Реборн смотрит на Риккардо, думает — Вонгола Секондо синоним разрушения. Эмоции, возможно поразительно хорошо контролируемые, возможно обычно никому незримые, Реборн видит хорошо, слишком, насквозь. Без чрезмерной лести: он обладал проницательностью, способной поспорить с интуицией Неба, пусть на деле не имеющей ничего общего с интуицией и близко даже. Реборн не чувствовал — видел. Всегда, непроизвольно, инстинктивно. Считывал, раскладывал и запоминал, внося в уме в новую «картотеку». И никогда не брезговал использовать это в свою пользу. Он мог даже позволить себе сказать, что способен читать мысли: это срабатывало не раз и не два. Реборн умел читать людей, как раскрытую книгу, подмечать малейшее случайное движение, сокращение мышц, тень во взгляде, побуждение. Рефлексы, вложенные в человеческое тело, способны контролировать в совершенстве единицы: это интуитивное, неподвластное — это выдаёт всегда и говорит лучше всех слов. Слова могут лгать, реакции — никогда. Это самая слабость в каждом человеке — наибольшая, уязвимое место, и Реборн видел это чётко, безоговорочно .
Реборн смотрит на Риккардо — видит, чувствует, как бесконтрольное жжёт и плавит, разрушая изнутри, требуя выхода, пламя не чистое, тёмное, бьётся в чужой груди, отражается во взгляде цвета запёкшейся крови.
Реборн думает — Риккардо символ разрушения, чистые животные инстинкты, чувствует, как азартом и столь же беснующимся отзывается нечто уже у него внутри, пульсирует в унисон. Реборн прислушивается к этому ощущению, ступая следом за Секондо, отстранённо отзывается:
— Отличная мысль, синьор Риккардо. — В голосе нет и намёка не непринуждённость, Реборн говорит холодно и чётко, пытается вспомнить, когда последний раз адреналин бил в голову, рациональное подчинял иррациональному, позволяя сойти с намеченной цели и изменить планы в угоду прихоти. Взглядом проводит по величественным стенам усадьбы, переводит взгляд на коней и выдыхает бесшумно: костюм не лучшая одежда для верховой езды. Но всё же в седло забирается легко и уверенно, коротко, но всё же без колебаний взмахивает поводьями, заставляя коня перейти сразу на рысь, убеждаясь сам, что всё ещё помнит, как это делать, тут же меняет темп на галоп, подаваясь корпусом вперёд.
Когда же это было? Уголок губ дрогнет в кривой, слабой улыбке: он вспоминает. Очень давно. Когда впервые встретился с ним лицом к лицу. Немного моложе него самого, противоположность его самого. Единственный, кто смог поспорить с ним за звание «лучший». Единственный, кто спутал карты и вторгся в личное пространство. Единственный, кто заставил его руку дрогнуть, встретил тёмный взгляд с улыбкой и облегчением, которого не должно быть. Эгоист до самого конца. Но не заставил остановить выстрел. Уговор превыше всего.
Реборн спускается на землю, поправляет шляпу, общего у них — ничего, как не было и сожалений у него. И всё же это чувство ему нравится. Горячее, нетерпеливо мечущееся, подпитываемое чужими эмоциями и чужим гневом — требующее крови. Реборн касается пальцами рукояти пистолета, думает: «Сегодня жаркий день, да, Леон?» — думает, что, наверное, некоторая сентиментальность присуща и ему.
Леса Италии мало чем отличаются от прочих. Место, где скрылась их цель даже лесом язык назвать не поворачивался: худшее из возможных решений, если хочется скрыться — редкие стволы едва ли скрывают здание от посторонних взглядов и дают лишь обманчивую мысль о защите. Слишком просто пройти, слишком много слепых пятен. Всё, как на ладони.
Реборн приподнимает уголки губ в безэмоциональной улыбке и встречает чужой взгляд: тот сомневался, но принял правильное решение. Даже если бы Риккардо решил, что им лучше разделиться или Реборну вообще лучше остаться здесь — он не стал бы слушать его — поступил бы по своему. Реборн слушает только себя. И есть лишь один человек на всём белом свете, чьи указания он готов исполнять. Ирония в том, что этот человек — Девятый Вонгола.
— Не сомневайтесь. — Коротко отвечает то ли на вопрос, то ли на чужие мысли, ступает вперёд первый. Реборн не мышь и не собирается скрываться. У входа выставлено два человека на охрану, если действовать, сломя голову, то у них будет возможность предупредить о вторжении, Реборну почти интересно: появится ли у них тогда шанс на успех, если они будут готовы к нападению? Но не настолько, чтобы даровать им подобную блажь. Реборн выставляет руку в сторону, почти касаясь пальцами груди Риккардо, ничего не говорит, но даёт понять, чтобы тот остановился, не спешил действовать. Всё же, одно общее между ним и Секондо Вонголой есть — им обоим интересно узнать на что способен был каждый из них. И Реборн готов продемонстрировать свои навыки первым: анализируя стиль боя Риккардо и увиденное — Риккардо не подходит для скрытых действий. Он никогда бы не смог стать лучшим в том, в чём хорош сам Реборн, действует слишком грязно, оставляет после себя слишком много разрушений. Реборн прокручивает пистолет на указательном пальце, клонит голову в сторону, закрывая один глаз. Один выстрел или два? Останавливается на том, что достаточно будет одного, если правильно рассчитать время, то выстрел разделится на двое и одинаково эффективно обезвредит обоих. Дуло пистолета светится мягким жёлтым светом и это Реборн считает самым ироничным в своей жизни: Пламя, существующее для поддержки и исцеления — убивает, не способно было сделать ничего в единственный раз, когда это на самом деле было нужно. Выстрел солнечным сгустком энергии моментален, двоится, молниеносно направляется к целям, хаотично разбивается ещё на несколько частей и пробивает два тела одновременно, поражая внутренние органы, заставляя их рухнуть на землю не замертво, но имитируя смерть. Они ещё живы. Но ничего не смогут сделать ещё долгое время, как и не способны ничего осознать. Нет сильного Пламени и нет слабого. Нет Пламени, не предназначенного для боя. Убеждённость в том, что Солнце, в большей степени, предназначено лишь для стимуляции других и регенерации миф и заблуждение. Есть лишь умение справиться с тем, что тебе дано, использовать свои возможность на максимум. Реборн — умел. И, пожалуй, не существовало элемента, что подошёл бы ему лучше: собственное тело переставало быть для него ограничителем, он мог вывихнуть себе суставы и тут же регенерировать, восстановить разрушенные клетки, он мог и без того идеальный выстрел ускорить, изменить его траекторию, поднять свою собственную силу и выносливость на максимум.
Реборн не смотрит на обезвреженную охрану, равнодушно переступает через тело, толкает ладонью массивную дверь. Первый зал совершенно пуст и безвкусен: высокие потолки и вычурное убранство, — две двери справа, одна слева и широкая лестница, ведущая наверх. Какое из этих направлений будет верным? Реборн опускает руку с пистолетом, но не убирает его, ладонью чувствует тепло: мягкое и согревающее, контрастом с колючим и жёстком под каркасом костей. Реборн кажется расслабленным, будто они и в самом деле вышли просто на прогулку, будто это не цель, где нужно уничтожить каждого из присутствующих, а одно из мест в их небольшой экскурсии. Говорит:
— Ваш черёд, синьор.[nick]Reborn[/nick][status]сaos.[/status][icon]https://i.imgur.com/Pr4Yu4U.png[/icon][fandom] Katekyo Hitman Reborn![/fandom][lz]If he's lying, then we'll just blow his brains out.[/lz]
- Подпись автора
