Тодороки-старший х Тодороки-младший
![]()
![]()
“A small boy becomes a big man through influence of a big man.”
Вступительный экзамен по рекомендациям:
Тодороки Шото — место #2Какое разочарование.
I can make you better.
Сообщений 1 страница 11 из 11
Поделиться12020-07-03 15:54:17
Поделиться22020-07-04 22:24:27
«Хватит вести себя, как идиот. Используй огонь! Используй всю свою мощь! Не смей позорить моё имя в Юэй!»
Выдох.
«Заткнись.»
Изо рта валит стылый воздух. Правую руку пробирает холод. До костей. Сжимает в кулак. Стискивает зубы. Сигнал к старту дан. Доля секунды. Заносит ногу вперёд, чтобы совершить шаг. Единственный, который отделял его от места под номером один. Шаг вперёд: шипы едва дотрагиваются до земли – лавина изо льда уже трещит под ногой, обрушивается с правой стороны. Сцепление идеально, равновесие устойчиво. Скользить – легче попыток проделать вдох. Ощущать холод привычно. Только в такие моменты он не чувствует левой стороны, будто её нет. Но то тяжёлое чувство внутри – ни на секунду не отпускает. Никогда.
Его скорости достаточно, чтобы преодолеть финальное испытание, трёхкилометровый марафон, меньше, чем за четыре минуты. Ставил на три. Соперники позади. Он никогда не смотрел на них. Они – не имеют значения. Смотрит только вперёд. Только на свою цель, которую проложит квирком не этого ублюдка. Силой матери. Проложит, чего бы это не стоило. Забьёт льдом всё его грёбаное пламя, каждую искру. Он станет сегодня номером один среди рекомендованных к поступлению в «U.A.». Будет лучшим, без его силы, чтобы в самом конце упиваться его гневом, свысока глядя в ненавистные глаза.
Две минуты пятьдесят секунд. Пятьдесят пять. Пятьдесят шесть. Финишная черта. Метр. Полметра. Осознаёт позже, чем цепляет периферийным зрением: чужой рывок. Его обогнали. На секунду. Нет, на полсекунды. Меньше. Воздух выбивает из лёгких.
Он – второй.
– Обалдеть, я победил, йяху-у! Но кто знает, кому достанется победа в следующий раз? Ты ведь так силён, ты просто обалденный, чувак!
Номер два.
Как ожог кипятка на глаз. Как удар под дых. То тяжёлое чувство – давит на глотку. Сильнее. Сжимает кулаки. До хруста в суставах. До боли в связках. Опускает голову. Не слышит, что ему говорят. Не слушает. Эта. Ярость. Никуда. Не делась. Закипает внутри. Цедится сквозь зубы, вдохами и выдохами. Бурлит. Пронзает уши свистом чайника, кипевшего на плите.
– Ты вроде как сын Эндевора, да? Вот же круто!
«Сын Эндевора» – от этих слов во рту растекается желчь, тянется от пола тонкой нитью слюны изо рта. «Ему всего пять!». Удар.
– Заткнись.
Ему всё равно. Всё равно. Всё это – не имеет значения.
– Это экзамен. Я прошёл его, важно только это. Я не соревнуюсь с тобой, мне плевать.
Шото не смотрит на него. Никогда ни на кого не смотрел. Борясь с его пламенем в себе, отвергал всех первым.
– Прочь с дороги.
Взгляд – тяжёлый. В никуда. Не оборачивается. Шаг – тяжёлый. Прочь. И в груди, слева, режет тяжесть. Испепеляет. На этот раз он прекрасно знает, что именно чувствует. Потому что это – чувствует всегда.
Ненависть.
[indent] * * *
Он не смотрит ни на кого. Ноги сами несут его в этот адский дом. Эндевор, сжимающий чёрную алюминиевую банку с кофе, пылает огнём с окон небоскрёба. Герой номер два, Эндевор, раскрыл наибольшее число преступлений в современной истории. Тодороки Энджи – измывался над собственной семьёй. Точно два разных человека.
«Burning: чёрный кофе, выбор Героя №2» – гласит рекламная надпись. Шото скрежетнул зубами – выглядит жалким. Телефон вибрирует в кармане. Игнорирует.
Он – номер два. В точности, как этот ублюдок. Будто это чья-то шутка. Ещё большей шуткой было бы, стань он сегодня первым. Стань он всем тем, чего от него требовал этот человек. Сперва Корусант. «Лучшая школа» для «сына героя». Теперь «Юэй». Разумеется, он обязан стать героем. Выбора ему никто не давал. Тодороки Шото, «сын Эндевора», юное дарование для всего геройского сообщества. Тодороки Шото. У которого никогда не было права сделать свой собственный выбор. Тодороки Шото, который всегда, сколько себя помнил, его ненавидел. Героя номер два.
Точно два разных человека.
Шото не видел, как он спасает людей. После всего, что он сделал с ними, сделал с мамой – не желает видеть. Он не знает, что делает его героем. Почему все называют его героем. Шото помнит только сожжённые татами, все в поту и в его собственной крови. Шото помнит только, как плакала мама. Так, чтобы никто этого не видел. Но он видел.
Шото снимает обувь у порога. Видит грязь от его следов. Злится. Он должен был быть сейчас на работе. Не разулся, значит всё ещё в геройском костюме. Тц.
Шото не смотрит ни на кого, отпирая входные сёдзи. Смотреть было не на кого, в прихожей – пусто. Снимает с плеча сумку и кладёт на тумбу. Засовывает руки в карманы. Тяжёлыми шагами проходит мимо зала для тренировок – снаряды и гантели разбросаны, ничего нового. Сворачивая за угол к своей комнате, видит его, перед входом. Он стоял, скрестив руки на груди. Выжидал. Молча.
Шото сжимает в карманах кулаки, ткань натягивается до предела. Игнорируя отца, будто его там – нет, медленно идёт туда, куда шёл. Останавливается прямо напротив. Перед ним, преградившим вход.
– Отойди.
Шото бросает на отца грозный, полный ненависти взгляд исподлобья. Он никогда его не боялся. Ненавидел.
[icon]https://i.imgur.com/i953ZEG.jpg[/icon][status]Out of the way.[/status]
Поделиться32020-07-07 16:01:17
Не нужно смотреть на турнирную таблицу с результатами вступительных экзаменов. Он знает, он чувствует, что сопляк не оправдал надежд.
Все же смотрит.
Чтобы убедиться.
Конечно же, не ошибся.
Отводит взгляд, раздраженно дергая плечом.
Есть какая-то ирония в том, что несмотря на все тренировки, результат Шото по-прежнему довольно низок. Впрочем, любой результат, не дотягивающий до первой позиции, унизителен и никчёмен. Энджи ненавидит самого себя за ранг героя номер два, теперь он также ненавидит и сына за то, что в очередной раз сплоховал.
Похоже, все его планы изначально провальны. Что-то всерьез идёт не так. В нем уже нет веры в то, что хоть один из отпрысков добьётся требуемых результатов. Возможно, ему стоит винить в этом самого себя и слабость собственного квирка, что не позволяет сделать финальный рывок и обойти соперников. Но…,
у этого мальчика — у младшего сына — есть всё необходимое для того, чтобы не испытывать сложностей с уязвимостью огненного квирка. Уж об этом Энджи позаботился. Подобрал идеальный дополнительный ген, необходимый для комбинации способностей. У Шото имелись все козыри, чтобы сделать пламя безукоризненным оружием, но вместо этого...
«Какое разочарование.»
Эндевор покидает офис и направляется прямиком к семейному поместью. Он почти не замечает людей вокруг, коллег или любопытствующих корреспондентов. Всем очень хочется получить его комментарии по поводу вступительных результатов сына, ведь только ленивый не следит за карьерой Героя Номер Два или восхождением его отпрыска.
Внутри обжигает и клокочет от ярости. Это так унизительно! Он будет вынужден оправдываться за провалы Шото. Снова и снова признаваться в том, что очередной Тодороки не дотянул.
Всего лишь номер второй.
Асфальт плавится под ребристой подошвой ботинок, воздух вокруг накалён до предела. С каждым шагом, что приближает к дому, Энджи наполняется бесконтрольной злостью. Он так старался! Столько вложил в этого щенка. Столько дал ему. Обучил всему необходимому и доверил амбиции и надежды, чтобы — что?
Чтобы этот неудачник все испортил? Чтобы взбрыкнул на финишной прямой, отказавшись использовать огненный квирк, тем самым подписав себе приговор?
С одним лишь льдом, слабым и хрупким, без опаляющего пламени ему не стать номером первым. Для чего все это вообще тогда было? Вся его глобальная, великая затея, весь этот чертов паззл рушится, так и не сложившись в цельную картинку.
В доме словно никого нет, ему никто не мешает и не встречает. Тем лучше, потому что в слепой ярости Эндевор способен на жуткие вещи. Он и сам не замечает, что успевает опалить пламенем многие вещи на своём пути, прежде чем достигает цели.
— ..стань сильнее.
Чужие слова до сих пор звучат в голове, но теперь бьют плетью по открытым ранам. Не сдерживаясь, мужчина раненым медведем ревет в полный голос, раскидывая в тренировочной комнате маты и снаряды, сметая все в приступе обжигающего разочарования.
После становится немного легче.
К счастью, у него полно времени, чтобы подумать и успокоиться прежде, чем сын вернётся из Академии. Энджи встречает Шото на пороге его комнаты, преисполненный злой сдержанности.
— Тебе нужно стать сильнее, — пропуская требование мальчишки между ушей, с нарастающим клокотанием приказывает. — Ты станешь сильнее, хочешь того или нет.
Вызов в его глазах, непокорность и ответная ненависть. Эндевор кривит губы, не стесняясь отвечать полным спектром отрицательных эмоций, ведь самолично взрастил это в нем.
Кажется, Шото хочет уединения и отдыха? Считает, что заслужил? За спиной Энджи коротко вспыхивает жарким пламенем, и вся комната позади начинает медленно тлеть. Шото больше некуда возвращаться, у него нет личных вещей и собственного угла. Он не достоин подобных привилегий, он не заслуживает этих благ. Отныне жить будет в тренировочной и выходить оттуда станет только тогда, когда добьётся видимых результатов.
Эндевор молчит и сверлит мальчишку тяжелым взглядом. Незачем говорить что-то вслух, они так много времени провели вместе, что способны по движению воздуха ощутить настроения и планы друг друга. Именно поэтому Энджи знает, что Шото настроен стоять на своём до последнего. Но не позволит ему этого.
Он бьет коротко, без замаха, в одно скупое движение. Шлепок от унизительной пощечины кажется оглушающе громким в натянутой тишине.
Энджи уже довольно давно не бил сына, и уж тем более никогда не бил его подобным образом, но сейчас он просто не видит иного выхода. Ему необходимо спровоцировать Шото и вынудить использовать огонь, в противном случае всё пропало. Все его мечты и надежды на то, что однажды один из Тодороки станет Героем Номер Один и превзойдет Всемогущего, канут в никуда. Годы тренировок, время и жертвы — окажутся бессмысленными.
«Я не позволю всему этому пропасть даром.»
Поделиться42020-07-12 21:47:41
«Тебе нужно стать сильнее.»
Шото молчит, только зубной скрежет становится сильнее.
«Заткнись», — так он должен был отвечать ему каждый раз. Но не отвечает. Потому что это было бы равносильным признанию чужой правоты. Не дождётся.
Не дождётся!
Шото молчит. Самым омерзительным было то, что этот человек был прав. Его правая сторона недостаточно сильна. Шото понимает это, видит. Каждую свою ошибку. Каждый просчёт. Ненавидит себя за собственную слабость. Неспособность доказать. Стоять на своём.
Но его – ненавидит сильнее.
«Ты станешь сильнее, хочешь того или нет.»
Шото дышит тяжело, но взгляда прямого не отводит. Подбородок дрожит от еле сдерживаемой ярости: этому ублюдку достаточно открыть рот, и уже от одного его голоса трясёт, внутри всё обжигает огнём. Потревоженная ненависть, взращиваемая в нём годами, горит. Не даёт свободно вдохнуть. Не оставляет ничего. Само существование этого человека – топливо для этой ненависти. Собственное существование – бремя, которое он возложил на собственную мать.
«Лучше бы ты умер», – каждый день он размышлял над этой идеей. Плохо это или хорошо, но он ждал того дня, когда сможет быть свободным. Сам решать за себя. Но ему пятнадцать. Шестнадцать. Семнадцать. Восемнадцать. В этом возрасте выпускаются из проклятого Юэй? Но даже после, тот ожог, оставленный на нём при рождении, оставленный через пять лет рукой матери, выплеснувшей кипяток ему в лицо, на левую сторону, никуда не исчезнет.
Тодороки.
Даже собственная фамилия вызывает у Шото отторжение. Он пытается сдержать это жгучее ощущение, выдержать дистанцию. Отстраниться. Пытается представить, что это тренировка. Другого представлять не умеет. Понимает, что его провоцируют, но это – неконтролируемо. Лицо его искажается, в гримасе, которую он не видит, но ощущает напряжёнными скулами, сведённой челюстью. Попытки сдержать всё это проваливаются. Он собственные эмоции контролировать не в состоянии, не то, что правую сторону.
— Если ты закончил, прочь с дороги, — воздух сотрясается с каждым произнесённым им словом.
«Просто оставь меня в покое.», — всё, чего он хочет, чего когда-либо хотел – это чтобы его оставили в покое.
Шото почти решается на шаг, чтобы пройти в свою комнату на пролом, как сзади героя номер два вспыхивает искра. Огонь. Короткой вспышки достаточно, чтобы его комната начала гореть. Рот Шото невольно приоткрывается, глаза расширяются, кулаки выскальзывают из карманов. Хочет добиться от него реакции. Не дождётся.
Не дождётся!
Шото хочет сделать вид, что ему всё равно. Что ему ничего не было нужно в этом доме, в этой комнате. Что у него не осталось ничего, кроме ненависти человеку, которого следовало бы называть «отец». Но это не соответствовало действительности. Ничего не осталось кроме ненависти и одной-единственной выцветшей фотографии, на которой его мать держала на руках младенца и улыбалась. Он не помнил, чтобы она когда-нибудь была такой счастливой. Он вообще её не помнит. С трудом узнал на фотографии новорожденного себя.
Он никогда не смотрел на эту фотографию. Его мать никогда больше не будет улыбаться также, как тогда. Он никогда больше её не увидит. Шото забрал эту фотографию себе, когда Фуюми однажды попыталась провести с ним «семейные» посиделки, показывая пыльный, никому не нужный фотоальбом. Но правда была в том, что каждая фотография в этом альбоме – была обманом. Шото не говорил этого Фуюми. Он вообще редко с кем говорил, изредка перебрасываясь с сестрой дежурными фразами. Но Нацуо, когда был дома, не стеснялся заявлять об этом вслух. С Нацуо он почти не разговаривал. С тех пор, как тот поступил в университет, тем более. Шото догадывался, что Нацуо ненавидит его, что, как и мама, видит в его уродливой левой стороне – отца. Шото же видел в Нацуо и Фуюми – маму, в ответ. И от этого пытаться контактировать с ними было ещё тяжелее.
— Что ты! — это он не успевает выплюнуть со злобой — щёку полоснул ожог, рефлекторно выставляет вперёд левую руку, та застыла на половине пути в защитном движении. Желваки дрогнули на скулах.
Расширив глаза в изумлении, Шото напрягся, как взведённая пружина, застыл в положении, в котором получил удар. Голова повёрнута вправо. Удар по левой щеке. По левой стороне. Ненавистной.
Зубы снова стиснуты. Кулаки бьёт мелкая дрожь. Нет. Это именно то, чего этот ублюдок хочет. То, чего добивается. Он не должен поддаваться, не должен. Но от удара, несильного – звенит в ушах. Голосом матери.
«Я не могу смотреть на него. Его левая сторона, она уродлива.»
Левая рука опускается. Вдох. Треск. Изморозь и иней покрывают всё: стены, потолок, каждую комнату в этом адском доме. Внутри, снаружи. Лёд гасит тлеющий огонь, лишает доступа кислорода.
— Отойди. — Шото отвечает спокойно, выдыхая облако пара изо рта, но его голос всё ещё дрожит. Поворачивает голову к «отцу», едва сдерживает себя, чтобы «отца» не ударить. Ненависть никуда не делась. Но теперь он чувствует и вину: Фуюми придётся убирать весь дом. Многие вещи придут в негодность, как только растает лёд. Но Шото интересовало только одно: фотография, на которой его мать была счастливой. Он не мог её снова потерять.
[icon]https://i.imgur.com/i953ZEG.jpg[/icon][status]Out of the way.[/status]
Поделиться52020-07-25 18:01:27
Эндевор легко читает оппонента. Прерывистое дыхание, стиснутые кулаки, дрожащий подбородок и такой острый взгляд, что можно порезаться, весь спектр негативных эмоций в одном флаконе.
Наверное, не такие чувства отец должен вызывать у сына, но для их семьи это кажется нормой. За эти годы он испробовал абсолютно все методы тренировок и воспитания и больше не знает, чем ещё простимулировать этого упрямца, как заставить делать то, что ему велено, и использовать чертов огненный квирк. Не сработал отцовский авторитет, не подействовала система изоляции, жестких тренировок и возложенных амбиций, и теперь Энджи уверен, что злость и ненависть — последние оставшиеся козыри в его арсенале и также отличные триггеры для усиления пламени.
Это означает, что ему придётся научить сына ненавидеть и злиться, как никого иного, во имя силы и славы, во имя ранга «героя номер один» и, конечно же, защиты мира во всем мире.
На пути к своей цели Энджи без малейших сомнений или сожалению готов стать тем, кого Шото ненавидит, лишь бы создать этого мифического «сильнейшего героя», обличить его эмоции во что-то реальное и придать им форму, заставить его огонь гореть сильнее, сильнее и еще сильнее. Потому что с одним лишь льдом мальчик слаб, и ему противно от этой мысли, что всецело отражает на его лице в это самое мгновение. Шото все ещё не заслуживает его гордости, и Энджи смотрит свысока с брезгливым сожалением об упущенном времени и возможностях.
Он готовится к тому, что после шлепка по лицу Шото без промедлений бросится на него, будто бешеный пёс, сорвётся со своего поводка, наконец, и использует весь свой арсенал, включая огонь. В глазах мальчика столько напряжения и ненависти, которые бесконечно долго плещутся в переполненной чаше и от малейшей капли готовы хлынуть через край, так что мужчина считает, что даже маленькой провокации достаточно. Ему довольно очевидно, что как только сын преодолеет эмоциональный барьер и перестанет себя контролировать, пламя вырвется из него самопроизвольно и поглотит всё вокруг без остатка; тогда-то станут понятны и очевидны все преимущества именно этой способности. Энджи уверен, что когда Шото ощутит полную мощь наследственного квирка, то уже не сможет отказаться от этого. Нужно лишь заставить его играть в полную силу, выложиться на максимум, и тогда...
Но — сын бездействует. Только замирает на утомительно долгое мгновение, мотнув сбитой челкой, не поворачивая лица, слепо смотря перед собой, будто в бесплодной попытке осмыслить случившееся.
Энджи удивлён. Сколько ещё ему нужно приложить усилий, чтобы сломать этого мальчишку?
«Ну же! Я вижу, как сильно горит твоя ненависть. Используй ее, чтобы разжечь самое яркое пламя.»
Шото медленно отмирает. Его левая рука все еще вскинута в защитном жесте — и именно оттуда Эндевор ждёт атаки. Ликует. В нездоровом восторге предвкушает силу возможного удара, ведь сделал буквально всё для того, чтобы тот стал бесконтрольным, эмоциональным, на пике возможностей.
Но что-то меняется в одно неуловимое мгновение, как будто картинку переключают, и мальчик вдруг опускает ладонь, словно передумав продолжать атаку. Ярость в нем больше не горит, она обжигает холодом.
На мгновение Энджи ощущает растерянность, он буквально чувствует, как Шото усмиряет горящий внутри него огонь, заменяя леденящим спокойствием. Из-под его ног рвётся лёд, схватывает серебристой коркой все вокруг, покрывает инеем комнату и несётся вглубь коридоров. Не понятно, насколько обширной выходит атака, но Энджи плевать. Он реагирует мгновенно и защищает себя согревающим коконом из чистого пламени, не позволяет льду даже на секунду себя коснуться. Смотрит с ещё большим разочарованием, и внутри бурлят подогреваемые сыновьим непослушанием эмоции. Он не понимает, почему Шото упрямится, ведь в нем есть эта сила и грешно ее не использовать! Не понимает, зачем тот подавляет свои эмоции и предпочитает замораживаться, а не ярко гореть.
— Я твой отец, — яростно гремит, обрывая детский лепет. — И ты будешь меня слушаться. Это тебе понятно?!
Огонь бурлит в нем, вокруг него, хлещет в разные стороны и вырывается вспышками и волнами, словно отражением всего спектра ощущаемых эмоций. Лёд трещит и плавится, расступается в стороны, не выдерживая натиска. Опустившаяся температура резко подскакивает и продолжает расти. Эндевор делает несколько коротких шагов вперёд, приближаясь к сыну вплотную, нависая над ним, и слой льда жалобно скрипит под ногами, особенно толстый здесь, в месте своего зарождения. Он ненавидит лёд и всё, что тот олицетворяет. Холод, спокойствие, сдержанность. Ему больше по нраву гореть.
— Убери. Эту. Мерзость. И покажи мне, на что ты действительно способен.
Он видит не героя номер один перед собой, а лишь маленького напуганного мальчика. Похоже, Шото останется таким навсегда, несмотря на то, как сильно Энджи старается. Эта мысль просто убивает его, разрушает что-то внутри, обугливает до тлеющих угольков. Его цель вновь недостижима, его мечта снова рассыпается снопом искр прямо через пальцы.
В слепой ярости мужчина повторно вскидывает руку, но в этот раз не для пощечины, а для настоящего удара. Он больше не хочет учить его, он хочет, чтобы этого позора никогда не существовало. И ему плевать, если мальчишка станет или не станет защищаться, потому что способность трезво размышлять отключается и остаются лишь инстинкты: бить и атаковать до тех самых пор, пока раздражающий фактор не исчезнет.
Отредактировано Endeavor (2020-07-26 02:04:25)
Поделиться62020-07-30 22:54:21
Лёд снаружи. На стенах, на полу, на потолке.
Лёд снаружи. В правой руке, в правой ноге, в глазах.
Лёд снаружи. Но внутри колотит, трясет, будто там горит.
«Я твой отец. И ты будешь меня слушаться. Это тебе понятно?!»
Ты должен. Ты обязан. Ты будешь.
Только это он и слышит. Изо дня в день. Десять лет.
Рот кривится вниз. Челюсть сводит так, что не разомкнуть. Не выговорить вслух «ублюдок», а он намеревался, хотел.
Не должен. Не обязан. Не будет.
Пальцы сводит, не разжать, так и остались стиснутыми в кулаки. Грудь вздымается и опускается, будто пробежал марафон. Воздух вокруг Шото леденеет. Правая рука дёргается – готова выпустить столько льда, чтобы сравнять это место с землёй, но он себя контролирует. Всегда. В отличие от «отца».
— Нет. — пусть понимает, как хочет. Шото не намерен тратить больше одного слова на того, на кого ему плевать. Нет. На того, кого он ненавидит.
И эта ненависть заставляет забывать. Мгновенно. Точно ничего никогда до неё не было, будто ничего никогда больше не чувствовал.
Ненависть выжигает всё из Шото. Выжигает Шото.
Шото забывает всё, и в такие моменты в нём ничего от него больше не остаётся. Кроме льда, принадлежавшего матери. Кроме отца, отпечатавшегося в момент рождения на всей его левой стороне. Шото эту сторону тоже ненавидит, готов заковать толстым слоем льда.
Но Шото забывает и об этом.
Забывает мгновенно об единственном предмете в своей комнате, которым дорожит, ради которого всё заморозил. Шото больше не помнит о том, сколько усилий придётся приложить сестре, чтобы восстановить дом. Тоски по матери больше нет. Чувства вины перед сестрой тоже нет.
Есть только ненависть. И она стучит кровью в ушах, требует выхода.
Есть только этот дом, в котором он тоже всё ненавидит: каждую комнату, поворот, каждое сёдзи, доску на полу. Но и эта ненависть меркнет в те моменты, когда рядом стоит отец. Так близко, что можно было протянуть руку и заморозить. Чтобы он заткнулся, чтобы больше не появлялся, чтобы застыл ледяной глыбой, мимо которой он пройдёт, брезгливо огибая, не желая с этой глыбой соприкасаться, захлопнет перед ней дверь.
Но Шото не может этого сделать. Даже попытаться.
Потому что тогда станет им.
Этого не будет.
Никогда.
Эндевор делает шаги по направлению к нему. Шото не двигается, ни на миллиметр. От Эндевора исходит жар и огонь, они плавят лёд, но этого недостаточно, чтобы тлели стены и пол. Шото выдыхает тяжело, пропорционально опускает температуру правой стороны. Эндевор подходит почти вплотную, нависает над ним. Взгляд Шото тяжелеет на десять лет, смотрит на Эндевора в упор. Эти трюки проходили в детстве, больше он его не боится. Больше не заплачет. Больше его не вырвет. Он не даст себя в обиду, как дал в обиду мать.
Голос, от которого тошнит, теперь совсем рядом брюзжит слюной и огнём. Что-то внутри Шото ликует: видеть это выражение лица (доводить его до бешенства) приносит удовлетворение. Но и это гаснет.
Шото хмыкает. Показать ему, на что он действительно способен? Новой фразы за эти годы не придумал?
Шото это не задевает. Он слышал это тысячу раз на тренировках. На том, что Эндевор называл «тренировками». Но это не было «тренировками». Это было дерьмом. Оно не сделало его сильнее. Не сделало тем, кто превзойдёт Номера Один. Сделало наоборот. Сделало ненавистной саму идею быть героем. Шото не хотел поступать в Юэй. Потому что он был героем.
Этот ублюдок. Был. Героем.
Эндевор смотрит на него не изменившимся за десять лет взглядом. Лютым. Шото стискивает зубы, и с глазами, налитыми кровью, видит не героя номер два перед собой, а ублюдка, загнобившего собственную семью. «Эндевор» никогда не остановится. Не прекратит этого делать. Шото это знает. Шото это давно не задевает. Это было данностью, нечто отличное от которой Шото попросту не знал. Не помнил.
Шото задевает другое: этот ублюдок смеет говорить, что последнее, что у него осталось от матери – это…
— Не смей. Называть. Силу. Моей матери. Мерзостью. — ненависть заставляет его рот открываться и закрываться, чеканить с паузами слова, отвечать в лицо, перекошенное огнём. Ненависть бурлит, закипает. Плавит всё, чем Шото когда-либо хотел быть, изнутри. Кажется, что он никогда и не хотел. Что всегда был его инструментом, его вещью, которая оказалась лучше трёх других вещей.
Шото это ощущает, уже знает, когда Эндевор срывается, бездумно крушит и ломает всё вокруг. Ничего другого в своей жизни он не делал. Эндевор заносит кулак - этот момент Шото видел тысячу раз. Шото был готов: быть готовым к ударам «отца» — это то, что «отцу» удалось в него вбить. Шото реагирует мгновенно, отбивая атаку правой рукой, одно касание – и лёд рвётся ненавистью из сомкнутых в кулак пальцев, покрывает этой ненавистью кулак «отца», но силы, вложенной в чужой удар, оказывается достаточно, чтобы сбить его с ног и отбросить на несколько метров. Такова была сила «героя номер два». По-прежнему не дотягивает до Олмайта.
Но Шото перегруппировывается, и приземляется в узком коридоре на правую ногу, создаёт под собой лёд, чтобы удержать равновесие и устоять на ногах.
Шото выпрямляется, выдыхает лёд, стискивает зубы, со всей тяжестью собственной ненависти глядя на разъярённого человека, который называл себя его отцом. Шото, едва морщась, поднимает перед собой правую руку - удар пришёлся на лучевую кость, и, хотя он успел блокировать его, боль была сильной, но, если шевелить способен, значит перелома нет.
— Запомни. — Шото больно, но он всё равно, всё равно стискивает в кулак эту руку. Не для того, чтобы атаковать. Для того, чтобы не дать в обиду себя, как дал в обиду мать. Его тошнит от насилия, всегда тошнило. — У меня есть только мать, и в бою я буду использовать только её квирк. Я клянусь.
[icon]https://i.imgur.com/i953ZEG.jpg[/icon]
Поделиться72020-08-06 16:45:51
Лёд везде. В его жене, в его детях, даже внутри Шото. Лёд создан просто для того, чтобы выводить Энджи из себя, без сомнения.
Лёд повсюду. Блестит и переливается, покрывает толстым слоем стены и полы, защищая от опаляющего огня. Энджи ненавидит лёд, ненавидит холод, ненавидит любое проявление или упоминание. Он будто в ловушке среди ледяных наростов.
Лёд рвётся наружу, возникая во всех уголках, нагромождаясь слой за слоем, ломаясь, разрастаясь вновь, сколько бы он его не топил.
Энджи борется с ним всю жизнь, силится вытравить холод из своего дома, выбить обмораживающую слабость из наследников, запереть дурную способность внутри супруги, чтобы никто и нигде и никогда больше не использовал этот квирк. Но все бестолку, и вот лёд вновь и вновь оборачивается против него, портит наследный ген и раз за разом восстаёт, противится его воле.
Даже Шото, его главная надежда на реализацию всех мечтаний, заражён этой болезнью, охвачен словно гнилью. Лёд ослабляет его, делает никчемным, волнует его разум, вкладывая идею сопротивления отцовской воле. И это недопустимо, это следует выжечь из него также, как чертов лёд из семейного имения.
Огонь бьется сильнее, пляшет между льдинок, прожигает дырочки в дереве и горит даже в лужах. Он так силён, что потушить его прямо сейчас почти нереально. И вот та сила, что должна жить, что должна найти продолжение в этом бунтующем мальчишке. Разве не очевидно, который квирк предпочтительнее, когда речь заходит о сражениях?
«Ты так слеп! Я покажу тебе.»
Шото вскидывает руку и блокирует первый удар. Сопротивление лишь подливает масла в полыхающее пламя. Эндевор в омерзении стряхивает с кулака корку льда, плавит и разбивает огнём, таким его всерьез не поранить. Если мальчишка хочет что-то доказать, то ему придётся постараться получше.
Ботинки скользят по полу до скрипа. Полыхнувшее за спиной пламя придаёт ускорение, толкает грудью вперёд, позволяя молниеносно преодолеть разделяющее расстояние. Бежать некуда, прятаться негде, он нагонит в одно мгновение.
Из губ вырывается морозное облако, когда мужчина снова настигает сына. Чем они ближе друг к другу , тем морознее кажется воздух, но лишь один шаг - и все резко меняется, воздух плывет и плавится, жар обжигает кожу.
Шото не нападает, но готов обороняться. Глупый, непокорный, слабый. Бесит каждым своим словом и одним лишь существованием.
Самая большая из надежд —и самое огромное разочарование.
— Не обещай того, чего не можешь выполнить, — хлестко подытоживает бесполезный спор. Этот щенячий лай он слышит не в первый раз и, признаться, надоело.
Энджи может сделать ответную клятву, но не тратит попусту воздух. Вскидывает кулак повторно и бьет изо всей силы; из-под пальцев брызжет лёд, стеной взметнувшийся навстречу его удару. Надеется защититься этой дрянью? Как бы не так! Разве ещё не понял, насколько это бесполезно? Насколько эта способность слаба?!
Яростное пламя выжигает кислород, раскаляет воздух, охватывая мужчину целиком, и он буквально проходит сквозь лёд, следуя по инерции за своим кулаком, будто и не заметив преграды.
Впрочем, силы замаха после встреченного препятствия уже не хватает, чтобы ударить, зато он ловит мальчишку за волосы и дергает к себе. Шото все ещё сопротивляется, и льда становится только больше. В своём гневе Эндевор не замечает, что ногами уже плотно увяз в ледяной корке, которая то оттаивает, то моментально нарастает вновь, но сделать нового шага не получается. Лёд ползёт все выше, ломается и трескается от оплавляющего жара, иногда схватывает до пояса, но тут же разрушается, только для того чтобы пытаться снова и снова.
Какая раздражающая способность.
Ему не нужен новый шаг, чтобы подтянуть мальчишку ближе. Второй рукой комкая пиджак на сыне, Энджи рывком привлекает его ближе. Так близко, как это возможно в нынешних условиях. И пламенеет изо всех сил, полыхает так, будто от этого зависит очередная победа в смертельном сражении.
Лёд, наконец, сдаётся. И ребёнок в его руках барахтается, трепещет, цепляется пальцами за ладони в бесплодной попытке отцепиться.
Нет больше льда, у мальчишки не остаётся возможности генерировать новый. Шото бьется и задыхается в ярости чужого пламени, кажется, даже кричит, но Эндевор не слышит. Смотрит в лицо рядом — и не видит. Он просто делает то, что должен, потому что только так Шото станет сильнее. Это обучение, это тренировки, это его долг, как отца, и долг сына — подчиниться.
Учащенный пульс стучит по всему телу, барабанами бьется в ушах, разрывает виски, пуская чёрные круги перед глазами. В голове снова и снова одни и те же мысли по кругу. Будто зацикленные, они возвращаются вновь и вновь, и деться от них просто некуда.
Разочарование. Ты можешь больше. Делай так, как я велю. Усиливай огонь, покуда он не станет частью тебя. Я заставлю тебя сделать это.
Сколько раз ему ещё придётся повторить это?
Сколько раз этот мальчик его подведёт?
Сколько ещё яростное пламя поглотит, прежде чем окончательно успокоится?
Захват, обманчиво похожий на объятия, слабеет.
Покачнувшись, Энджи разжимает пальцы и выпускает мальчишку, пламя моментально опадает.
В комнате едва ли есть, чем дышать, он судорожно хватает воздух губами. Неловко отступает, едва не поскользнувшись на подтаявшей настовый корке. Глаза расширяются, и словно бы каждая мышца во всем теле каменеет.
Нет. Нет нет нет.
Лицо сына, перекошенное ненавистью и злобой — нет, болью! — отражается в зрачке.
Нет, нет. Он не повторит этой ошибки вновь.
Не Шото смотрит на него сейчас, а Тоя.
Сердце колотится так сильно, что грозит пробить грудную клетку и выскочить наружу. Гнев проходит так же внезапно, как возник, и ярость сменяется секундным испугом, но после не остаётся и его.
Остановиться. Нужно остановиться, пока чего-то ужасного не случилось вновь.
Энджи все ещё смотрит в лицо напротив, но теперь с бессильным раздражением. Цыкает себе под нос со всем возможным осуждением и отводит взгляд. Сколько ещё раз ему придётся спасовать, когда результат кажется таким достижимым? Эти дети просто не способны осознать всей значимости тех надежд, что он возлагает на них, но придёт время.. возможно.. однажды они поймут.
А пока он быстро теряет к мальчику интерес, просто потому что страшится повторить историю прошлого. Шото поймёт, рано или поздно, голословность и непрактичность принесенной клятвы, и Энджи (вероятнее всего?) будет рядом, чтобы направить это разочарование.
Поделиться82020-09-28 09:18:35
Эндевор взбешён и ярость вспыхивает за его спиной огнём, вскипает до белого каления: рывок, и вот он, перед ним, вживую, не с глянцевых рекламных вывесок – Герой номер два, на чей счёт в этом году пришлось девяносто процентов от числа всех раскрытых преступлений. Значит, именно так чувствуют себя злодеи в час расплаты? Как он сейчас?
Как мать.
Как Тоя.
Видят не широкую улыбку, успокаивающую одним своим присутствием, которой у Эндевора никогда не было. Видят не банку с кофе «Burning», показательно сжатую в кулаке для толпы зевак в центре города. Всё это щелчок на семейной фотографии за секунду до вспышки, фотографии для СМИ, со счастливыми улыбками, которых тоже не было. До того, как банка с кофе искорёжится в мёртвой хватке и взорвётся, расплескав всё содержимое кипятком от чайника. До того, как все они, улыбавшиеся на застывшей во времени фотокарточке, увидят занесённый кулак. И пламя. И рёв. Бежать некуда, прятаться негде.
Но он никогда не бежал и не прятался от этого ублюдка!
Шото волком смотрит на отца, напряжённый до предела собственной прочности. Шото дышит тяжело, выдыхая стылый воздух, но ему кажется, что он выдыхает копоть и лёгкие горят огнём; сердце бешено колотится, высекая в груди искру за искрой, но каждую секунду он делает так, чтобы вспыхивать там было нечему. Он себя – постоянно контролирует. Так он думает, пока не встречает взгляд отца – отражение своего левого, собственного; пока всё что, было справа, не начинает медленно плавиться, стекать на пол собственной решимостью, собственной ненавистью.
Его терпение капает на пол талым льдом, и стремительно уменьшается, Шото не понимает, чей огонь всё это плавит, а от того, ненавидит ещё больше, ту часть себя – сильнее, вдавливает зубы друг в друга – дёсны полоснуло резью, и что-то внутри даёт трещину, лёд растрескивается. Левая ладонь становится горячей, невыносимо, жар исходит от него, и слои воздуха рядом – искажаются, колышутся, дёргаются, будто плавятся вместе с Шото. Ещё секунда, и он сгорит, но рык, изрыгаемый отцом, окатывают ледяной водой, замораживают всё нутро, ненавистью совсем иной. Ненавистью даже не к отцу – ненавистью к огню, ненавистью к себе, к тому, что он изо всех сил пытался из себя вытравить.
«Не обещай того, чего не можешь выполнить».
Шото захлёбывается морозным воздухом и беззвучно всхлипывает от ярости. Не сможет. Шото понимает, что он – неровня Герою номер два; ему неровня – никто, кроме него. Поэтому, именно поэтому он покажет этому ублюдку, докажет этому ублюдку, докажет себе, что сможет сдержать собственную клятву. Шото невольно касается правой ладонью левой руки и её – замораживает. Этот ублюдок, он ещё не знает – сколько в нём. Льда и ненависти, которые не растопить!
Эндевор бьёт ещё раз, без предупреждения, и весь этот лёд и ненависть стеной обрушиваются навстречу удару – Эндевор крошит это также легко, как однажды уже раскрошил все их жизни: жизнь матери, жизни его братьев, даже жизнь сестры. Эндевор не останавливается на пути к нему передо льдом, как когда-то не остановился и перед его матерью, однажды вставшей между ними – удар – Шото больше не жмурится, как тогда, и со всей стойкостью ожидает удар, но даёт отпор – льдом, и удара нет – только боль у корней волос. Проклятье, схватил! Шото напрягается, но не отводит свой разъярённый взгляд, весь в красных прожилках, стучит зубами, всматривается с отвращением в наполовину собственное отражение, думает: «Я не буду, таким как ты!».
Шото смотрит в глаза, которые его ненавидят, до скрежета, которые так ненавидит он – прямо и с вызовом, стискивает, пытается отбить от себя громадную ладонь, пылавшую у самого лица огнём, заковывает её в лёд, опоясывает льдом всё вокруг. Ладонь стискивает его пиджак – и ворот врезается в шею, натягивается до предела ткань, начинает дымиться, огненной каёмкой медленно плавиться, тлеть. Его силой подтаскивают ближе – точно псину, точно ребёнка, слабого, ни на что не способного: Шото искажается в немыслимой гримасе, понимает – ничего не изменилось. Силы неравны. Он ничего не может. Всё также, как и десять лет назад! Лёд трескается по швам осознанием собственной слабости, плавится и тает, снова, снова сдавшись гнёту чужого огня – вступительный экзамен вымотал его, своего предела на сегодня он достигнул. Пусть его квирк сдался, но взгляд – не сдастся. Этот ублюдок! Думает запугать его? Сделать больно? Нанести ожог больший, чем уже нанёс?
Убить?..
Шото колотит от ненависти, гнева и боли — выжженная ткань вплавляется в его кожу, Шото морщится, как вдруг мёртвая хватка его выпускает, колени подкашиваются, и он просто не в силах устоять, припёртый к стенке, соскальзывает по ней на пол, и чтобы не рухнуть, упирается о пол руками. Униженный, растоптанный, всё ещё не способный ни на что, стоит на четвереньках перед этим ублюдком, как в тогда, десять лет назад.
— Это мы ещё посмотрим. — Шото поднимает голову, находит в себе силы снова озлобленно взглянуть исподлобья – и смачно харкнуть этому ублюдку под ноги. Жаль, что ему не пришло в голову сделать это секундой ранее. Прямо в лицо.
Поделиться92020-10-01 15:56:29
Это случается за считанные мгновения, их ссора короткая, но разрушительная. Все вокруг тает и капает, искореженное и набухшее от талой воды, местами блестит остаточной ледяной коркой, с другой стороны — выжжено стихийным пламенем до обнаженных строительных балок, лениво тлеющее по углам. Энджи и раньше мог легко потерять контроль, но никогда ещё раньше не злился до такой степени. Огонь довольно опасная штука, если им тщательно не управлять, поэтому трезвая голова в любой ситуации и тщательная саморевизия — основное правило обладателя огненного квирка. Которому Эндевор всегда старается следовать. По крайней мере, ему нравится так думать, ведь он настоящий герой и пример для подражания, а случайные вспышки бешенства довольно редки, чтобы на полном серьезе считать их регулярным исключением.
Да и, сказать по правде, контролируй он себя чуть хуже, на месте дома уже давно осталась бы одна опалённая воронка. Его семье, как никому другому, известна эта плачевная потеря контроля над собой: огонь вспыхивает, и его не удержать. В такие мгновения Энджи старается оказаться как можно дальше от детей, запереться в кабинете или тренировочной комнате, чтобы переждать момент. Но сейчас что-то идёт всерьёз не так, и ему страшно: страшно за мальчика и за самого себя, страшно за то, что он может сделать. Хорошо, что Шото хоть и разочарование, но не настолько слабый, он способен выдержать пару-тройку крепких ударов и защищаться от адского пламени…,
чего не сказать об окружающей обстановке, что-то все ещё догорает и с треском надламывается, падая далеко за плечом в конце коридора, вынуждая обернуться и случайно, краем глаза заметить фигурку возвращающейся дочери. Так некстати! Она пока ещё далеко и не в полной мере осознаёт масштаб случившегося бедствия, но целенаправленно двигается сюда, на запах гари и треск ломающегося льда, так что очень скоро будет неприятно удивлена, а возможно даже испугана.
Меньше всего сейчас Эндевору хочется разбираться с очередной драмой, так что он надеется закончить здесь до того, как дети с новой силой объединятся против него.
Первые эмоции проходят, будто выжженные вспышкой гнева, и новые задохнулись без кислорода. Даже плевок под ноги не вызывает в нем особенного отклика, хотя Энджи и удивлён. Не думал, что мальчишка способен на столь вызывающий поступок. Выглядит глупо, да ещё и жалко. Мужчина кривит губы с досадой.
— Ниже падать некуда, — комментирует, отводя незаинтересованный взгляд. — И смотреть больше не на что. Я вижу лишь пустое место.
Слабый, бесполезный, поставленный на колени в очередной раз. Неспособный ни на что, кроме истеричных плевков и пустых обещаний, достойный наследник квирка своей безумной матери.
— Ты жалок. Отныне поступай, как вздумается, мне нет до этого дела.
Конечно, он кривит душой, но прямо сейчас и сам себе верит. Устал переубеждать и доказывать. Устал уговаривать и тренировать. Устал принуждать и действовать силой. Однажды этот мальчик сам убедится, насколько сильно ошибался все это время и как многого лишился, но будет уже поздно. Момент упущен, ему никогда не достичь того же уровня развития огненной способности, как если бы они тренировали ее с детства… Эндевор в очередной раз бесконечно сожалеет об упущенных возможностях, но больше не собирается ничего предпринимать по этому поводу.
Он долго смотрит на мальчика, которого привык считать своим наследником и последователем, но не видит ничего, кроме ненависти в глазах, кроме скованной льдом левой руки, кроме слабости и бесконечного страха — перед отцом, перед самим собой, перед пламенной способностью. Вся его сила подавлена и закована ледяными цепями, и прямо сейчас с этим ничего не поделать. Шото упрям, как баран, и должен решиться на следующий ход самостоятельно.
Эндевор делает пару шагов назад спиной, словно сдаваясь. Позволяет подойти Фуюми, но старается не смотреть на неё поначалу. Знает, что она напугана и, возможно, рассержена происходящим. Она всегда переживает за брата и сохранность дома, но сегодня очень плохие вещи случились и с домом, и с ее братом, так что восстановление займёт некоторое время, а ещё потребует массу усилий, чтобы исправить уничтоженное.
Наверное, стоит оставить их наедине и не делать хуже, но Энджи из вредности остаётся на месте и хмурится лишь сильнее, с вызовом пилит девчонку взглядом: только посмей начать возмущаться, ничем хорошим это не закончится. Внутри все ещё тлеет огонь раздражения, и лишь стоит на него подуть — пламя разгорится снова.
Поделиться102021-02-11 22:01:57
— Что?..
Катастрофа заметна издали.
От Катастрофы исходит различимый даже с расстояния гул, плачущий треск дерева и струйки горького дыма. Это не тот дым, который клубами валит от яркого вздорного пламени, а чадящий полузадушенный смог, густой, чёрный и едкий.
— О, нет…
Она специально перепланировала всё ещё неделю назад, чтобы сегодня освободиться с работы пораньше, зайти в магазин, а потом приготовить ужин, который без малого мог быть похож на праздничный.
Потому что она не сомневалась, что Шото покажет на экзаменах отличный результат, а в её понимании «отличный» не равно «первый в списке». Он так старался, что иначе быть просто не могло! И этот ужин не стал бы, конечно, ни по-настоящему праздничным, ни хотя бы в половину семейным, но он случился бы и стал ещё одним крохотным кирпичиком в попытке сложить их семью воедино. Но теперь тяжесть от пакета с продуктами в руках вызывала не радость и предвкушение, а мученическую печаль.
Ведь если случилась Катастрофа, то не только о празднике, а даже о нормальном ужине можно забыть.
Фуюми приближается к дому: ей хочется спешить, оставить пакет на земле и сорваться на бег, но она себе не позволяет. Всё уже случилось, и её спешка мало что изменит.
Она замечает, как накренилась, а потом с треском напрочь упала входная дверь. Дом словно чихнул копотью и дымом, запах гари стал отчетливее, чётче различим треск… льда?
Она вешает пакет на сгиб локтя, чтобы помочь себе перебраться через неудачно поваленную дверь. Сдвигает створку чуть-чуть в сторону и тогда пролезает внутрь. На блузке и ладонях остаются влажные следы сажи.
Прогорклый запах копотью застревал в горле, черные следы от огня протянулись по потолку, стенам и дверям, кажется, что отовсюду на пол стекаются ручейки тающего льда. Фуюми давится отчаянным воем и с её губ слетает только удрученный вздох, ведь дом — это ерунда. Это всего лишь место и вещи, ничего такого, что может пропасть безвозвратно и о чём можно бесконечно жалеть.
Она оставляет пакет с продуктами на полу, подходит к Шото и с тревогой присматривается к нему, ладонью осторожно касается плеча в опаленной одежде. Не находит одним лишь взглядом травм и поднимает взгляд на отца.
Фуюми напугана, разочарована и рассержена. Без малого зла.
Источник Катастрофы найти и опознать не трудно, он смотрит на неё с угрюмым вызовом. Слова, которые уже были готовы сорваться: то ли обличительные, то ли возмущенные, то ли просто гневные, приходится придержать. Она знает, насколько их отец вспыльчив и знает, как легко раздуть пламя на тлеющих углях.
Не стоит начинать новый виток домашнего скандала, Фуюми это прекрасно понимает и делает медленный вдох, призывая к себе всё возможное и доступное спокойствие. Хоть один из них должен быть благоразумным взрослым.
— Нужно открыть окна, чтобы проветрить все помещения, а то здесь дышать нечем. Будь добр, — девушка упирается строгим взглядом в отца, — помоги.
А потом возвращается вниманием к брату, присаживаясь рядом с ним на колени:
— Что-нибудь болит? Есть ожоги?
Что ж, их разрушенный, одновременно промерзший и прогоревший насквозь дом полностью олицетворяет их семью — не пепелище, но сплошная трагедия, внешне товарный вид, а внутри почти что развалины. На восстановление уйдет не мало времени и сил и если дом починить точно можно, то что делать с их семьей Фуюми уже практически и не знает.
И этот день ещё одно тому доказательство.
Поделиться112021-02-13 21:12:42
«Я вижу лишь пустое место.»
Шото застывает, морально истощённый, больше не способный сказать что-то в ответ. И это после того, как он вложил всё, что у него было, всю свою ненависть, сделал всё, что мог. Этого оказалось недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Но разве не этого он добивался? Разве не этого хотел — чтобы отец оставил его в покое, чтобы смотрел не на как «особенного», как на пустое место. Такое же пустое, каким была его мать. Каким был Нацуо. Какой была Фуюми, вернувшаяся с работы раньше, коснувшаяся его левого плеча. Шото опускает голову, не смотрит на неё, всё ещё смотрит на отца, на его незаинтересованный взгляд, каким он всегда провожал Нацуо и Фуюми. Его всё ещё трясёт от не унимаемого гнева. Её руку хочется отдёрнуть. Ему не нужна её забота и беспокойство. Она ему не мать. Он никому больше не позволит защищать себя, как позволил матери десять лет назад.
«Тоя тоже был пустым местом?!» — Шото хочет заорать, раздирая льдом глотку, Шото стискивает кулак, и стучит зубами, кусая язык до крови — хочет увидеть предел того, насколько отцу плевать на них, но кому, как не ему об этом знать, хочет полоснуть кипятком — по самому больному, но разве могло у него что-то болеть, кроме собственного эго, кроме собственной второй строчке в рейтинге героев? Шото хочет заорать, но молчит, потому что Фуюми — рядом. Каким ублюдком ни был Эндевор, сестра не заслуживала того, чтобы попасть под перекрёстное пламя его гнева.
«Открыть окна, проветрить все помещения, будь добр» — Фуюми говорит с ним так, будто для отца она не была пустым местом, так, будто выветрив гарь, все они станут нормальной семьёй, но что есть нормальная семья? Там, где на фотографиях улыбаются, но и это — иллюзия на картонке, погребённая теперь под слоем льда, опаленная по краям, запертая в отделе для душевнобольных. Что они, по её мнению, будут собираться на ужин, который она приготовит? Поставив чайник со свистком, и он будет протяжно свистеть, до тех пор, пока вся еда не остынет. Будто отцу не плевать. Будто Нацуо не ненавидит их обоих, одинаково, равнозначно. Будто он этого не видит, не замечает. Будто отец не вытирает об неё ноги. А они терпит, терпит. С улыбкой. С заботой, с какой она присаживается рядом, выпроводив отца. Эндевор ушёл молча, каждым шагом растаптывая огонь под ногами — Шото кажется, что он топчет по нему.
«Что-нибудь болит?»
Шото не отвечает, не смотрит на неё. Прикусывает губы, стискивает зубы, смотрит на правую ладонь, оказавшуюся бесполезной. Гнев вскипает, поджигает всё нутро. Ему плевать на боль. Плевать на то, что Эндевор бы сделал с ним. Он бы выстоял, не согнулся, был бы твёрд, как лёд. Но одна крохотная искра, одно короткое слово, одна интонация — сочувствия — и его начинает плавить, лёд, сковывавший нутро, трескается, не выдерживает, кажется, вот-вот разрушится, как тогда, и тогда он окончательно перестанет контролировать себя. Вся эта жалость, вся эта соучастность, будто они действительно одна семья, а не инкубатор для способных одолеть Олмайта — добивала, делала пустым местом.
«Есть ожоги?»
Слова — бьют сильнее ударов, больнее кипятка. А она не знает?
— Есть. — Шото оборачивается к ней и смотрит прямо, не пряча левый изуродованный глаз, опаляет взглядом, тяжёлым, — таким же, как у матери, нет, таким же, как у отца. Он поднимается с колен, наверное, радуясь, что ладонь Фуюми не на его плече, иначе бы — отбил, иначе бы — оттолкнул, повалив её на пол. Иначе бы — ни чем не был бы лучше, чем отец.
Он встаёт и направляется в конец коридора, в то место, которое раньше называлось его комнатой: седзё выгорели, внутри — всё покрыто льдом. Здесь и раньше ничего особенного не было — просто потому что у него ничего не было — здесь пустое место. Несколько учебников, которые он даже не открывал. Школьная форма. Пара футболок и джинс в шкафу.
Но всё-таки.
Всё-таки.
Он присаживается рядом с грудой опаленных книг, выцарапывает их из-под корки льда, пальцы краснеют, лёд забивается под ногти, всё здесь можно было растопить левой стороной, но не хотел этого. Не хотел доставлять поводов злорадства отцу. Он справится так. Книга отлепляется от остальных, мёрзлые обугленные страницы шуршат и роняют на пол всё, что осталось от фотографии.
«Нет.»
Пустое место. Полусожжённый уголок, с женщиной без лица.
[icon]https://i.imgur.com/yptmVxF.png[/icon][nick]Todoroki Shōto[/nick]