Вблизи глаза Феи такие же призматические и витражные, как ее крылья, похожие на стрекозиные, но рассекающие воздух с гулом тонких бритвенно-острых обсидиановых клинков. Ее дворец – это соты, и ее глаза – тоже соты, состоящие из множества отдельных хрустальных шестигранников закатно-лилового оттенка. И в каждом из этих шестигранников Король Кошмаров видит свое отражение, темное и размытое, как точка грозы на чистом небе. Он видит, что ее оперение райской птицы, - на деле жесткий изумрудный доспех, - каждым своим пером-пластиной впитывает мир вокруг и преломляет его солнечными, радужными гранями. Она целиком состоит из памяти. И хотя ее прикосновение так ослепительно жестоко в своей издевке, что тьму в нем тянет отдернуться и зашипеть, он чувствует, что нащупал лазейку. Он понимает, как она на самом деле сильна (и как красива), и больше всего ему хочется взять ее в руки, словно одну из этих мелких зеленых пичужек, и с хрустом раздавить ее крылья и кости, чтобы они слюдяными осколками просыпались на пол. Чтобы от драгоценных картин, запахов и звуков воспоминаний остался раздробленный песок, такой же беспомощно-уродливый, как сам Кромешник.
А собственная вспышка обиды, отразившись в чужих микроскопических мирах-сотах, обнаруживает свою смехотворность. Помнится, Луноликий, прежде чем «отлучить» его, сказал: для того, кто так кичится своим пониманием хтонических материй, в тебе слишком много от ребенка, который от недостатка любви топает ногами и кричит «нечестно!». Самое время смиренно склонить голову и признать правоту проклятого ублюдка. Можно сколько угодно тыкать их носом в двойные стандарты, но суть в том, что здесь нет ничего личного. Просто добро должно поставить зло на колени и зверски его убить. В этом предназначение новых Хранителей, на этом зиждется баланс их силы, и поэтому им не стоит пытаться узнать или понять Короля Кошмаров. Потому что если слишком глубоко заглядываешь в бездну, бездна может запечатлиться на тебе в ответ.
Женщина-птица в окружении белых зубных гор не желает заглядывать в бездну, и это правильно, потому что слишком хорошая память – это не только дар, но и проклятье. Ну что ж, пусть поторжествует еще немного, потому что он разгадал ее маленький секрет, и скоро безо всякого заглядывания в ее памяти станет гораздо больше… него.
- Ты и правда интереснее остальных, - возвращает любезность Питч тем же вкрадчивым тоном, каким пригвоздила его Фея. Прежде чем она убирает руку от его лица, он обхватывает ее запястье пепельными ледяными пальцами и целует ей кисть. Этот жест смутно отдает старым рыцарством и оттого выглядит в два раза более гротескным, чем есть. Под его губами пульсирует энергия веры, искрящаяся, лучистая и обжигающая жизнью; в нее так и тянет вонзить зубы, но он удерживается, вместо этого, наоборот, схватившись второй рукой прямо за лезвие сабли.
Его кровь черной смолой остается на лезвии, и он смеется, запрокинув голову.
- Ты и впрямь сильнее меня. Но я – щедрее. Я принимаю всё и всех. Посмотрим, что из этого выйдет?
И, не дожидаясь ответа или удара, Кромешник падает с парящей в воздухе над пропастью дворцовой площадки спиной вниз, на ходу теряя очертания. В теплом зное бирюзы, розоватых мозаиках и косых лучах солнца его почти нет: он всего лишь тень от широких тропических листьев, скользнувшая в скальную расщелину.
Его нет, но его кровь – и его щедрость – остаются, чтобы те воспоминания, что совсем не годятся для самоцветных ларцов, всплывали всё выше, исподволь замещая аромат августовских яблок в любимом детском саду. Потому что, как он и сказал, память – это проклятие.
«Память – это проклятие», - на разные голоса убежденно повторяют кошмары в голове у Питча, когда, вернувшись в свою сырую гулкую подземную дыру, он вертит в пальцах золотисто-изумрудное перо. От пера едва слышно тянет страхом – запах сладкий, как парное молоко; то есть, Питч подбирает это сравнение машинально, а затем думает, что было бы интересно вспомнить, пил ли он молоко при жизни, и вот здесь-то голоса и расходятся на полную мощь, торжествующие и вместе с тем почти панические. «Проклятие! Нам это не нужно, не нужно, не нужно! И она тоже скоро это поймет!».
***
Она понимает – Питч вполне может в это поверить. Отчасти потому, что из всех Хранителей она ближе всего к умению слушать, а отчасти от того, что когда-то он пытался сделать с ней то же самое, что сделали с ним.
Теперь он видит это особенно ясно – он шел по этой схеме раз за разом с упрямством одного из этих оловянных солдатиков. Она, и Песочный Человек, и Джек. Он стремился исказить и извратить их суть, как исказили его самого. Разница между ними состоит в том, что ее суть – и Сандерсона, и Джека, суть духов-хранителей, - не поддается искажению, как поддалась его человеческая.
Это еще один хороший повод для рефлексии, но, честно говоря, их уже и так слишком много.
- У меня была привычка, - говорит он, и, склонившись над макетом поля сражения, исправляет построение войск так, чтобы закрыть фланги, - выйти к своим людям и сказать им, что со мной им нечего бояться. Что пока я с ними, зло до них не доберется. Если закрыть глаза на всё остальное, это просто ужасно иронично.
Подняв взгляд, он на секунду освещается обычной глумливой и неприятной ухмылкой Кромешника, а затем вновь серьезнеет.
- Должен сказать, - заканчивает он неожиданно, - я тобой восхищаюсь.
[nick]Pitch Black[/nick][status]holy darkness got a hold on me[/status][icon]https://i.imgur.com/YiK7o8o.jpg[/icon][sign]
[/sign][fandom]RISE OF THE GUARDIANS[/fandom][lz]когда из яви сочатся сны, когда меняется фаза луны, я выхожу из тени стены, веселый и злой[/lz]