Серебро волос можно различить в темноте, что сгущается, стоит лишь закрыть глаза. Гилберт знает: ничего на самом деле нет, то, что он видит — не существует. Голоса, которые он слышит, принадлежат мертвецам. Леви смеётся приглушённо, иронично изгибая бровь, склоняется, взмахивая правой рукой — небрежно обмотанные бинты скатываются с запястья, — говорит: «Уверен?» — вкрадчивой насмешливостью. Золото искр осыпает сетчатку глаз и Гилберт медленно выдыхает. Он уже ни в чём не уверен. Если он откроет глаза — увидит за окном солнце, сжигающее горизонт, или такую же тёмную ночь? Если он откажется от всего и просто сбежит — правильно ли это будет?

Гилберт знает, что нет.
Знает, что должен принять решение, дальше тянуть время нельзя.

«Ах! Бедный, бедный Гилберт! Ты так сильно любишь его? Боишься увидеть в последний момент ненависть в его глазах? Чувствуешь вину?»

Гилберт морщится и накрывает ладонью лицо, будто это могло заглушить чужой голос, будто это могло избавить его от сомнений. Чувствует фантомное прикосновение чужой ладони, когда Леви подаётся ближе, игнорирует его.  Гилберт знает чего от него все ждут, думал, что он готов к этому. Ошибался. Он чувствует себя загнанным в угол, чувствует себя так же, как много лет назад, только никто не бросают проклятий в спину, в след за камнями, никто не гонит, не желает ему — им — смерти. Только теперь он тот, кто ведёт Смерть за собой, как верного спутника, за руку подводя к следующему, слишком близко подобравшемуся к Бездне. Гилберта никогда это не волновало. Он знает свой долг, он нёс его всё это время без колебаний, делал лишь то, что должен. Не было ни одной причины, чтобы сомневаться, не было причин, чтобы отрекаться от этого. Не было, пока напротив него не оказался Винсент. Винсент улыбается ему теплом, говорит: «Гил переживает за меня? Я так счастлив.» — Говорит: «Всё хорошо, Гил.» — Обнимая, как раньше, как в детстве. Гилберт знает: он прячет лицо, точно так же, как раньше, чтобы Гил не увидел лишнего и не понял. Но Гилберт понимает всё равно. Никто не хочет лишаться дома и тепла, который только удалось обрести, где нашёл покой и комфорт, где ты нужен и любим. Понимает, что, не смотря на это, Винсент не врёт, но не может, он просто не может отнять его жизнь. Гилберт не хотел этого, никогда не хотел. Знает ли Винсент, что причиной всегда был не он — Гилберт? Что будет, если узнает? Как может он, после всего, в очередной раз поступить столь эгоистично?

«Даже если это ради баланса в мире? Ох, Гилберт, только не говори, что ты готов пожертвовать миром ради какого-то одного ничтожного человека? Не будь таким эгоистом.» 

Гилберт чувствует себя мальчишкой. Трусливым и ощерившимся: ему хочется ударить Леви Баскервиля, что есть сил, чтобы он заткнулся наконец, чтобы не смел говорить о Винсенте — так. Потому что знает, что он всё равно сделает то, что должен. Как и раньше, как и всегда. И за это тошно от самого себя больше всего. Он забился в угол и тянет время, но правильно ли это? Будет ли Винсенту от этого лучше? Неизбежное, в конце концов, всё равно настигнет и поглотит его, как и десятки, тысячи людей до этого. А что Гилберт? Как он должен чувствовать себя после этого? Как он — должен жить. Леви прав. Гилберт просто эгоист, который до последнего верит, что можно обойтись без этого ритуала. Но как долго он сможет ещё тянуть время? Сколько времени у него ещё есть? Он ведь Глен! Неужели, не смотря на всю обретённую силу и знания, он всё ещё беспомощен в столь простой вещи, как спасение жизни собственного брата?

«У нас гости, Гил. И что ты в нём нашёл?»

Гилберт не выдерживает и отмахивается от назойливого голоса, золото искр рассыпается, когда он открывает глаза, солнце медленно тает за горизонтом, окрашивая небо в яркие тона. Гилберт напрягается, не смотря на то, что Леви предупреждает его госте, вспыхивает, стоит лишь услышать чужое замечание, но одёргивает себя, медленно поворачивая голову и не меняясь в лице.

— Умоляю, скажите, что это очередная Ваша неудачная шутка. — Гилберт скользит взглядом по чужому лицу, но тут же отводит его, вспоминая сказанное Леви, поджимает губы и ненадолго закрывает глаза снова. Глупость. Это последнее о чём он должен сейчас думать. Гилберт просто доверяет ему. Доверяет, как никому другому, как не доверяет даже Винсенту, потому что некоторые вещи лучше не говорить, потому что, наверное, и правда боится чужой реакции слишком. Гилберт доверяет своему советнику и это кажется самой правильной и закономерной вещью в мире, перевёрнутом с ног на голову. Сколько они уже знакомы? Слишком много, чтобы он не успел привязаться. Если бы не герцог Барма, то у Гила сейчас не было бы ничего. Он дал ему дом, привёл к Винсенту, вручил в руки ключ, что давно был утерян, но принадлежал ему по праву. Гилберт благодарен ему за это, Гилберту бы хотелось, чтобы и он мог дать что-то взамен, но он не может дать даже все ответы, интересующие пытливый ум герцога Бармы, и от этого он чувствует досаду, беспомощность. Но это — не то, о чём он должен думать. Он — Глен. Герцог Барма — его Советник. У каждого из них свой долг и свои обязанности, и это то единственное, что должно быть значимым и перевешивать любую чашу весов. 

— Я бы предпочёл, чтобы Вы принесли мне хорошую новость вместо этого, — Гилберт всё же поднимается со стула и поворачивается к советнику, поправляет манжеты рукавов.

— Это правда столь необходимо? — он не скрывает собственного недовольства, когда встречается с чужим взглядом, он предпочёл бы заняться чем угодно, но только не принимать участие в подобном мероприятии, — это утомительно, — пожалуй, светские приёмы — это единственное, к чему Гилберт так и не смог привыкнуть.

«Тогда почему бы тебе не предложить ему сбежать вместе? Ох, только представь что будет!»