Все говорят – время лечит;
Все говорят – скоро будет легче.

Сабо улыбается вежливо [почти искренне] и ничего не отвечает. У него в ящике стола копятся газетные вырезки с именами Портгас Ди. Эйс и Монки Ди. Луффи, а в душе медленно разрастается чёрная дыра. Мрачная пустота тянет в груди, заставляет сжимать челюсти от осознания собственной никчёмности. Сабо старается держаться [правда], жить дальше – не счастливо, нет; просто жить – но Эйс умер, а Луффи пропал, окончательно исчез с радаров. Верить в худшее не хочется, но заголовки печатных страниц кричат «Мугивары погибли» и надежда постепенно растворяется в бурлящем отчаянии. Одиночество никогда не ощущалось так явно, а теперь словно поселилось по соседству, подбираясь все ближе и ближе. Особенно, когда вечером при тусклом свете лампы, два улыбающихся лица смотрят с потрёпанных страниц прямо в глаза, пропитанные солью. Сабо держится [пытается] – он командир и на него устремлены сотни живых взглядов, но каждый раз, закрывая глаза, он падает в пропасть. Время не лечит – никто не поймает его в свободном падении – и рано или поздно он [несомненно] разобьётся.

Чужие силуэты в очередной раз растворяются вдалеке и разрывающий горло [умоляющий] крик замирает в воздухе, вновь оставшись без ответа, – просыпаться среди ночи стало уже привычным. Босые ступни касаются прохладной палубы, Сабо медленно выходит навстречу пронизывающему ночному воздуху, что лёгкими порывами пробирается под рубашку и растрепывает и без того взъерошенные волосы. Ночь окутывает своим спокойствием; Сабо цепляется пальцами за борт и чуть подаётся вперед, вглядываясь в бледный отблеск луны на тёмной глади воды, медленно тянется к ускользающему свету, подавляя желания раствориться вместе с ним. Вздрагивает, когда совсем рядом раздаётся слишком громкий для тихой ночи звук падения. Сабо переводит взгляд к источнику шума, усмехается, замечая собственные тапки; уже точно знает, кто именно их принёс, и в подтверждение своих догадок чувствует лёгкий подзатыльник. Коала часто оказывается рядом в нужное время и Сабо искренне [абсолютно безмерно] ей благодарен. Прячет ноги в обувь и тихо смеётся, потирая макушку, встречается, наконец, с глазами напротив.

– В порядке?
– Конечно (нет).

Может час, а может больше – разговоры ни о чем и о чем-то непременно важном – время, данное успеть набрать в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить свой бег по битому стеклу. Жизнь продолжается – это факт; но будь такая возможность – он бы эту жизнь обменял на спасение, отдал бы незамедлительно ради братьев, чтобы хоть раз в жизни спасти их правильно. Сабо не замечает, как эта мысль, хранимая глубоко внутри, срывается с губ вполне отчётливо. Секундная пауза; в глазах напротив всплески обиды и тяжкого понимания – Сабо знает, что [возможно] не прав, но будь у него действительно выбор – вне зависимости от последствий – он выберет своих братьев. Сколько бы ни было раз. Коала бьёт больно, ругается на того, кто спокойно улыбается в ответ, а успокоившись, вкладывает в ладонь смятый листок и уходит также стремительно, как появилась. Содержание записки едва можно разобрать в полумраке, но Сабо упрямо вчитывается, хмурится и не верит собственным глазам; резко срывается в комнату, теряя по пути обувь – потом заберёт. Под ярким светом лампы строчки въедаются в сознание глупой надеждой – они могут увидеться, совсем ненадолго, но вполне реально. Сабо закрывает глаза рукой и болезненно смеётся, сдерживая подступающие слезы. Они могут увидеться и он сделает всё ради этого момента.

Эйс всегда был впереди и Сабо тянулся за ним следом, желая скорее сократить разрыв; тогда, в Сером терминале, он отставал всего на полшага, а теперь ему приходится тратить месяцы на то, чтобы приблизиться. Время в погоне за желаемым пролетает стремительней вспышки молнии в ночном небе и Сабо замечает это только когда в его ладони оказывается небольшой камень, пронизанный алыми всполохами. Вздох облегчения срывается с губ, когда все условия выполнены, – до встречи всего несколько часов; невозможно сдержать улыбки. Осталось положить камень, наделенный возможностью превратить то, что занимает мысли, в реальность, рядом с вещью, связанной с тем, кого ждёшь. И позвать так, чтобы на зов этот захотелось откликнуться. Сабо проводит пальцами по оранжевой шляпе с двумя «весёлыми роджерами» – грустно признавать, но от Эйса у него не осталось ничего, кроме воспоминаний. Пришлось немного замарать руки, взяв то, что висит как память на могиле. Сабо извинится – сделает это столько, сколько потребуется раз, но только при условии, что сможет в этот момент дотронуться до того [идиота], по которому безгранично скучает. Только тогда.

– Мне столько нужно тебе сказать. Ты же придешь, Эйс?..

Сабо сидит на кровати, упираясь спиной в стену; наблюдает неотрывно за бликами света на поверхностях. Чувствует, как сердце заходится в ожидании, ждёт. Час, два, три. На часах давно за полночь и усталость наваливается тяжёлым одеялом, укутывает плотней, убаюкивает. Глаза против воли закрываются и прежде, чем провалиться в сон, Сабо ловит себя на мысли:
не сработало.