает сумку.
[indent]Тан понимает, что это конец.
[indent]Принять это, впрочем, он так никогда и не сможет.
ххх
Мы не увидимся.
[indent]Эти слова преследуют Тана в кошмарах, а голос не оставляет его, когда он закрывает глаза, и звучит в ушах, когда он их открывает. Он красивый, бархатный, глубокий, но слушать его Тану также больно, как смотреть на сломанное неосторожными пальцами разноцветное крыло бабочки. Этот голос всегда с ним и, кажется, его собственное внутреннее Я уже давно говорит им, настолько он зациклился на том, кого больше никогда не должен увидеть, услышать и с кем никогда не поговорит.
[indent]Тан делает вид, что ничего не происходит и никогда не говорит об этом со своим психотерапевтом.
[indent]Мать — догадывается.
[indent]Остальным — без разницы.
[indent]Тан привык слышать этот голос у себя в голове.
[indent]Но сейчас — что-то не так.
Тан, проснись.
[indent]Этот голос тот же, но в нем что-то неуловимо изменилось. Тан морщится и думает, что его сознание изобрело новый способ сводить его с ума, а потому — не просыпается. Ему хочется остаться подольше в своём кошмаре, в котором он застрял в тот вечер, в котором остались жар губ и вот этот самый голос, ещё не такой взрослый, не такой тихий, не такой...
[indent]Взрослый?
[indent]Тан открывает глаза резко, будто и не спал вовсе. Он видит над собой тень, чувствует жар и первым инстинктивным желанием становится закричать. С другой стороны, если это смерть, то это — самый гуманный из всех вариантов, что могли бы его ждать, если Аид все же не переборет свою обиду на его предательство.
[indent]Чужая обжигающая даже сквозь кожу перчаток ладонь, впрочем, на его инстинкты имеет своё мнение.
[indent]Тан — лишь дергается.
[indent]До него доходит.
[indent]И его сбивает с ног волной осознания.
[indent]Это не может быть правдой. Это просто продолжение сна, навеянное перечитанной перед сном легендой об Орфее и Эвридике. Это — морок, пустая Надежда, и, только оглянись, он рассыплется, а Тан — навсегда останется заключённым в этом Аду без возможностей и выхода.
[indent]И тем не менее, как и несчастная муза, он верит в спасение. Верит, пока не станет слишком поздно.
[indent]— Тебе нельзя здесь быть, Заг, — Тан выдыхает, впиваясь пальцами в чужое запястье, и строго, холодно смотрит в разноцветные глаза напротив; это, конечно, не то, что он хочет сказать Загу, не то, что хочет сделать, но у него на первом месте холодный расчёт и здравомыслие. Так было всегда: Заг пламя и импульс, а Тан — айсберг, об который все это гасится, и единственный раз, когда он поддался, кончился расставанием на долгие года.
[indent]Тану лишь хочется верить, что эти года, как вода, не подточили его основание.
[indent]— Если кто-то... — Тан осекается и, хмурясь, смотрит на Зага, садясь на постели, — Что ты задумал?
[indent]До сих пор, кажется, Тан не понимает, насколько серьёзна ситуация, и все видится ему продолжением кошмара, который на этот раз просто страшнее всех предыдущих.
[indent]Впрочем, постепенно, как крыши ушедшего под воду многие века назад Олуса, правда начинает проступать, выглядывая над ровной гладью реальности. И чем дальше, чем яснее становится, что за безумный поступок совершил Заг.
[icon]https://i.imgur.com/Qo6xW8e.png[/icon][fandom]CIVIL!AU[/fandom]
