Тоя выхаркивает кровь и закусывает губу изнутри, сглатывает, чувствует её на языке и в горле, едва сдерживает рвотный рефлекс, выгибаясь в лопатках, словно ощерившийся кот, и вздрагивая. Пальцами скребёт по татами, крупно вздрагивает. Вставай. Вставай. Вставай! Тело не слушается. Мышцы горят от перенапряжения, ноги и руки подкашиваются и от чувства собственной беспомощности хочется рыдать. Но проглатывает и слёзы тоже: он должен быть сильным, сильным, как того требует отец, ещё сильнее.

Тоя не может.

Не может поднять руку. Не может выпрямиться. Чужой голос хлёсткий, холодный, искрит раздражением. Жарко. Трудно дышать. Огонь выжигает воздух из лёгких. Огонь обжигает грудную клетку и плавит кости, срывается с пальцев: ядовитые всполохи красного сменяют голубое. Огонь — сдирает кожу с рук, поднимается выше, обжигает лицо, лижет по ключицам. Тоя хрипит и не слышит собственного голоса, Не слышит как кричит, не видит, как собственная кровь стекает на татами, въедаясь намертво. Тоя чувствует, как горит. Изнутри и снаружи. Как тело бьётся в агонии и он не выдерживает. Руками метнувшись к голове, сжимает пальцы в волосах, бьётся лбом о пол, нервно елозит ногами по полу, не в силах унять боль, не находя от неё выхода, спасения.

Зрачки заполняют всю радужку, он смотрит прямо перед собой, но ничего не видит. Не понимает как встаёт, пошатываясь, не осознаёт, как бьёт рукой наотмашь. Жадное и голодное пламя послушно — срывается с пальцев, извивается, ненасытное, несётся в сторону отца. Это не даёт облегчения. Не успокаивает горящую кожу и не унимает жар в груди. Последнее, что он видит — огонь, будто вырвавшийся из самой преисподней, и чужой взгляд.

Даби смотрит прямо перед собой, ловит чужой взгляд и кривит губы в снисходительной улыбке. Даби думает, что чувствует — ничего. Нет ни радости, ни удовлетворения. Даже злости нет. Только холодный расчёт и осознание, что всё, наконец, закончится. Даби знает почему он это делает. Помнит — всё. Помнит, не потому что не может забыть, а потому что не хочет. Запретил себе это когда-то давно. Потому что это именно то, с чего всё началось. И этим же всё должно закончиться. Даби всё равно как. Погибнет он или же Герой номер один. Или даже они оба. Всё это кажется несущественным, малозначительным. Всего лишь закономерный итог. Вне зависимости от результата. Даби нечего терять. Не о чём жалеть. И не за что цепляться. Он мёртв уже давно.

— Я же говорил, что мы ещё встретимся, Тодороки Энджи, — голос непринуждённый и расслабленный, Даби говорит лениво, будто они — старые знакомые, буто всё это ничего не значит и не его огонь, словно взбесившийся зверь, мечется вокруг, пожирая всё, до чего только может дотянуться, но не трогая его.

— Скажи, — Даби убирает руки в карманы плаща, лениво оглядывается вокруг, прежде чем вновь посмотреть на героя напротив, — ты удовлетворён? — не сдерживает презрения и насмешки, делает шаг навстречу, — ты добился того, чего так хотел, — взмахивает рукой, по пальцам, запястью, повторяя контур вен, пробегаются языки голубого пламени, — ты стал героем номер один ... о, как долго ты шёл этот путь. Воистину герой! — Даби смеётся сумасшествием и клонит голову к плечу, — тебя ничто не могло остановить, ты не замечал ничего перед собой, разрушил собственную семью, — улыбка спадает с губ, взгляд тёмный, колкий и жёсткий, взгляд — чистый лёд, — ты даже убил собственного сына. И тебе было мало. — Даби замирает. Ему на самом деле всё равно. Ему плевать, что он скажет. Плевать, что он чувствует. Даби хочет, чтобы он сгорел. На собственной шкуре почувствовал, какого это. Чтобы харкал кровью и желчью, прогибаясь под грузом своих же ошибок. Не всё можно исправить, Тодороки Энджи. Но всему есть цена и плата.

Тоя скребёт пальцами шею, запястья, почти сдирает бинты. Одёргивает руку и поджимает губы. Боль не проходит. Боль — не оправдание для безделья. Он просто слишком слаб. Он просто должен стать сильнее. Не показывать слёзы. Не обращать внимание на боль. Игнорировать зуд и горящую кожу. Это не оправдание. Не оправдание для слабых ударов и жалкого пламени. Не повод для жалости. И он заставляет себя улыбаться, когда видит Фуюми, треплет мягкие волосы, говорит, что всё хорошо. Говорит: «Мне совсем не больно», — «Ты, наверное, голодна?» — Ловит обеспокоенный и раздражённый взгляд Нацуо, и неловко чешет затылок: «Это ерунда.» — Ложь повисает в воздухе. Давит на плечи. Неубедительна. Но не заставляет опустить голову или отвести взгляд. Нацуо хмурится, а Тоя — улыбается снова. Говорит: «Я в порядке. Мне пора. Отец будет ругаться.»

Отец никогда не ругается.

Бьёт больно. Требует больше. Не сдерживает яростного, беспощадного огня. Отцу всё равно. Тоя знает. Знает и не обижается. Знает и старается больше. Соглашается: он слаб. Не хочет разочаровывать. Снова. Хочет, чтобы он им гордился. Не похвалы и не слов одобрения. Доказать, что он способен выдержать. Доказать, что он способен оправдать его ожидания. Что он — сын своего отца. Доказать, что он чего-то стоит.[status]кремация[/status][icon]https://i.imgur.com/VfAFMTr.png[/icon]

Подпись автора

AU: Inside the Fire [BNHA] Пранк вышел из под контроля [BNHA]

BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема: — элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста: даби вынеси мусор

Даби тянет губы в улыбке, сжатой безумием: как долго он шёл этому? Целую жизнь, сокращённую надвое, отдав в цену прошлое, заморозив чувства и память льдом, что не растопит никакой огонь. Во взгляде, отражением, искры голубого и красного. Даби знает — видит — силы Эндевора уступают тому, что было раньше. Нет той спеси и самоуверенности — расчёт и контроль, возведённые в абсолют. Это отзывается едким под каркасом костей: неприятно, неправда ли, осознавать, что один лишь неосторожный шаг может погубить тебя самого?

Даби — олицетворение непринуждённости. Будто и не он вовсе сражается с сильнейшим героем. Будто это не более чем тренировочный бой увлекательный и безобидный. Впрочем, Даби, не помнит ни одного такого из детства: всё всегда было с точностью до наоборот. Будто: не жжёт огонь, жаждущий добраться до него, обглодать до костей, обуглить и их. Но что этот огонь в сравнении с его собственным, сдирающим кожу живьём с мышц, выжигающим кости изнутри, заставляющим чувствовать кровь горячую на языке и порождающим агонию, что вырывает из глотки крик, переходящий в сдавленные хрипы? Даби видит чужое замешательство и это, впервые за долгое время, поднимает внутри подобие человеческих эмоций. Кажется, это называется удовлетворением. Даби не чувствует напряжения, его движения лёгкие, беспорядочны: он меняет положение играючи, словно забавляясь, но совсем не потому что недооценивает его и не потому, что уверен в собственной победе. Даби знает, что Эндевор не тот, кого легко победить, и кто простит неосторожность, точно так же, как знает, что едва ли сам выйдет из этого боя живым. Это и не входит в его планы: он всегда знал, что именно так всё и должно закончиться, для них обоих, и только поэтому не делал решающий шаг: всему своё время. И это время пришло.

Даби точно знает, какой следующий шаг сделает Энджи. Даби знает его слишком хорошо. Это знание выжжено чужим огнём, вбито хладнокровным стремлением и жгучим, беспощадным требованием. Он не смог бы забыть это, даже если бы хотел. Но он не хочет. Память — битое стекло, что режет кожу напоминанием, доказательством, разжигает беснующийся огонь внутри.  Даби чувствует чужое напряжение кожей и это поднимается волнами жара в груди: правильно, так и должно быть, — он даже не пытается увернуться, только скалится, когда сильные пальцы сгребают его за ворот, когда тот тянет его к себе ближе, приподнимает над землёй, будто он ничего и не весит. Скалится и сжимает пальцы на чужом запястье так же грубо, но не для того, чтобы выбраться, а лишь чтобы удержать хоть какое-то подобие равновесия. Хрипло смеётся.

Время идёт, а ничего не меняется, да?
Ты правда не понимаешь?
Не видишь?

Даби натягивает скобы сильнее, но безумная улыбка резко сменяется снисходительной. Клонит голову к плечу, легко беря под контроль собственное же сумасшествие и протягивает руку, касаясь вдруг чужой щеки насмешливой нежностью.

— Ты правда не понимаешь, да? — выдыхает хрипом, вторя собственным мыслям, мягко и едко одновременно. — Ты совсем не изменился. — Морозным холодом, хлёстким презрением и ледяным взглядом. С пальцев вновь срывается синее пламя, обжигая чужую кожу, но недостаточно жаркое, чтобы содрать её заживо. Рано. Слишком рано. Даби стискивает зубы, сильнее сжимая пальцы на чужом запястье, пользуется замешательством и подтягивается, выгибается, закидывая ногу на чужую руку удивительно легко и ловко, выбивая кисть из сустава и вырываясь из хватки. Приземляется на землю плавно и мягко, будто кот: земля под ладонями плавится, разрывается всполохами голубого и неудержимого, поднимается столпами огня ввысь, что вьётся змеями, голодное и нетерпеливое, но всё ещё послушное его желаниям. Контролируемое. Изгибается, обжигает, отзывается жаром по коже: Даби чувствует, как вскипает его собственная кровь, но игнорирует, потому что это, всё ещё, не его предел. Голубым кольцом смыкается вокруг них, ещё одним, сокращая расстояние для манёвренности. Даби выпрямляется, чувствует, как скобы накаляются, но не чувствует боли, только холод обжигающий под рёбрами, зудящее раздражение, вскипающее вместе с кровью и, наверное, тоску.

— Эй, скажи, Тодороки Энджи, — взмахивает рукой, позволяя огню змеёй виться вокруг, замереть на ладони и между пальцами, — теперь — ты гордился бы мной?

Да, пожалуй, это и есть тоска:
Он и правда восхищался им. Когда-то давно.

— Я его ненавижу. — Говорит Нацуо, отжимая полотенце и касаясь им сожжённой кожи на руках Тои. Тоя чувствует, что он не шутит. Чувствует: эта злость кристально-чистая, слишком явная, от неё вдоль позвоночника дрожь проходит холодом, от неё становится не по себе. Неловко поводит плечами и касается пальцами чужого запястья. Говорит:

— Я сам виноват. Ты не должен ... — но не успевает договорить — Нацуо выдёргивает руку и сжимает пальцами ткань футболки, резко тянет на себя, — Он. Это сделал он. Не смей оправдывать его! Я знаю из-за кого плачет мама, Фуюми боится лишний раз на глаза ему показаться и все мы не более чем разочарование для него. Посмотри на себя! Да на тебе живого места нет и ты смеешь говорить мне, что не больно? Не ври мне, Тоя! Я вижу, когда ты врёшь.

— Я просто, — Тоя запинается и отводит взгляд, Тоя на самом деле думает, что сам виноват, думает, что ему просто нужно быть сильнее и внимательнее, научиться контролю. Думает, что отец хочет этого, потому что знает, что он способен на это, способен на большее, потому что ему это необходимо, как никому другому. — Я просто недостаточно сильный. Пока. Я ещё не могу контролировать свой квирк достаточно хорошо. — Замолкает и медленно выдыхает, улыбается виновато, — я не помню, что случилось. — Нацуо скрипит зубами и отдёргивает руку, — всё в порядке, Нацуо. Я в порядке. Я не подведу.

— Кого? Отца? Да пошёл он! — взбрыкивается, кинув полотенце в таз с такой силой, что брызги воды разлетаются в стороны, касаются лица и шеи, — что будет, если ты потеряешь контроль снова? — говорит тише, почти шёпотом, обмякая.

— Этого не случится. — Обещает Тоя. Он справится. Он должен. Отец будет разочарован, если он не сможет. Тоя знает это. Нацуо и Фуюми с Шото расстроятся. Мать не выдержит горя. Он не имеет права на ошибку. Не может подвести его. Их.[status]кремация[/status][icon]https://i.imgur.com/VfAFMTr.png[/icon]

Подпись автора

AU: Inside the Fire [BNHA] Пранк вышел из под контроля [BNHA]

BREAKING THE SILENCE [BNHA]

Личная тема: — элегантный бомж-алкоголик;

Фэндомка, сюжет каста: даби вынеси мусор