Nowhǝɹǝ[cross]

Объявление

Nowhere cross

Приходи на Нигде.
Пиши в никуда.
Получай — [ баны ] ничего.

  • Светлая тема
  • Тёмная тема

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » a bitter pill to swallow


a bitter pill to swallow

Сообщений 1 страница 16 из 16

1

салатлев х док
https://i.imgur.com/kBVLUGE.png
des rocs // used to the darkness

I’m just a man, I’m only flesh and bone
I can’t bring it back on everything I’ve done
And now there’s no one else left to love

[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

Отредактировано Murdock McAlister (2020-05-20 00:29:14)

+1

2

[indent]Гюстав нервно потирает руки, но, не ощутив пальцами медицинского латекса, а нащупав лишь грубую шерсть форменных военных перчаток, вместо успокоения получает новую порцию нервного напряжения. Он знает, что ему нужно собраться, знает, что сейчас на него смотрит весь отряд, знает, что ему нужно быть спокойным не столько для себя, сколько для них. Он знает, что не навредить можно разными способами, и один из них — vivere animo, твердость духа.
[indent]Он знает, что лечить и поддерживать дух отряда — одинаково важно. И он не подведет чужих ожиданий.

[indent]Гюстав смотрит прямо перед собой, собирается с мыслями, делает несколько вдохов, а после поднимает защитное стекло шлема и через секунду вовсе снимает его. Теперь на его лице нет ни волнения, ни страха, ни тревоги. Теперь он улыбается, мягко, едва заметно, кивает хмуро смотрящему на него оперативнику сопровождения, которого, насколько он помнит, зовут Квентин, и легко машет рукой:

[indent]— В конце концов, все это похоже на небольшое приключение, да?

[indent]Гюстав думает, что это, в общем-то, не смешно и особо обстановку не разряжает, хотя у него с этим, знает он, никогда проблем не было, ведь кому, как не медику, быть тем, кто способен не только справить вывихнутую руку, но и моральный дух отряда поднять?
[indent]Квентин, тем не менее, то ли из вежливости, то ли простого из желания сбросить напряжение, улыбается в ответ: едва заметно, неуверенно, но, кажется искренне. И этого Гюставу, пожалуй, достаточно. Достаточно думать, что он, возможно, кому-то помог.

[indent]— Готовность три минуты. Проверить снаряжение, связь со штабом и работу камер, — Питерс, командир оперативников, назначенных им сопровождением, стучит двумя пальцами по ярко подсвеченному дисплею своих наручных часов, дергает винтовку, висящую у него на плече, и проверяет, плавно ли идет затвор. Все трое его ребят, включающие в себя Квентина, Марко и, кажется, Ли, повторяют за командиром о чем-то негромко переговариваясь.
[indent]Гюставу приятно видеть чужую сплоченность, но он, кивнув собственным мыслям, предпочитает сосредоточиться на собственном снаряжении, первым делом проверяя подсумок с ампулами для лекарственного дозатора, набор дополнительных прокоаугелянтов и бинты, а только потом — пистолет и запасные к нему обоймы. Краем глаза Гюстав смотрит на Оливье, но ничего тому не говорит, словно молчание над ними — это окклюзивная повязка, которую ни в коем случае нельзя трогать раньше назначенного срока, потому что она не схватится и будет пропускать воздух внутрь сквозной раны, способной убить весь организм.
[indent]Возможно, если подумать, то так оно и было: под групповой терапией, встречами с доктором Панди и самоубеждением не было ничего, кроме огромной пропасти и тяжелого прошлого, неприятно саднящего даже спустя много лет.
[indent]Впрочем, тут же напоминает себе Гюстав, это не имеет никакого значения, потому что самое главное — выполнить задание. Не просто для собственного успокоения, не потому что этого требует командование, а потому что это должно спасти жизни. Много невинных жизней.

[indent]— Док, — Питерс поднимается на ноги, крепко цепляется пальцами за перекладину у потолка, и нависает над Гюставом, закрывая тому обзор на Оливье, — Внутри, считай, Ваша территория, так что мы будем к Вам прислушиваться. Но я сразу скажу — давайте не будем забывать, что там творится черт знает что, так что не бросайтесь в крайности, ладно?

[indent]Гюстав открывает было рот, выдыхает, но так ничего и не говорит, лишь разводя руками и кивая, давая Питерсу понять, что он его услышать. Гюстав прекрасно понимает, о чем ему говорит оперативник, представляя себе в полной мере последствия своего гипертрофированного гуманизма в том случае, если он не сможет сдержать его в узде.
[indent]Потерев загривок, Гюстав дает себе слово быть очень внимательным и трезво оценивать ситуацию.

[indent]Пряча проверенный пистолет в кобуру и надевая шлем, поднявшись на ноги, Гюстав цепляется за другой поручень и поворачивается спиной к двойным дверям фургона, которые вот-вот должны были открыться:
[indent]— Я не думаю, что мне стоит повторять весь инструктаж, но хочу напомнить вам всем об одном: мы не знаем, что происходит внутри, и, пока не выясним, должны быть предельно осторожны. Не открывайте огонь без надобности. Там множество пациентов, это, в конце концов, больница, и мы здесь не для того, чтобы вредить, а для того, чтобы во всем разобраться и помочь, — Гюстав внимательно смотрит на каждого из их небольшой группы, а после отворачивается.
[indent]Питерс в этот же момент толкает дверь и они, грузно спрыгнув на белоснежную плитку больничного крыльца, слаженной группой двигаются вперед, туда, где непрозрачным пологом была скрыта целая больница, хранившая внутри себя что-то, что напугало правительство Штатов до таких же белых висков, как были у Гюстава.
[indent]И об этом чем-то не было никакой информации, кроме записи обрывком одного единственного звонка, голос на котором на недоступной человеческим голосовым связкам высоте просил о помощи.
[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

+1

3

- Гарри, постой, - Фламан бежит за Панди, окликает его, вылетая из комнаты брифинга как только с его губ срываются последние слова, - Гарри, это сумасшествие, ты же знаешь. 

- Но я же обещал вам совместную терапию.

- Это не игрушки. И не терапия. Я и Гюстав - самая хреновая команда, которую ты только мог для этого выбрать. Он же смотрит на меня как простудившееся крестьяне на чумных докторов во время эпидемии черной смерти, - Оливье оглядывается, чтобы убедиться, что они отошли достаточно далеко и остальные, в особенности Док, не могли их слышать, хотя его шепот все равно напоминает больше львиное рычание. 

- Ошибаешься, вы лучше всего подходите. Ты сразу же обнаружишь очаг и изолируешь его. Катеб - найдет решение. 

- Я не об этом. Мы не ладим, ты же знаешь, - он стоит на своем, и Панди это, кажется, только нравится - на его лице появляется легкая улыбка. Фламан, который никогда не спорит с начальством и делает все строго по уставу. Ни шага влево, ни шага вправо. Держится за правила, как за спасательный круг. И вот он идет против решения сверху. Потому что это снова касается Гюстава Катеба. 

- Если бы вы оба только взглянули на себя с моей точки зрения... как вы могли бы помочь друг другу, поделиться друг с другом. Тебе не хватает его сострадания, а ему - твоей решительности, - выдыхает директор Радуги, похлопав Оливье по плечу и снисходительно улыбнувшись, - просто поговори с ним.

Почему-то Оливье был уверен, что Гарри отослал Мельникову нарочно. Она еще возмущалась на кануне, что дело-то подозрительно плевое, да еще и не совсем по ее профилю, а вчера написала, что задержится. Доктор Харишва как всегда на шаг впереди. 

- Он не послушает, - произносит Фламан вполголоса, уткнувшись хмурым взглядом в пол, хотя он уверен - Панди его услышал, и засовывает руки в карманы спущенного до талии форменного желтого комбинезона. 

ххх

С момента, как Оливье присоединился к Радуге вместе с Лерой, с Гюставом он не разговаривал. Кажется, прошло уже несколько месяцев, а они продолжают делать вид, что не знают друг друга и не хотят знать. Впрочем, в последнем они оба, наверное, были искренны. Даже на сессиях с Панди они едва удостаивали друг друга взгляда и никогда не общались напрямую. 

Мельникова сразу поняла, что с напарником происходит что-то не то. От нее вообще не получалось никак спрятаться, и Оливье был ей за эту наблюдательность действительно благодарен. Сам бы он ни за что не признался. Ему всегда легче было рассказать о невзгодах в молитве, закрыв глаза и сложив руки, зная наверняка, что Бог его слышит, и что он поймет и ни за что не осудит. С людьми же... было гораздо сложнее. Фламан умел доверять только себе и уставу. Но с Лерой они прошли огонь и воду. Никому другому он бы не доверил свою душу и спину. 

И вот теперь этого крепкого плеча рядом нет, ему снова приходится полагаться только на себя. Он держится особняком, потому что с этой командой он работает впервые. Не то чтобы он считает, что они недостаточно профессионалы, как раз наоборот, раз уж их выбрали для этого задания, значит они очень хороши, но ему... просто не хотелось, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Судя по отчетам, которых на два предложения, где разными словами написано “мы не знаем, что там происходит”, о том, чтобы хоть что-нибудь контролировать можно было только мечтать. А с Доком в команде - вообще забыть. 

Панди говорил, что им вроде как наоборот должно быть легче друг с другом работать. На деле же это было невыносимо. Потому что Фламану нужно было следить еще и за Гюставом, чтобы тот не наделал глупостей, поддавшись зову своего слишком жалостливого сердца и нарушив целый свод правил. Всех не спасешь. Оливье знал, что как врач Катеб это понимает. Просто поражение он признавать не умеет и на то, чтобы смириться, отпустить и пойти дальше у него уходит больно много времени. Законченный фаталист и ярый идеалист. Как вообще можно подумать, что у них что-то получится вместе?

Оливье звучно лопает огромные пузыри розовой жвачки и умудряется не уделать лицо в липкой дряни. Ему нравится думать, что это - талант. По крайней мере, один у его есть. Или даже два. Гюстава все-таки очень сложно вывести из себя. От каждого глухо взорвавшегося пузыря он едва заметно хмурится - морщинки в уголках его глаз становятся чуть заметнее, глубже. Следующий пузырь Фламан делает чуть меньше, чтобы надавить на него губами и звук от разрыва в плотной, потерявшей давно свой вкус, жвачке получился громче.

Вскоре со жвачкой все-таки приходится попрощаться. Оливье закрывает задранной чуть выше носа балаклавой нижнюю часть лица, проверяет герметичность костюма, фильтры в маске, патроны в магазине винтовки, вторичку в нагрудной кобуре, и молча подымается с места, просовывая руки в лямки рюкзака.

Молитву Оливье произносит в мыслях, а вслух говорит лишь тихое “аминь”. 

В больнице первым делом Фламан подходит к дежурной медсестре, разносящей всем в приемном покое стаканчики с водой. Он ловит женщину за предплечье, потому что на оклики она не реагирует. Ступор. Он часто такое видел, но времени успокаивать ее нет. Говорить нужно максимально коротко, максимально понятно. 

- Скажите, кто-нибудь выходил из здания?

Медсестра останавливается, но взгляд у нее отсутствующий и пустой. 

- Я не... нет, не думаю... 

Оливье держит ее за плечи крепко и пытается заставить взглянуть на себя более-менее осознано. Голос у него может и звучит излишне резко и грубо, с нотками стали слишком явно прослеживающимися в его тоне. Как будто он ведет допрос с опасным преступником, а не с невинным пострадавшим. 

- Возьмите себя в руки. Вспомните.

Он легонько встряхивает женщину. Это помогает - она поднимает на него глаза.

- Нет, с тех пор, как...

- Спасибо. 

Прервав ее речь, Оливье отстраняется и осматривается. Людей тут много, все напуганы неизвестностью. Да и у него тоже, признаться, под ложечкой неприятно сосет. Фламан оглядывается на Питерса. Тот кивает. Он, конечно, эксперт, но начальство у него все-таки было. 

- Здание под полным карантином, пока мы не разберемся в ситуации, покидать пределы больницы запрещается, - произносит громко и четко, выйдя в центр зала. Смотрят на него, как на палача. Но Оливье давно привык - он только поднимает руки невысоко, пытается заставить голос смягчиться. Но со всех сторон доносятся испуганные возгласы и к нему уже спешат несколько человек - посетителей, скорее всего, которые сегодня своих родственников не увидят. 

- Что это значит?
- Вы не можете!
- Меня ждут дети!

У них у всех нет на это времени на то, чтобы объяснять каждому, как это важно - не допустить всеми способами распространения... чего бы то ни было. Оливье сделает свою работу так или иначе. Это его долг. Даже если сейчас его возненавидеть за такой подход готовы. 

- Сохраняйте спокойствие, пожалуйста. Паника нас только замедлит, - повторяет то одному, то другому, выискивая в толпу еще кого-нибудь из персонала больницы. Врача желательно повыше рангом, который сможет задать им направление. Прочесывать все здание вдоль и поперек - гиблое дело. 

- Где пациент? - он все-таки хватается за чей-то белый халат. В рапортах говорилось о мужчине в летах, который обратился с крайне странными симптомами. Саму запись звонка Фламан тоже слушал, и сделал вывод, что искать нужно именного того самого старика. 

- В восточном крыле, но оттуда никаких вестей вот уже несколько часов. 

Пытается протиснуться к дверям — это ему дается относительно легко. Его все еще пытаются хватать за руки, выпрашивая больше информации. И если бы она у него была - он бы ее выдал, но Оливье молчит. Стрелять в потолок скорее всего не придется. У этих людей в глазах отчаяние, а не злость, но преградой они все равно стать могут, если не уже.  [nick]Olivier Flament[/nick][status]personne n'est infaillible[/status][icon]https://i.imgur.com/c5ubivD.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]i lost my faith. i'm losing my religion every day.[/lz]

Отредактировано Kirk O`Reilly (2020-05-22 11:32:46)

+1

4

[indent]Яркий, почти белоснежный, с холодным металлическим отливом свет больницы бьет по глазам сразу же, как только толстое пластиковое полотно карантинного ограждения тяжело падает обратно на землю за их спинами. Зрачки, знает Гюстав, резко сужаются и приходится щурится, чтобы дать глазам привыкнуть.
[indent]А ещё он знает, что вместо со зрачком сужается и его поле зрения, стоит лишь ему увидеть собравшихся в приемном покое людей, на чьих лицах застыли печати тревоги, неопределенности и страха. Гюставу требуется несколько секунд, как и зрачкам в его глазах, чтобы приспособиться, чтобы начать различать что-то кроме людей, которым, знает он, нужна помощь, и чтобы напомнить себе, что собранность и сосредоточенность в их случае — тоже часть помощи пациентам. Пациентам, потому что, вопреки расхожему мнению, люди за одним врачом не закрепляются.
[indent]Людям должны помогать все, кто в состоянии это сделать.

[indent]В себя Гюстав приходит только лишь когда слышит громогласный, как львиный рык, голос Оливье. Он не вздрагивает, не дергается и никак внешне не показывает, что до сих пор не привык к этому глубокому, сильному голосу, способному в прямом смысле этого слова мертвого из могилы поднять. Ну или, на крайний случай, разогнать прайд голодных, жаждущих легкой добычи, львов. Гюстав лишь моргает, поднимает голову и смотрит на мощную спину, способную вынести не только тяжеленный рюкзак со снаряжением, но и боевого товарища, если тому нужна помощь.
[indent]Тут же, впрочем, Гюстав вспоминает, что самоотверженность Оливье не всегда такая яркая, как его защитный, кричащий об опасности, костюм. Мысли об этом, правда, он гонит прочь, напоминая себе, что сейчас они должны быть на одной стороне, а не чертить между собой линию и зверями, загнанными в угол, смотреть друг другу в глаза.
[indent]Не говорит он ничего и о сильных пальцах, встряхнувших несчастную, находящуюся в прострации, медсестру, из последних сил пытающуюся не сойти с ума и поддержать у пациентов иллюзию спокойствия, точно также, как не показывает до последнего панику стюардесса на борду падающего самолета, пока за ее спиной два пилота, от которых теперь все зависит, стараются поднять огромную железную птицу обратно в небо вопреки беспощадным законам всемирного тяготения. В больнице же такими пилотами должны были быть врачи. Поэтому, пожалуй, Гюстав медлит, но так ничего не говорит на чужие действия, лишь коротко и успокаивающе касаясь плеча медсестры и машинально бросая взгляд на небольшой бейдж, прикрепленный стальной булавкой к форме: младшая медицинская сестра Салли Джонсон.
[indent]Гюстав запоминает чужое имя совершенно машинально, по чисто профессиональной привычке и привитой с самого детства вежливости. Он знает, что люди открываются тебе быстрее, если ты зовешь их по имени, обращаешься напрямую, не даешь уйти от ответственности разговора. Он знает, что в их ситуации им может пригодиться любая помощь, и кто знает, какую еще роль сыграет в этой истории простая девушка с красивым, типично американским, именем?

[indent]Оливье добирается до врача первым, и Гюстав решает, что не будет вмешиваться. Он мог столько угодно говорить о том, что Фламану не достает эмпатии и решительности действий, но он никогда, ни в одной из параллельных вселенных, не скажет, что Оливье Фламан не профессионал своего дела. Он знает, что специалиста лучше для этой ситуации Радуга не нашла бы, и был полностью согласен с Панди в его выборе. Так что Гюстав, пока есть возможность, решает сделать то, что, в свою очередь, получается лучше всего уже у него.

[indent]— Прошу Вас, послушайте моего коллегу, — Гюстав вскидывает вверх раскрытые ладонями к толпе руке, не давая волне встревоженных людей хлынуть вслед за Оливье; люди на удивление действительно замирают, то ли остановленные красным крестом на его рукаве, то ли на мгновение ошеломленные решительностью в негромком, спокойном голосе, чтобы расслышать полностью который необходимо было хотя бы на пару секунд притихнуть, — Я хочу уверить вас, что ситуация на данный момент находится под контролем, вокруг больницы развернуты пункты быстрого реагирования, которые примут всех здесь находящихся сразу же, как только мы установим, что в действительности нет никакой опасности, — он продолжает, пока Питерс и его команда обступают его, вставая по обе стороны; Гюстав, выдохнул, опускает руки и просит оперативников надежнее спрятать оружие, чтобы не дать людям повода подумать, что дула вдруг могут уткнуться в их лица, а не в пол, выложенный голубоватым кафелем, — Но сохранить контроль мы сможем только с вашей помощью. Сейчас мы не располагаем точной информацией относительно ситуации, но прошу вас всех подумать о тех, кто вас ждет: вы все хотите вернуться к родным, а я честно говорю вам, что не знаю, безопасно ли это. Поэтому нам и важно ваше понимание и ваша поддержка.

[indent]Гюстав замолкает, смотрит внимательно на толпу перед собой, пытаясь рассмотреть в чужих глазах согласие или хотя бы понимание, и молчит. Питерс легко тянет его за рукав, указывая им за спину, и первым делает шаг прочь, в ту сторону, куда направлялся уже Оливье в целеустремленностью, которой позавидовал бы и локомотив со сломанными тормозами.
[indent]Но Гюстав медлит и все еще ждет.
[indent]А потом с облегчением выдыхает, когда видит, что живая человеческая масса нерешительно отступает сначала на шаг, а потом еще и еще. Голоса из возмущенных становятся просящими, где слышится раздраженное "Пожалуйста, побыстрее", где-то испуганное "Стоит ли нам волноваться?", а где-то уверенное "Ну будет что потом детям рассказать".
[indent]Гюстав ощущает, как внутри у нег неприятно копошатся тревожные мысли, но он твердо гонит их прочь.

[indent]— Merci, — Гюстав невольно срывается на родной французский и тут же отворачивается, торопливо следуя за остальной группой.

[indent]Когда он нагоняет их, Питерс уже толкает дверь в восточное крыло, по пути напоминая основные инструкции:
[indent]— Черт, какого хрена здесь хоть глаз выколи? Ладно, разберемся. Так. Прошу вас всех не забывать, что наша задача — найти нулевого пациента и...

[indent]— И по возможности оказать ему помощь, — Гюстав перебивает его, уверенно, но совсем не агрессивно; у него нет причины для агрессии, и он не желает подрывать чужой авторитет; все, чего он желает — это не забывать о своей клятве спасать чужие жизни, — Как и всем пациентам восточного крыла, которые там остались, если им нужна будет помощь. Мы выясним все, что требуется, но прошу вас, не забывайте, что это люди. Напуганные неизвестностью люди, как те, что остались позади. Давайте не будем для них агрессорами, и тогда нам будет проще получить то, что нам нужно, — он выдыхает.
[indent]Гюстав готов биться об заклад, что если бы не маска, он увидел бы, как у Оливье и Питерса одновременно закатываются глаза.

[indent]— Ладно. В общем, давайте просто без фанатизма. Меня просили по возможности вернуть вас обоих целыми вместе с результатами, так что не усложняйте мне работу.

[indent]— Ну, капитан Питерс, Вы можете сколько угодно усложнять мне жизнь в моей работе сохранения Вашей. Хотя, конечно же, не советую, — Гюстав тихо фыркает и улыбается.
[indent]Питерс качает головой.
[indent]В глубине центрального коридора восточного крыла, там, где согласно плану должна быть операционная, раздается какой-то громкий шум, с которым, предполагает Гюстав, могла бы перевернуться металлическая тележка с хирургическими приборами.

[indent]— Активность на двенадцать часов, — Питерс понижает голос и указывает двумя сложенными пальцами вперед, больше ничего не говоря. Один из оперативников, судя по нашивке Марко, безмолвно следует такому же безмолвному указанию и отделяется от группы, первым двинувшись вперед, туда, где тьма коридора прорезалась тонкой полоской света из приоткрытой двери.

[indent]Оттуда, в свою очередь, снова доносится шум. На этот раз, думает Гюстав, это похоже на отдирание чего-то тяжелого от пола, куда это что-то было намертво вкручено.
[indent]Совершенно безотчетно Гюстав делает шаг ближе к Оливье, но не потому что ищет защиты. Он шагает ближе, потому что сам готовится, если потребуется, защищать и помогать. На это его желание никакие их разногласия повлиять не смогут.
[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

+1

5

Люди расступаются, когда громкий голос Гюстава, кажется, заполняет собой все пространство. Его нельзя не слушать, и даже сам Оливье невольно останавливается и поворачивает голову. И если к человеку в защитном костюме с эмблемой отряда особо назначения доверия никто из присутствующих особого не проявлял, то к Доку с одной нашивкой “медик”, красным крестом и белых перчатках прислушивались, точно так же, как когда-то граждане Иерусалима прислушались к словам пророка Иисуса Христа. Самому Катебу сравнение вряд ли пришлось бы по душе, но Фламан с собой поделать ничего не может. Профессионализмом и выдержкой этого человека он не переставал восхищаться. Панди в свое время помог ему помочь, что эмоции порой — это совсем не смертный грех, а порой они помогают найти выход из, казалось бы, тупиковой ситуации. Как раз на примере Гюстава. 

- Вы же были близки когда-то, верно? Почему бы вам... хотя бы не вспомнить, на чем строилась эта связь? - Шестой заглядывает ему в глаза, постукивая пальцами по поверхности стола. Ему тоже непросто видеть раздор в рядах Радуги. Да еще и такой, об который даже он зубы сломал. На них с Доком ничего не действовало. Ни изоляция, ни терапии. 

- ”Были” - тут ключевое слово, - отрезает Оливье, поднимаясь с места. Он-то, в принципе, готов был во многом пойти на встречу, но извиняться за то, что он делал все правильно, в соответствии с четко прописанными правилами, он уже точно не собирался. Его позвоночник и так ломился под грузом его грехов. А Катебу, на самом-то деле, не то чтобы нужны были эти извинения. 

Эмоции - палка о двух концах. Их переизбыток, ровно как недостаток, ведут к краху. А балансировать на этом канате ни Оливье, ни Гюстав не умели. Наверное, потому и случилось то, что случилось. Со временем Фламан пришел к выводу, что это была судьба, жаль только, что она обошлась с ними так жестоко, а не развела из-за по глупости разбитой чашки. И почти смирился. 

“Почти” - тут ключевое слово, заметил бы Панди, если бы умел читать мысли Оливье (порой казалось, что их новый директор действительно этой способностью наделен). 

Фламан хмурится. Он снова думает со всем не о том, сейчас его должна заботить только миссия и сохранность его команды, а за одно и всех людей в этой больнице.

У Гюстава получается немного успокоить встревоженную толпу, и ропот унимается. Это все благодаря его умению ставить себя на место жертвы и сопереживать - звучит в голове голос доктора Харишвы. Оливье соглашается с ним мысленно. Сейчас этот приступ гуманизма им всем облегчил задачу, позволяя вздохнуть с облегчением, но что будет, когда он накинет на их горла петлю и затянет потуже? 

Для этого там ты, Оливье. 
Отстань, пожалуйста, Панди. 

Он уже один раз перерезал эту веревку: спас больше жизней, чем потерял, и тем самым разрушил свою, едва начавшую налаживаться. Но Шестой прав. Не так, как он сам думал, но все же прав. Фламан сделает это еще раз. В этот раз ему, по крайней мере, некого терять. 

Он благоразумно предпочитает промолчать, когда Док включает свою старую, как мир, пластинку. В чем-то Катеб прав, но не во всем. Это ему Оливье выскажет уже после того, как они разберутся с тем, что здесь все-таки происходит. Сейчас время на распри терять глупо и опрометчиво. Каждая секунда на счету - они все это понимают. На это Фламан надеялся. Он только кивает Питерсу в ответ. 

- Мы немного сузили область поиска, но... - он быстро фотографирует план больницы и копирует на девайс, закреплённый на правом предплечье, - нам стоит поторопиться. 

Перебирает в голове все возможные варианты. Радиация? Вряд ли. Источник близко, а значит лучевая болезнь уже проявила бы себя, и по состоянию людей в приемном покое можно бы было это определить. Ядовитый газ? Зарин? Хлор? Тоже самое. Вирус? Всегда нужно готовиться к худшему, но в этот раз Фламан молился, чтобы это была всего лишь радиация или всего лишь газ. Слишком часто эпидемии начали вспыхивать не из-за мутации в крови переносчика, а из-за людской халатности, и становиться продуктом не случайности, а рождаться по умыслу, в пробирке. 

В коридоре темно. Оливье приподнимает рукой висящее обрывками защитное шуршащее полотно, и выключает на винтовке фонарик. Источников света, кроме редких и слишком тусклых аварийных не осталось. Еще лучше. Впрочем, Оливье работал и в худших условиях, но неопределённость его все еще нервировала, а потому, когда по привыкшим к гробовой тишине барабанным перепонкам вдруг бьет оглушающий металлический грохот, он невольно вздрагивает в и почти надавливает пальцем на спусковой, периферийным зрением уловив метнувшуюся в угол тень. Напрягается и прицеливается.

Питерс жестом показывает “вперед”. Им так или иначе нужно все здесь проверить, а если они найдут свидетеля, способного говорить, то это серьезно долго облегчить им задачу. 

Но в операционной, откуда доносился шум, они находят только брызги крови, как если бы художник в гневе махнул над холстом напитавшейся краской кистью, ошметки плоти, будто внутри растерзанных тел взорвалась бомба, и омерзительный запах смерти и болезни, который Фламан чувствовал даже через фильтры. 

- Mon Dieu.

Но Господь, которого Оливье звал, этих людей с застывшим на лицах ужасе, кажется, покинул. 

- Контакт! - кричит кто-то из команды, замирая с вскинутой винтовкой. Фламан оборачивается мгновенно. Тень в углу шевелиться, жмется, будто боясь света, но не пропадая. 

- Это... ребенок? 

- Не стреляй, Ли! - Питерса, кинувшегося к своему замершему в нерешительности подчиненному, Оливье за рукав схватить не успевает, но кладет ладонь на грудь рванувшему вперед Гюставу, останавливая его. У забившейся в угол девочки, вымазанной в крови с головы до пят, слишком много зубов. У нее длинные пульсирующие изнутри, словно играющие на солнце вены янтаря, когти. Ли не выстрелит, потому что так ему приказал капитан. Не выстрелит, и это может стоить ему жизни. Тень девочки дергается, она бросается вперед.

- Не подходите к ней! 

Выстрел - дырка в стене, за ней еще одна, и наконец - брызги крови и сдавленный нечеловеческий хрип. Потом еще один, после добивающего.  [nick]Olivier Flament[/nick][status]personne n'est infaillible[/status][icon]https://i.imgur.com/c5ubivD.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]i lost my faith. i'm losing my religion every day.[/lz]

+1

6

[indent]Всем снятся кошмары. Гюстав — не исключение. И, даже, если подумать, Гюстав скорее яркое тому подтверждение.
[indent]Гюставу кошмары снились часто, хотя началось это не с детства, а после того, как он вернулся из Восточной Африки. Ему снились кровь, забрызгавшая пожелтевшие стенки медицинских тентов полевого госпиталя; снились стреляные гильзы, градом сыпящиеся ему под ноги, отлетающие в стороны, отскакивающие от жесткой земли и собирающиеся в целые лужи, в которых, казалось, можно утонуть; снились крики, мольбы о помощи, детский плач; снились ужас, застывший в мертвых глазах, и страх, исказивший мертвые рты.
[indent]Ему снился его же госпиталь, разоренный сепаратистами, его же коллеги, убитые человеческой жаждой крови и его же первый убитый человек. Гюстав метался, собирался простыни и кричал, пока во сне не появлялся росчерк ярко-желтого цвета, перекрывавший кровь, заслонявший собой ужас и прогонявший его, как солнце прогоняет тьму. Гюстав просыпался, и золото чужих волос снова было рядом, на нем играл бликом луч света, а чужая сильная ладонь сжимала его руку, пока тихий, бархатный голос шептал на ухо я здесь, Гюстав, я рядом.
[indent]Оливье. Он спас его тогда, в Африке, и спасал потом — от кошмаров в их кровати во Франции.

[indent]А потом Оливье сам стал его кошмаром. Потом уже росчерк его желтого с угрожающим чёрным костюма заставлял Гюстава метаться по постели, просыпаться в поту и подолгу пытаться перевести дыхание, чтобы хоть немного выспаться к утренней смене.
[indent]Вот только потом уже никто не сжимал его ладонь, не переплетал его пальцы со своими и не шептал на ухо, согревая кожу дыханием.
[indent]Потом Гюставу пришлось научиться справляться со своими кошмарами самому. И со временем он к ним даже привык, как привыкает неизлечимо больной к постоянной, тупой, ноющей боли, год за годом подтачивающей его изнутри и отступающей лишь когда он принимает новую дозу лекарства. У Гюстава было такое лекарство — помощь людям. Работа. Уверенность в том, что он не даст погибнуть людям.
[indent]Гюстав лечил свой страх подвести чью-то веру в него, свой страх не спасти ежедневной встречей с необходимостью этот страх встречать лицом к лицо и преодолевать его. Гюстав лечил свой страх помощью другим.

[indent]Сейчас, глядя на забрызганную кровью операционную и вздрагивающий комок крошечного тела в углу, Гюставу кажется, что кошмары наконец достали его и наяву.

[indent]У Гюстава вниз по позвоночнику спускается холодная волна мурашек.

[indent]— Nom de Dieu, qu'est-ce que...? — Гюстав выдыхает едва слышно, застывает на месте и сглатывает. Его профессиональная привычка заставляет взгляд метаться по крошечному телу от ярко-алых наростов на тонких ручках к клыкам из непонятного минерала и когтям из него же, заставляет отмечать глубокие раны и неестественные мутации и пытается определить болезнь, которая могла так исковеркать ребёнка. В это же время его человеческая часть в ужасе отступает перед этим зрелищем.
[indent]На мгновение Гюстав думает, что Оливье с его богом, наверное, сейчас должно быть проще, потому что бог, быть может, мог бы от подобного защитить.

[indent]А потом повисшую тишину разрывает чужой крик и Гюстав приходит в себя. Потом он будет себя за этот момент слабости ненавидеть. Сейчас же было не до этого.

[indent]— Держитесь на расстоянии! — Гюставу отчаянно хочется сказать совершенно другое, но ситуация, знает он, не располагает, — Сначала мне нужно пон...

[indent]Но договорить Гюстав не успевает. Мало заметное движение крохотного тельца в темном углу, крик Питерса, массивная ладонь Оливье, отпустившая его и схватившая висевшее на груди оружие, звук выстрелов, вскрик, глухой звук падения тельца — все это происходит почти одновременно, сбивает мысль, путает и дезориентирует.
[indent]Гюстав застывает, глядя на распростертое крохотное тело, из-под которого растекается по полу кровавое пятно, смешиваясь с прочими, уже разлитыми по кафелю, тяжело выдыхает, чувствует, как чуть подрагивают пальцы, а после сжимает ладони в кулаки.

[indent]На мгновение ему кажется, что он снова в Западной Африке.

[indent]— Оливье, черт возьми! Не стреляй на поражение, пока мы не поймём, что происходит! — Гюстав отталкивает Фламана в сторону, бросается к телу ребёнка, глубоко, шумно вдыхает и тут же старается себя успокоить: он должен быть спокоен, если хочет быть эффективен.

[indent]Эффективность, впрочем, его, как врача, уже не нужна, и понять это можно без проверки пульса, дыхания или реакции зрачка: пули изуродовали крохотную грудную клетку ребёнка, и с такими ранами, с пробитыми легкими и сердцем, точно не живут.

[indent]— Merde! — Гюстав снова сжимает кулаки, бьет коротко костяшками по кафелю, а после, выдохнув, берет себя в руки. Панди, помнит он, его предупреждал, что это будет непростая миссия. Панди просил быть его беспристрастным и доверять не только себе, но и окружающим.
[indent]Панди просил его доверять Оливье.

[indent]Гюстав тогда едва заставил себя промолчать.
[indent]Сейчас же это получается проще. Сейчас он напоминает себе, что он на задании, от выполнения которого зависят жизни людей. Людей, которым он ещё может помочь.

[indent]— Послушайте, — Гюстав поворачивается к застывшему рядом Питерсу, избегает взглядом Фламана и, подхватив бережно тело девочки на руки, поднимается на ноги, — Нам нужно понять, что это за болезнь. Для этого нам нужно понять, что она делает с организмом, — он кладёт тело — теперь это именно тело и никак иначе — на хирургический стол и поднимает уроненную лампу, — Но нам нужен Нулевой пациент, чтобы была возможность создать лекарство, чем бы это ни было. Или хотя бы вакцину.

[indent]— Предлагаете разделиться? — Питерс с сомнением уточняет, опустив руки на перекинутый через плечо автомат, — А если Нулевой пациент проявит агрессию и мы вынуждены будем защищаться?

[indent]— Джон, pour l’amour de Dieu! Вы можете стрелять не на поражение! — Гюстав выдыхает, оборачиваясь, вцепляется пальцами в край операционного стола и поджимает губы.

[indent]Питерс вздыхает, опускает задумчиво взгляд, а после кивает:
[indent]— Хорошо. Я останусь с вами, а Квентин, Марко и Ли пойдут на поиски.

[indent]Гюстав кивает и отворачивается. Ему без разницы, как командует Питерс, это не его дело.
[indent]Ему важно, как сделает свою работу он сам.
[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

+1

7

У Оливье получается проснуться только когда Гюстав отталкивает его в сторону. Со стороны он напоминал американского солдата во Вьетнаме, увидевшего, как его товарищей на куски разрывает на растяжке, а командир валится в прикрытую листвой яму, утыканную на дне острыми деревянными кольями. В голове одна пустота звенит, ломит черепную коробку изнутри, лезет сквозь клеть ребер, как будто он не девочке голову и грудь пробил, а себе самому. Или же ему передалась ее боль - молниеносная, краткая вспышка, которую она ощутила перед тем, как отправиться к Господу. 

- ...je te salue Marie, pleine de grâce, - Фламан закрывает глаза, кладет ладонь на грудь, где под защитным костюмом покоился его простой золотой крест. Все, что он может теперь сделать для несчастной души ребенка - так это помолиться, чтобы в Раю она обрела наконец покой. Первые слова он произносит вслух, громким шепотом, потому что тихо говорить Оливье в принципе не умел, а остальные - одними губами, быстро. Еще ему не хотелось открывать глаза, потому что он мог встретиться взглядом с Гюставом, хотя он все еще мог почувствовать. Тяжесть, осуждение, боль. Ненависть - никогда, каким бы вспыльчивым на самом деле Катеб не был. Только разочарование, черной глубокой бездной в глазах карих осевшее. У Фламана от этого взгляда внутренности рвало в кровавую кашу. Будто он проглотил гранату, выдернув чеку. И не закричать, ни дернуться даже. Молитвы порой помогали. Наваждение отступало и на смену ему приходил покой. И Оливье невольно задумывался, передается ли хоть часть этого успокоения человеку, за которого он молился. 

Молитва может воодушевить, она придает сил, особенно когда в произнесенные слова закладывается смысл - чувства, эмоции, которым просто так нет выхода. Господь всегда слушает - от одной этой мысли Фламану становилось легче. Но он отчаянно хотел, чтобы его слушал еще и Гюстав. В своих монологах с Богом Оливье уже давно говорил только о Катебе. 

Сложно было смотреть, как он топит себя в работе, будучи не в силах ничего сделать, ведь Гюстав и на пушечный выстрел к себе не подпустит. У Фламана внутри что-то каждый раз разрывалось на двое, когда ему приходилось давить в себе... все. Молчать, обороняться, если Док сделает выпад, прятаться за маской спокойствия и отстраненности. Не думать о тех ночах, когда можно было просто прижаться к его шее губами, сжать мягко плечи, когда он засиживался допоздна, чтобы вытащить его из-за рабочего стола и убедить отдохнуть. Он знал, что, наверное, делает только хуже, и Гюстав каждый раз только сильнее убеждается в том, что прав насчет него. Насчет его жестокой решительности и неумения ставить себя на место других. 

Это уже происходило с ними. Оливье кажется, что они с Гюставом застряли в чертовом лимбе, и обязаны повторять все то, что привело их к разрыву. Раз за разом Оливье будет делать этот выбор, а Гюстав опять не сможет его принять. Фламан в голове прокручивает тысячи оправданий, но знает, что ни одно из них Катебу не придется по вкусу. Он может сказать, что это сработал инстинкт. Может сказать, что иначе Ли бы валялся тут с разодранным горлом и у них вместо одного трупа было бы два. Только какой смысл? 

- Я делаю свою работу, Гюстав. А ты - делай свою, - произносит на выдохе резковато, но неуверенность отражается в его движении, которым он поправляет ремень винтовки. Пытается укусить в ответ, но слишком боится сжать зубы. Слышит глухой звук удара кулака Катеба по кафелю и дергается, закрыв глаза, зная, что в зеркальной мутной поверхности Гюстав наверняка видел его лицо.

Опускает взгляд в пол напряженно, смотрит на свое отражение в вязкой луже крови и тут же вскидывается. Он не был жесток, не взял на душу грех, нажав на спусковой крючок. Почему теперь это ему приходится повторять себе гораздо чаще? Рядом с Гюставом он начинал сомневаться, проваливаться в яму вины снова, хотя он и так понимал, что все свои грехи ему не искупить. 

- Капитан Питерс, - он подходит ближе, чтобы загородить собой Гюстава. Может это выглядит жутко грубо и нетактично, но Фламан, опять же, делал то, что должен, - Ли, Квентин, Марко, - окидывает взглядом солдат и те кивают в знак того, что слушают. У Ли до сих пор лицо ужасом искажено. - Не пренебрегайте собственной безопасностью, прошу. 

Разворачивается лицом к Гюставу. Команда поиска уже ушла дальше. Ну, теперь они точно застряли вместе. Панди говорил, что это должно каким-то образом помочь. Каким - загадка, которую Оливье уж точно не решить. Пока у них все шло по обычному сценарию, и наверняка приведет к закономерному сценарию. Они поругаются, Фламан повысит голос, а Док просто хлопнет дверью. 

- Ты когда-нибудь видел подобное? - обращается к Катебу, наклоняясь над хирургическим столом. Когти, зубы. От человека в ней осталось крайне мало. Он отходит, чтобы не мешать, и поднимает перевернутую тележку, чтобы потом водрузить на нее рассыпанные по полу хирургические инструменты и подкатить поближе к столу. Едва ли он пытался угодить этим жестом Гюставу. Скорее поторопить его. От них требовали отчета в кратчайшие сроки. И ему не менее полезны были бы любые данные, дабы работать дальше. А Док их втянет из тела быстрее и эффективнее, чем он сам. 

- Попробуй выяснить, как оно распространяется, - кладет руку на плечо Катебу и убирает почти сразу же, не дав ему возможности стряхнуть свою ладонь. Фактор передачи инфекции - самый важный. Только так можно выяснить, как ее сдерживать. Он хотел добавить что-то еще, но чье-то тихое рычание в темноте сбивает, заставив вскинуть винтовку, резко развернувшись. Где-то в темноте он видел алый всполох, но не уследил. 

Сердце страхом сковывает, волнительно дрожит палец на спусковом крючке. Что-то ему подсказывало, что зараженные взрослые будут опаснее детей. Крупнее, как минимум. Это неизвестность пугала, не монстры даже. 

Каков инкубационный период? Симптомы заражения? Как вирус мутирует? Откуда он вообще взялся? 

Кажется, кто-то кричал дальше по коридору. Пронзительно, по-человечески. 

Оливье напрягает зрение, впиваясь глазами в тьму, и прислушивается. 

- Работай, - дает Доку отмашку, что прикроет. Смотрит на Питерса - тот кивает, уже стоя наготове. Ничто не навредит Гюстову, пока он дышит. 
[nick]Olivier Flament[/nick][status]personne n'est infaillible[/status][icon]https://i.imgur.com/c5ubivD.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]i lost my faith. i'm losing my religion every day.[/lz]

+1

8

[indent]Гюстав смотрит на крошечное тело, в котором от человека под действием внешних мутаций с ярким фенотипическим проявлением осталось совсем немного, словно бы от зараженного кордицепсом насекомого, и невольно вспоминает Африку. Вспоминает, как там, под палящим солнцем в пропахшей болезнью палатке, где нечем было дышать из-за тяжести выжженного уже где-то в легких запаха хлорки, он дал себе слово, что больше на его руках не умрет ни один ребенок. Вспоминает, как крошечные тела уносили прочь, к яме для утилизации. Вспоминает слезы, страх, напряжение, отчаяние и темную, опасную покорность происходящему, которая зарождается в тебе, когда понимаешь, насколько ты на самом деле бессилен, сколько бы ни старался помочь. Вспоминает собственные трясущиеся руки и то, как пальцы Оливье впервые осторожно сжали его ладони, остановили дрожь, уняли тревогу, успокоили.
[indent]Вспоминает, как впервые услышал молитву Оливье, произнесенную тихим, мягким, ласковым голосом, придающем их родному французскому особую силу и красоту. Вспоминает, как ему тогда, именно в тот момент, когда чужие пальцы сжимали его, а горячий лоб коснулся его собственного, было спокойно.
[indent]Вспоминает, как он тогда искренне поверил, что, возможно, за ними и правда, пока Оливье молится, кто-то может присматривать, и скоро все смерти, весь страх, все их бессилие закончатся, словно страшный сон. Он, человек науки, агностик до мозга костей, практик и скептик, признающий лишь человеческие усилия и достижения науки, был готов поверить в Бога, пока слушал тогда, в духоте африканской ночи, тихую, успокаивающую молитву.

[indent]Гюстав помнит, что ему казалось тогда: слова той молитвы врезались в его память на всю жизнь, словно гравировка на постаменте памятника. Или, возможно, словно выбитый в граните цельной скалы умелым скульптором барельеф.

[indent]Сейчас, моргая, Гюстав качает головой. Молитва Оливье снова вспыхивает в его голове, воскрешенная его мягким голосом. В ней снова смирение, снова надежда, снова успокоение. Но теперь для Гюстава это не красивое произведение искусства, навсегда оставшееся с ним. Теперь, думает Гюстав, выпрямляясь и расправляя плечи, скорее начерченный небрежно вандалом знак принадлежности.
[indent]Оливье, знает Гюстав, навсегда останется с ним, в его голове, в его памяти и мыслях. Но больше в этом ощущении их такой ужасно прочной связи нет никакого успокоения.
[indent]В молитве Оливье, к слову, тоже.

[indent]Гюстав выпрямляется, бросает взгляд на Оливье, словно пытаясь понять, какой из его взглядов на этого человека верен, а после выдыхает коротко и тихо и, прежде чем взяться за инструменты, что ему на каталке дал Фламан, быстро прилаживает к хирургической лампе небольшую камеру. Он знает, что им нужно все сохранить. В мельчайших подробностях. Как бы противно это ни казалось. Ответы и данные — самое важное в неизвестности.

[indent]Гюстав трет тыльной стороной лоб и думает, глядя на исковерканное неизвестной болезнью — а болезнью ли? — тело ребенка, что ответов-то, которые все от него хотели, у него и нет.
[indent]Особенно почему-то колет вопрос Оливье. Но Гюстав не позволяет себе отвлечься на это. Он врач, а не гадалка. Он не может знать всего.

[indent]— Сложно сказать вот так сразу, — Гюстав осторожно поднимает тонкую ручку с деформированными суставами фаланг пальцев, осматривает на свет, так, чтобы все было видно не камеру, и, обернувшись, тянется к скальпелю, коротко поднимая взгляд на Оливье, — На первый взгляд это похоже на кордицепс: на теле тоже наблюдаются инородные новообразования, которые очевидно берут начало в теле пациента. Но в остальном ничего общего с этим грибковым паразитом. Ни проявления, ни их внешний вид. Это какие-то кристаллы, не похожие на органические, — он отворачивается обратно к телу, разворачивает руку так, чтобы оставшаяся мягкой часть оказалась под светом ламп, и продолжает, — Могу только предполагать, что...

[indent]Закончить мысль Гюстав не успевает. Шум, застучавшее в ушах сердце и напряжение во взгляде Оливье, которое он успевает заметить прежде, чем Фламан отворачивается и отгораживает его от предполагаемой опасности уже в другой части операционной, на мгновение заставляют его отвлечься от тела, сжать чуть крепче в пальцах скальпель и поджать напряжённо губы.
[indent]А после сразу — вернуть все внимание вскрытию, напоминая себе мысленно, что Оливье своё дело знает. Оливье не допустит, чтобы ему помешали. Оливье не позволит, чтобы кто-то пострадал.

[indent]О Судане и том, что тело на его столе прошито очередью именно из оружия Фламана, Гюстав старается не думать.

[indent]— Капитан!.. — голос из раций пробивается так внезапно, что на секунду заглушает шум там, куда сейчас напряжённо целились Оливье и Джон; Гюстав не вздрагивает только благодаря профессиональной выдержке и привычке работать в совершенно любых условиях; для него на столе лежал не искореженный труп, а все ещё обычный, ни в чем не повинный и требующий уважения ребёнок, — Подходим к... ому... ту, — помехи трещат, а Гюстав хмурится.
[indent]У него нехорошее предчувствие.

[indent]— Марко? — голос Питерса, должно быть даже не отрывавшего взгляда от прицела, в котором держал коридор в другой половине операционной, звучит напряжённо и встревоженно, но, думает Гюстав, сосредоточенно отделяя сначала верхний огрубевший, порванный слой эпидермиса от мышц, а после мышцы — от изменённого непонятным минералом, проросшим словно из самой кости, дистального лучекостевого сустава, профессионализму и выдержке капитана нужно отдать должное.

[indent]— Мы готовимся войти в контакт с нулев... п...ом. Как слыш...е, капита..н?

[indent]Ответить Питерс не успевает: шум в рации резко становится громче, переходит в обрывочные крики, а грохот там, откуда тревожно ждали опасности Оливье и Джон, становится отчётливее и к нему примешается рычание.
[indent]Гюстав чувствует, как по спине проходит холодок.
[indent]Он не понимает, что с телом, кроме очевидных предположений на основе внешнего анамнеза, а этого, естественно, для верных выводов недостаточно. Ему, знает он, придётся делать анализы.

[indent]— Оливье, — Гюстав набирает в пробирку кровь, окликая Фламана, и шумно выдыхает, — Нам нужно переместиться в лабораторию. Иначе я не смогу ничего сказать точно.

[indent]Гюстав качает головой и сжимает пробирку в пальцах.

[indent]— И нам нужен образец нулевого пациента для сравнения.

[indent]В эту же секунду рация оживает снова. И на этот раз из неё не доносится ничего, кроме криков и рычания.
[indent]У Гюстава, прошедшего не одну пандемию, бывшего свидетелем ужасных страданий, которые он не мог облегчить, и видевшего гражданские войны, кровь стынет в жилах.
[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

Отредактировано Murdock McAlister (2020-06-11 12:56:08)

+1

9

В какой-то миг Оливье посещает мысль, что, возможно, ему все-таки стоит поговорить с Гюставом. Попытаться поговорить с Гюставом. До сих пор, уже три года, ему это не удавалось. Катебу не нужны были оправдания, объяснения, извинения, как не нужно было и ничего, что связывало его с Оливье, о чем он очень четко дал понять, когда позволил ему самому собрать свои вещи, оставить ключи на столе и уйти до его возвращения. 

- Да послушай меня! - Фламан ударяет кулаком в стену рядом с головой Гюстова, рычит почти, на них все оборачиваются, потому что тон у Льва такой, что не слушать и не обращать внимания на то, что он говорит даже относительно спокойным голосом было трудно. Но Катебу как-то это удавалось. Тогда он одним взглядом презрительным все сказал. Сказал так, что отбил у Оливье охоту подходить ближе.

“Вот кто ты есть на самом деле”. 

Когда дело касалось Гюстава у Фламана из рук вон плохо получалось сдерживаться, а ту самую книгу с заповедями, по наказу которой Оливье жил, можно было смело выбрасывать в урну. Рядом с Гюставом Катебом, казалось, ни один закон мироздания не работает правильно. И Оливье до сих пор это нравилось - то, как этот человек умел потрясать его, переворачивая его мир с ног на голову. 

Фламану приходится заставлять себя вести себя с ним, как со всеми остальными, даже хуже. Он заметно резче с Гюставом, грубее. Как командир с курсантом, выставившим его дураком при всех: и предвзято к нему относиться нельзя, и за ущемленную гордость обидно. 

И все-таки ему жутко тяжело не думать о Катебе каждую секунду, когда он в поле зрения или просто рядом, за спиной, описывает болезнь привычным сухим тоном. Наверное, сейчас это даже правильно, в какой-то степени. Сейчас его работа защищать Гюстава. Сейчас у него не было сомнений, что он и сам может доверить доктору свою спину. 

Оливье хмурится напряжённо, когда его фокус прерывает искаженный помехами голос из рации, поворачивается вместе с винтовкой за шорохами, за алыми всполохами, что должны быть бликами фонаря, прилаженного к оружию, отражающимися от острых граней кровавых кристаллов. Эти мутации казались... сюрреалистичными, по меньшей мере, внеземными. Они не были похожи ни на грибкового паразита, которого описал Гюстав, спешно проведя поверхностное вскрытие, ни даже на что-то прямиком из старых фильмов ужасов, которые крутят по ТВ ночью. 

Фламан стискивает пальцы на винтовке, но и бровью не ведет, когда рация замолкает наконец, разразившись напоследок истошными криками и мольбами о помощи. Он не поворачивается, когда Гюстав зовет его, не может позволить себе сейчас отвлечься, ведь шорохи во тьме все ближе, чьи-то когти царапают пол, выбивая искру. В знак того, что он услышал, Фламан кивает коротко. А потом все-таки вздрагивает. Он не зал, что человек может так кричать.

- Бери тело и пойдем отсюда, - отрезает холодно, пытаясь собраться с мыслями и сосредоточиться, стараясь двигаться тихо, без резких движений. Но, кажется, тварям надоело ждать и скрываться во мраке. Рык, больше похожий на громкое, пронзительное шипение, наполняет операционную. Оливье видит только тень, но ему и этого достаточно, чтобы стиснуть пальцем спусковой крючок и уложить зараженного автоматной очередью. 

Он бросает короткий взгляд на труп и понимает, что мутации девочки - ничто, по сравнению с тем, что он сейчас убил. На бедолаге живого места не было, каждый сантиметр его кожи был покрыт кристаллическими наростами. Благо, что пули его все-таки пробили. Питерс тоже открывает огонь, но то, во что он стрелял все еще дергается. Наверное, капитан вспомнил наказ Гюстава. Оливье добивает полумертвого монстра выстрелом в голову, пока тот пытается доползти до них, булькающе рыча. Сложно было представить, что это было человеком когда-то. Но Фламан спиной чувствовал осуждающий, режущий остро, как скальпель, взгляд Гюстава. Он бы первым вызвался срезать эти кристаллы с тел, чтобы откопать под ними людей.

- Вряд ли им можно помочь, капитан. Не отвлекайтесь, прошу, - в ответ Питерс смотрит на него, как будто спрашивая, кого именно Оливье имел в виду, говоря “им”. Зараженным? Или его людям? Фламан быстро смотри на экран встроенного в запястье его костюма девайса, где была открыта карта больницы, и находит на ней лабораторию. На какое-то время становится тихо, но винтовку Оливье все равно не опускает, двигается в прицеле, кивком указывая направление. 

- Мы справимся и вдвоем, - предвидит вопрос Питерса. Разумеется, после того, что они все услышали по рации, он захочет помочь подчиненным. Фламан старается не думать о том, что без Питерса разнимать их с Гюставом будет некому, и, если они вопьются друг другу в глотки... это конец. Умом он понимал, как и Гюстав, что главное — это задание, это люди. Но смотрели они на все с Катебом под разными углами, а друг на друга и вовсе по-волчьи. 

- Осторожнее там, вы двое. Связь поддерживать, сообщите, как доберетесь до лаборатории, а я пойду найду своих ребят, - Питерс заменяет магазин, разворачиваясь, а потом выходит прочь быстрым шагом, сразу же доставая рацию, чтобы, видимо, попытаться связаться с поисковой группой. Фламану кажется это бесполезным.

- Так точно, - отзывается Оливье, провожая капитана взглядом, и оборачивается мельком на Гюстава, встречая его взгляд, пытаясь представить на месте его внимательных карих глаз чьи-нибудь чужие, безликие, чтобы его с ними ничего не связывало. 

- Не будем тратить время, - отворачивается резко, проверяя обойму, фонарик, и без лишних слов шагает вперед, проверяя каждый угол и помещение, встречающееся им по пути, но везде были только кровь, трупы. И чем глубже они продвигались к сердцу здания, тем гуще становилась тьма и тем чаще на пути встречались проросшие кристаллами, но уже недвижимые тела. Зараза перекинулась на бетон, на стены и потолок, прорастая, словно плесень. И единственное, что Оливье во всем этом понимал, так это то, что было ненормально. [nick]Olivier Flament[/nick][status]personne n'est infaillible[/status][icon]https://i.imgur.com/c5ubivD.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]i lost my faith. i'm losing my religion every day.[/lz]

+1

10

[indent]Гюстав часто слышит от коллег: ты примеряешь чужую рубашку на себя слишком часто. Максим тогда, когда Гюстав буквально отбил у него загнанных до седьмого пота новобранцев, добавил еще тебе бы уяснить, что своя рубашка все равно ближе к телу, а после еще долго объяснял Гюставу на английском и изредка переходя на ломаный французский, что, собственно, конкретно значит эта поговорка. Тогда Гюстав, помнится, не согласился с Басудой, утверждая, что его обязывает профессия и данная клятва, но он прекрасно знал, что русский спецназовец — не первый и не последний, кто убеждает, убеждал и будет убеждать его: нужно учиться отделять чужую жизнь от своей, чужие проблемы от собственных, чужие страдания от страданий в своей душе.
[indent]Сейчас, впрочем, Гюстав не согласился бы с Басудой тоже. Сейчас, когда выстрелы прорезают на секунду ставшую абсолютной тишину операционной и тяжелое, мутировавшее тело падает на кафель, проскребая в нем полосы жесткими кристаллическими новообразованиями, исковеркавшими человеческий облик и превратившими одного из пациентов больницы в монстра, Гюстав все еще не может избавиться от ощущения, что убийство — это не решение проблемы. Он все еще верит, что помощь — это не хладнокровный выстрел, не палец, зажавший гашетку, не чувство вины за то, что помогать уже, кажется было поздно. Помощь, все еще уверен Гюстав, — это до последнего предпринимаемые попытки найти решение, поддержание жизни, операции, поиск лекарства.
[indent]Помощь, думает Гюстав, это, возможно, твоя жизнь отданная за жизни пациентов, благодарность которых ты не только не услышишь, но она тебе и не нужна.

[indent]Впрочем, знает Гюстав, не многие смотрят на мир также, как и он. Многие, знает Гюстав, предпочитаю облегчить чужие страдания, чем, проведя через них, даровать спасение.
[indent]Это, также знает Гюстав, в чем-то правильно, в чем-то разумно, и, быть может он и не согласен, но иногда даже ему приходится соглашаться. Особенно на войне. Особенно когда от тебя зависит больше, чем одна жизнь, больше, чем судьба одного единственного человека, смотрящего на тебя через прицел своей винтовки.

[indent]Гюстав выдыхает медленно, переводит взгляд с мертвого тела на Оливье, поджимает губы, но ничего не говорит в итоге. Он знает — и знал — зачем Панди отправил Фламана с ним в связке несмотря на то, что знал об их разногласиях. Он знает, что Оливье смотрит на мир не то что через другие очки, а через какой-то свой особенный, рукотворный, механический и совершенно лишенный эмпатии гаджет.
[indent]Гюстав хотел бы поспорить, но он понимает: Оливье именно тот, кто должен быть сейчас здесь. Он именно тот, кто сможет среагировать тогда, когда он сам, возможно, замешкается.
[indent]Оливье, знает Гюстав, хороший исполнитель и прекрасный солдат.
[indent]Но легче, впрочем, от напоминания себе об этом, не становится.

[indent]От размышлений, сейчас совершенно лишних, Гюстава отвлекает Питерс, перезарядивший со звонким щелчком обойму винтовки и решительно шагнувший прочь из операционной.
[indent]Гюстав, ловя пальцами чужое запястье, несколько секунд молчит, а после также молча руку Питерса отпускает:
[indent]— Будьте на связи, чтобы мы всегда знали, где Вы, Джон.

[indent]Питерс только кивает, а после скрывается в темноте коридора, там же, где недавно растворились все его люди, от которых сейчас остались лишь помехи в рации, да эхо их криков, до сих пор, кажется, слышащееся Гюставу в звенящей тишине операционной. Гюставу же не остается ничего, кроме как вернуться к операционному столу и, спрятав пробирку с кровью девочки в нагрудный карман разгрузки, подхватить безжизненное, повисшее тряпичной куклой, тело на руки. Подхватить также, как если бы она все еще была жива и нуждалась в помощи: бережно, мягко, с проскальзывающим в каждом движении почтении.
[indent]Гюстав снова думает, что, возможно, хорошо, что Оливье здесь. Оливье, надеется Гюстав, не даст ему ошибиться. А он, в свою очередь, не даст ошибиться Оливье.
[indent]Снова.

[indent]Тишина темных коридоров, по которым их вел Оливье, стоило лишь им пересечь границу света на пороге операционной, являющейся, кажется, последним оплотом электрической цивилизации в этом крыле больницы, казалась еще более гнетущей и тяжелой, нежели тишина, что недавно была разорвана автоматными очередями. Гюстав слышит, как его шаги в тяжелой броне раздаются по всей длине заброшенных коридоров с покрытыми кровью и царапинами стенами, слышит, как гремит обвес, как шуршит больничная одежда на крошечном теле в его руках, как разносится их тяжелое дыхание.
[indent]Гюстав слышит, что они здесь чужие, что им не место в этой темноте, что здесь — свои законы и свои правила, с человеческими не имеющие ничего общего, и он, как врач, положивший жизнь на поприще науки, чувствовал себя особенно неправильно там, где этой науке не находилось применения.
[indent]Гюстав стискивает пальцы на маленьком плече мертвой девочки и сжимает губы в тонкую линию.
[indent]Это какое безумие.

[indent]— До...ор Кат...б? — рация оживает и, прокашлявшись помехами, выдает уже более разборчивый голос Питерса, — Мистер Фламан? Я нашел группу выживших пациентов ...з ...к...ов заражен...я. Отправлю координ...ы ...ам.

[indent]Рация глохнет почти сразу, так, как если бы у нее вдруг сели батарейки.
[indent]Гюстав смотрит на Оливье, но едва различает его лицо, почти не видит глаз, и что уже говорить о чужих эмоциях. Он хорошо знал Оливье, но сейчас ему хотелось именно увидеть глаза Фламана, прочитать в них то же, что, наверняка, читалось и в его собственных — напряжение, сомнение, тревога, страх.
[indent]Хотя львы, наверное, не боятся.
[indent]По крайней мере, этот лев — не боялся. Раньше.  всегда действовал решительно.

[indent]— Где точка с выжившими? — он говорит ровно и почти не слышно, словно не желая нарушать темную тишину, а потом добавляет быстро, — Относительно лаборатории.

[indent]Гюстав не собирается ничего обсуждать. Он просто хочет знать. Знать, где выжившие, которым еще можно помочь.
[indent]Которым нужно помочь.
[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

+1

11

Пробираться через зараженное крыло больницы было все равно что продираться сквозь непроходимые джунгли, где все было живое, все двигалось и пульсировало, все имело острые когти и зубы, и хотело тебя сожрать. Как будто они оказались прямо внутри пораженного болезнью организма, осматривали его больные органы, вручную вытравливали из него инфекцию. Это было странное ощущение, ведь Оливье привык, что болезнь – в воздухе, в пробирке, на клыках животного, а сейчас она была везде.

Фламан освещает каждый угол фонариком, закрепленным на винтовке, не убирая пальца со спускового крючка, прислушивается к шорохам в темноте и пытается ориентироваться по алым всполохам, время от времени оборачиваясь и проверяя их спину. Наверное, на земле было всего два человека, которым в такой ситуации Оливье бы без задней мысли доверился: Лера и Гюстав. Он невольно задумывается о том, как бы Мельникова поступила на его месте. Стала бы стрелять на поражение? Или послушала бы Катеба? Странным образом, ответить на этот вопрос он для себя не смог. Стоит спросить у нее, когда они вернуться. Оливье отчаянно хотелось верить, что он все-таки не монстр, и что поступил правильно.

Все это было похоже скорее на чей-то кошмарный сон, а может быть и на Ад, или хотя бы на Чистилище. Личное. Для них с Гюставом, где все их страхи воплощались в реальность и терзали их души. Оливье пришлось убить ребенка, вернее то, что от него осталось. Он старался не думать о том, что на вид девочка была примерного одного возраста с Алексисом. Гюставу пришлось на это смотреть, зная, что теперь он уж точно не может ничем помочь.

Хриплый голос рации заставляет Фламана вздрогнуть, а потом выдохнуть тяжело, прислушиваюсь к искаженному помехами голосу. Он напряженно хмурится. Выжившие – это скорее проблема. Оливье переводит взгляд на Гюстава, оборачиваясь. Проблема, потому что они им попросту никак не помогут. Во всяком случае, не сейчас, когда они не знают об инфекции ровным счетом ничего, и когда не могут в условиях карантина полностью обезопасить этих людей. Но главный вопрос: поймет ли это Катеб? Оливье его лица не видел, а потому не мог сказать наверняка.

Экран девайса на руке вспыхивает, Фламан открывает карту, видит новую красную отметку на скелете больницы. Если они пойдут сейчас, то быстрее доберутся до выживших, чем до лаборатории. Это Гюстав тоже наверняка понял. И Оливье знал его достаточно, чтобы прочитать его мысли.

- Мы мало что можем сделать сейчас, Гюстав, но, если бы мы узнали побольше об этой болезни… - он прерывается, закусив губу, осознав, что вряд ли сможет переубедить Катеба просто так. Уж чем, а своим упрямством они оба славились.

- Капитан, это Фламан, если вы меня слышите, пожалуйста, отведите выживших в безопасное место, велите забаррикадироваться до нашего прихода и продолжайте поиски, - он говорит в рацию у себя на плече, не сводя взгляда с лица Гюстава, скрытого за защитным стеклом шлема.

- Тут уже недалеко, пойдем, - он не дожидается, пока Катеб начнет с ним спорить, сверяется еще раз с картой и подходит ближе, чтобы коротко сжать его плечо, в попытке поторопить его. Может быть, по координатам, которые прислал Питерс, они найдут одни только растерзанные трупы, как в операционной, но зато смогут помочь напуганным и все еще живым людям в приемном покое, которым некуда было деваться из этой тюрьмы, которой стала больница для них всех, и, что самое важное, они помогут тем, кто с этой болезнью никогда не встречался и не слышал о ней и дальше жить без этого знания. Главное – не выпустить это в мир.

- Сюда! – он машет рукой, замявшемуся на месте Гюставу и вздыхает с огромным облегчением, когда доктор все же решает последовать за ним. Пусть спорит, пусть кричит на него, пусть попытается ударить, но идет в эту чертову лабораторию с ним и делает свое дело.

Оливье невольно усмехается. Забавно, как Гюстав всегда говорит о том, что пациенты постоянно усложняют его задачу по спасению их жизней. Он просто не знает, насколько сложной эту задачу он делает для Фламана.

- Мы поможем им, Гюстав. Только узнаем как нам это сделать, - говорит торопливо, прижимаясь спиной к косяку возле входной двери в лабораторию. Если сюда они добрались без приключений, это не значит, что внутри будет спокойно. Фламан резко толкает дверь и светит фонариком внутрь, внимательно вглядывается во мрак, пытаясь засечь любое, хоть малейшее движение. Он обшаривает вслепую ближайшую стену, все так же прицеливаясь, находит выключатель и благодарит Бога чуть ли не вслух за то, что проводка в этом месте была хорошая, и не накрылась полностью.

- Проходи, - он кивает Гюставу и придерживает для него дверь, убедившись, что внутри безопасно. Нигде даже нет и трупа. Им повезло, а значит, они быстрее смогут отправиться на выручку выжившим.

Оливье старается лишний раз не смотреть, как Катеб прижимает к себе тело девочки. Только у этого человека выходило его пристыдить, не говоря при этом ни слова. И он ненавидел Гюстава за это. Действительно ненавидел. Потому что слишком привязан к нему до сих пор. Он мотает головой из стороны в сторону, как если бы пытался отогнать эти мысли, роившиеся в голове стаей разъярённых пчел.

- Что тебе нужно для анализа? – он осматривается и упирается ладонями в стол, поднимая взгляд на Катеба. Оборудование в хорошем состоянии, только несколько вывернутых холодильников и разбитых склянок. Он не имеет права сейчас думать о чем-то подобном, но рядом с Гюставом всегда так: не получается думать о ком-то, кроме него.[nick]Olivier Flament[/nick][status]personne n'est infaillible[/status][icon]https://i.imgur.com/c5ubivD.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]i lost my faith. i'm losing my religion every day.[/lz]

+1

12

[indent]Яркая красная точка на наручном дисплее Оливье отбрасывает тревожные пульсирующие тени на стены, сливаясь с отблесками наросших на зеленоватую краску алых кристаллов. Гюстав смотрит на проложенный умной машиной маршрут до точки с выжившими, потом переводит взгляд на обозначение лаборатории, а после — снова на красный пульсар, волнами расплывающийся по всему экранчику. Постепенно, по мере того, как все напряженнее он сводит брови, точка начинает подстраиваться под ноющую, начинающую набирать обороты, головную боль, маленьким металлическим молоточком принявшуюся долбить стенки черепа в области височной доли с настойчивостью угольного старателя.
[indent]Стискивая пальцами плечо мертвого ребёнка на своих руках и думая, скольких можно спасти от этой участи, Гюстав отрешенно замечает, что голова у него болит последнее время очень часто. Хочется сказать, что это из-за Оливье, зачастившего в его жизнь и совсем не хочется думать о необходимости проходить магнитно-резонансную томографию.
[indent]Поджимая губы, Гюстав, впрочем, думает, что часто в жизни нам приходится делать то, что совсем не хочется: ложиться в больницу, брать отпуск, говорить родным, что их ребёнок с вероятностью в девяносто девять процентов не сможет побороть болезнь, рвать с человеком, который, казалось, идеально тебе подходит.
[indent]А иногда, понимает Гюстав, как бы ни хотелось обратного, нужно послушать Оливье и сосредоточиться на вакцине. Сосредоточиться, чтобы потом спасти жизни, которые иначе, поторопившись, можно загубить. Сосредоточиться, чтобы пульсирующая точка на экране не превратилась в ещё одну пометку с черепом, какие Оливье ставил, когда они находили трупы пациентов и персонала, искореженные неизвестной им болезнью.

[indent]Помедлив ещё долю секунды Гюстав шагает за Оливье и переступает порог лаборатории, щурясь от яркого электрического света и слыша, как за спиной Фламан захлопывает прочную противоударный дверь с каленым сетчатым стеклом, служившим смотровым окошком. Все ещё думая, не ошибка ли это, Гюстав отмечает про тебя, что, в случае чего, дверь выстоит хотя бы удар, выиграв ему время достать оружие, а, значит, это хорошее место для обороны.
[indent]Хорошее, конечно, только в том случае, если опасность придёт снаружи.
[indent]Впрочем, опуская тело девочки на стол для вскрытия, включая операционные лампы и подавая питание на вспомогательные мониторы, Гюстав замечает, что Оливье незаметно может даже для себя расслабляется: опускает плечи, осматривается спокойнее, встречается с ним взглядом, вместо того, чтобы рыскать им хищно по углам.
[indent]Отворачиваясь, Гюставу думает, что слишком хорошо знает этого человека; думает, что никак не может выкинуть его из головы; думает, что должен его ненавидеть, а вместо этого вздрагивает каждый раз, как слышит его низкий, с хрипотцой голос.
[indent]А ещё Гюстав думает, стиснув край металлического стола пальцами в толстых перчатках, что он слишком отвлекается. Достаточно просто понять, что он может взяться за работу.
[indent]Может и должен, ведь это то, ради чего он здесь.

[indent]— Ничего, у меня все есть: кровь, тело, оборудование. Хотя если ты найдёшь здесь кофемашину или стакан воды с анальгетиком из группы производных пиразолона, то я буду тебе признателен, — Гюстав выдыхает глухо, стягивает с ладоней толстые тканевые перчатки и с совершенно очевидным облегчением сменяет их на медицинский латекс.
[indent]Раскрывая ладонь и помогая перчатке сесть удобнее, подтягивая ее к запястью, Гюстав думает, что так — гораздо легче, проще и привычнее. Так он — чувствует тело под скальпелем. Так он помнит — тело не просто кусок мяса, и потому к нему нужно относиться с уважением.

[indent]— Вот, — он вытаскивает из нагрудного кармана пробирку с кровью и, протянув ее Оливье, кивает на новенький биохимический анализатор, — Загрузи и запусти программу. Пока машина раскрадывает кровь на элементы, я закончу вскрытие, а дальше мы посмотрим все в комплексе.

[indent]Гюстав выдыхает снова тихо и ловит себя на том, что не заметил, как перешёл с «я» на «мы». Внимания на этом, впрочем, он благоразумно не заостряет, отворачиваясь к телу на столе и пододвигая ближе тележку с хирургическими инструментами, наклоняя ближе монитор перископической системы и выставляя функцию записи, чтобы можно было передать весь материал команде за карантинным барьером, когда они выйдут из зоны глушения сигнала.
[indent]Работа, знает Гюстав, предстоит кропотливая и неприятная.

[indent]Снова Гюстав выпрямляется и отзывается по меркам их утекающего сквозь пальцы времени совсем не скоро. К тому времени он не раз успел уже подумать, что, возможно, зря не выучил с Оливье какую-нибудь молитву, а все органы, закристаллизованные целиком или поражённые участками были выложены в лотки из нержавеющей стали рядом с металлическим столом.
[indent]У Гюстава немного трясутся руки, когда он отходит от стола, стягивает перчатки с пальцев и выбрасывает их, тут же заменяя новыми. Он думает, что эта дрянь, неизвестно откуда взявшаяся, поражает его. И поражает она его в плохом смысле этого слова.
[indent]А ещё она ему кое-что напоминает, и если он не ошибается, то ему придётся стать гонцом, принёсшим дурные вести.

[indent]Чтобы отвлечься, Гюстав отворачивается от стола и переключает внимание на анализатор, пискнувший минут пять назад.
[indent]Длинный лист тонкой факсимильной бумаги неприятно цепляется за медицинский латекс и липнет к нему. Точно также взгляд Гюстава, тяжелеющий от строчки к строчке, цепляется за показатели кислотности, белка в крови и примесей.
[indent]На строчка «повышенное содержание белка» и «шестьдесят процентов неизвестных агентов», Гюстав шумно выдыхает.

[indent]Это и правда напоминает ему Судан, желтую лихорадку и то, как буквально в прямом смысле этого слова их время превращалось в песок под палящим солнцем Африки, так хорошо способствовавшем развитию болезни внутри ослабленного организма.
[indent]Здесь же, думает Гюстав, просматривая анализы до конца, развитию болезни способствует не природа, но что-то за ее пределами.
[indent]«Неизвестный агент».
[indent]Кордицепс?
[indent]Паразит?
[indent]Одно Гюстав понимал точно: эта дрянь, как и желтая лихорадка, начинает поражение с печени, с крови, и с кровью уже разносится по организму, разрастаясь, как самая настоящая грибница.
[indent]Гюстав оборачивается на извлечённые внутренние органы, на прекратившуюся в чистый кристалл печень, на затвердевшие легкие, на вырвавшийся из левого предсердия алый нарост и думает: выдрать эту грибницу, очевидно, не представляется возможным.

[indent]Но, знает он, возможно найти вакцину, превентивно сдержать заражение, узнать, на что «агент» реагирует отрицательно и деструктивно.
[indent]Всегда, знает Гюстав, есть выход: лихорадка, Эбола, чума — они победили все. Значит, победят и это.

[indent]Когда Гюстав поворачивается к Оливье, опираясь снова на металлический край стола и поманив Фламана к себе, он невольно думает: это судьба или шутка, что они снова вместе там, где болезнь жрет людей изнутри и ничего, кроме как ждать и надеяться, цепляясь друг за друга они не могут?

[indent]— Оливье, — Гюстав отходит от стола к каталке с суднами под органы, подкатывает ее ближе, под яркий свет лампы и указывает на полностью затвердевшую печень, — Полагаю, заражение начинается если не с печени, то с крови — точно. И с ней уже разносится по организму, поражая органы, мышцы и ткани, — он говорит, а вместе с этим протягивает в чужие руки распечатку анализа крови, — Смотри. Повышенный показатель белка и неизвестных тел при пониженных прочих показателях. Столько белка бывает только при заражении, когда с вирусом пытается бороться иммунитет. Но в этом анализе вообще не наблюдается показателя белых антител, — он указывает на строчку с отрицательной цифрой, — Из чего я могу сделать вывод, что это белок не от процессов работы иммунитета, а от процессов строительства новых образований. То есть вот этих кристаллов. Получается, что организм заражённого разрушается для нужд вируса.

[indent]Гюстав выдыхает, трёт лоб тыльной стороной ладони и вдруг резко бьет по краю металлического стола ладонями.
[indent]Он чувствует, как внутри на секунду вспыхивает ярость от собственного бессилия и от безжалостности заразы.
[indent]Он чувствует, как кулаки сжимаются.
[indent]Он чувствует себя предателем просто допуская возможность того, что...

[indent]— Нам нужно взять анализы у всех здесь. Если они заражены, то я не знаю, можно ли это остановить. Мы постараемся, но пока я вижу только один способ сдержать распространение — вакцинация антителами здоровых людей для недопущения заражения. Как с желтой лихорадкой.

[indent]Гюстав прикрывает глаза на секунду, чувствует, как боль вгрызается в висок глубже и тут же выпрямляется, оттолкнувшись от стола.
[indent]Нужно торопиться, чтобы успеть помочь людям.

[indent]О том, что делать, если выжившие заражены, он старается не думать.
[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

+1

13

За дверью лаборатории что-то с шумом падает, слышится, как с противным треском раскалываются кристаллы, будто бьется стекло, на звук выходит плотнее и тише. Оливье рычит, хватает какой-то подвернувшийся под руку стул и подпирает им дверь. Сколько у этих тварей силы он не знал, и не горел желанием выяснять, но хоть какую-то дополнительную защиту иметь хорошо, даже если это всего лишь плацебо, им обоим: и ему, и Гюставу, будет так спокойнее и проще работать.
Но Гюстав подает голос и глаза Оливье уже автоматически закатываются в череп. Этот человек умеет быть невыносимым. Несмотря на то, как хорошо о нем думают все без исключения в Радуге, Фламан в нем ангела-спасителя не видит и знает, что с ним, как и с любым другим человеком, бывает сложно.

Он злится, порой вспыхивая от одной неверно брошенной фразы, как спичка, он боится, прямо как сейчас, трясущимися руками держа на руках маленькое тельце, и мир тоже давил на его плечи непосильно, норовя пригвоздить к земле. Оливье знал, принимал все, как есть, хоть и любая чужая душа – потемки, а душа, столь отличная от собственной, вообще никогда не должна была быть ему открыта. И мог протянуть ему руку помощи, ведь спасителя обычно выручать некому.

- Отлично. Тогда я пока попытаюсь связаться с Питерсом, - Фламан гонит все сентиментальные мысли прочь, хмурит брови и цедит каждое слово сквозь зубы, зная даже, что задеть его Катеб и не пытался, но он все еще пытался отчаянно себя убедить, что все в Доке его раздражает, абсолютно каждая его фраза, каждое движение и каждый взгляд. Пока не получалось.

Оливье забирает из рук Гюстава пробирку, долго, с вызовом глядя в карие глаза напротив, исполняет все в точности, как Катеб и предписывал, закрыв крышку, наверное, со слишком громким хлопком (чтобы Гюстав точно почувствовал его раздражение), выбрав нужную программу, и включив центрифугу. Как будто он не знает, как это все работает.

Оливье прислушивается к шорохам за дверью, что уже стихли, отходит подальше, незаинтересованный в том, чтобы пялиться на то, как Гюстав ловко орудует скальпелем, или как машина сама разбирает зараженную кровь на компоненты, и щелкает рацией, закрепленной на левом плече, склонив голову поближе к микрофону.

- Капитан Питерс, это Фламан, прием, - выпрямляется, отпускает кнопку на боку рации и ждет несколько секунд, смотря перед собой, в одну точку. Вздыхает, как будто Питерс обязан был выйти на связь. В любом раскладе. Наверное, Гюстава это бесило.

- Капитан Питерс, доложите обстановку.

Снова тишина, нарушаемая лишь изредка хрипом помех.

Бесило, как Оливье механически-приторно воспринимал ситуацию, делал все только по правилам, как будто устав был его рабочей версией библейского канона. Да, Гюстав совершенно точно ненавидел в нем эту категоричность. А Оливье то же неприятие терпел по отношению к фанатичному гуманизму Катеба.

Пока Гюстав говорит, Фламан молчит, опустив взгляд в пол. Не смотрит ни на Дока, ни на бумажку с анализом в его руках, но слушает, внимательно слушает, потому что от этого, опять же, зависит успешность их миссии. Он иногда кивает, в знак того, что не пропускает ни единого слова мимо ушей. По крайней мере, слова Гюстава дают ему какую-никакую надежду на то, что Катеб сам поймет все то, что он собирался сейчас сказать. Ему нежно только немного собраться с мыслями, включить рацию вновь, и начать говорить, неотрывно глядя на Гюстава.

- Если вы меня слышите, капитан, прошу, действуйте в соответствии с регламентом, - он делает паузу, потому что с ним в одной комнате человек, который о об этом самом регламенте ничего знать не должен был, вернее, об его теневой стороне. – Заложите заряды А и Б, и будьте готовы к эвакуации. Бог вам в помощь.

Он замолкает и отключает рацию, которая по-прежнему зловеще молчит. Все вокруг молчит, как перед штормом, и его не избежать, не обойти стороной. Оливье это уже, к своему большому сожалению, понял.

- Это было мое решение. Я сказал Питерсу и остальным, чтобы они не заикались при тебе о бомбах, - говорит сухо, постукивая пальцами в перчатках по металлической поверхности столика, на который он облокотился бедром.

Фламан отчаянно пытается по глазам Гюстава понять, чего от него ожидать, но что-то подсказывало – что ничего хорошего, и Оливье заранее напрягается, заранее затягивает ремень винтовки потуже и фиксирует пистолет в нагрудной кобуре. Гюстава нельзя было предсказать, как и извержение вулкана на Помпеи.

- Мы… не можем заниматься созданием вакцины, нет времени, - он не двигается с места, вообще старается не двигаться, но смотрит все еще твердо и говорит уверенно, хоть и делая иногда паузы, чтобы просто собраться с мыслями.
Если они, как предсказывал Панди, хоть сколько-нибудь сблизились за время, проведенное в их общем кошмаре, то сейчас Оливье пустил всю их совместную работу над собой насмарку. И с самого начала в этой миссии не было никакого смысла для них обоих, об этом Фламан позаботился заблаговременно. А вначале ему казалось, что он поступает правильно и предусмотрительно.

Затянувшееся молчание только нагнетало, Оливье, кажется ничего не слышал, кроме собственного внутреннего голоса, шепчущего:

Ты идиот, Оливье Фламан. Непроходимый идиот.
[nick]Olivier Flament[/nick][status]personne n'est infaillible[/status][icon]https://i.imgur.com/c5ubivD.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]i lost my faith. i'm losing my religion every day.[/lz]

+1

14

[indent]Где-то в коридоре что-то с грохотом падает, разбивается стекло и топот жестких, раздирающих кафельную плитку, лап проносится мимо почти по-наивному подпертой стулом двери лаборатории куда-то дальше, прочь, туда, где, возможно, люди дожидаются помощи, а, быть может, туда, где уже помогать некому. Гюстав не знает, ровно как и не знает, можно ли теперь вообще хоть кому-нибудь еще помочь.
[indent]Гюстав не знает.
[indent]Он знает только то, что люди, как он и думал, глядя в честные, чистые глаза Панди, убеждающего его о правильности принятого им решения о составе команды, не меняются. Люди, знает он, такие, какие они есть.

[indent]У Гюстава в голове звенит, но это не от грохота в коридоре, а от чужих холодных, резких, как удары ножа, слов. Это от осознания сказанного у него волосы на загривке встают дыбом, а не от всего, увиденного и услышанного сегодня, здесь, в этом филиале Ада из какого-нибудь дешевого околонаучного фильма ужасов. И совсем не от положенных чуть ниже комнатной температуры градусов в лаборатории у него мурашки по коже. Нет. Мурашки по коже у Гюстава от ледяной стали чужих чистых, смотрящих с непоколебимой уверенностью несущегося на тебя бронепоезда, глаз, не выказывающих никакого сомнения в тот момент, когда в прямом смысле слова был озвучен ни много, ни мало смертный приговор людям, которых ещё несколько часов назад они обещали спасти.
[indent]Нет. Не так.
[indent]Он обещал спасти.

[indent]Сейчас его ставили перед фактом, что никто никого спасать не будет. Осознание лжи, выданной ему за чистую монету, лжи, в которой он волей или нет принял участие, бьет в грудь с силой несущегося на полной скорости автомобиля.
[indent]О том, что обманул, выходит, не только он, но и его, у Гюстава не находится ни сил, ни времени подумать — все силы уходят на простую и закономерную, способную вспыхнуть, как знали все окружающие, за секунду ярость. Ярость человека, у которого забрали шанс сделать то единственное, что он всегда делать старался — спасать.

[indent]— Encule, — Гюстав хрипло шепчет первое слово, мешая его с выдохом, почти проглатывая и невольно, под влиянием эмоций, захлестывающий все более крупными волнами, переходит полностью на родной язык; и пусть после этого хоть кто-то попробовал бы сказал, что французский — язык любви. Нет. Иногда, знает Гюстав, французский — это язык ярости, и они с Оливье это уже проходили.
[indent]И даже не один раз.

[indent]— Ублюдок, — Гюстав задушенно повторяет, теряя окончательно все свое благоразумие, отходит на шаг и отворачивается было, словно не находя себе места. Он мечется, как раненный зверь, хватается за защитную маску, словно собираясь ее снять, и тут же опускает руки, бессильно, казалось бы, хотя на самом деле — в приступе захлестывающих все, сметающих здравый смысл эмоций.
[indent]Гюстав растерян, он сбит с толку, он зол, он обманут и, в конце концов, он просто не понимает, что ему делать. Не знает, потому что одновременно он пытается убедить себя, что его никто не обманывал и такое развитие событий можно было предугадать, и в то же время до боли, ощутимой почти физически, чувствует себя обруганным, преданным и загнанным в угол чужим протокольным бессердечием, тем самым, которым так легко и просто проторить себе путь в непонятной и сложной ситуации, типа той, которая сейчас сжимала их в тисках.

[indent]Но Гюстав все же пытается разобраться.
[indent]И не может.
[indent]Потому что в ярости.

[indent]Гюставу обидно до боли. И ему очень хочется, чтобы Оливье почувствовал это на себе.
[indent]Хочет.
[indent]И находит возможность это показать.

[indent]Когда Гюстав поворачивается к Оливье, глаза у него темные и действительно злые, но он ничего не говорит, а просто резко замахивается и бьет. Бьет не взирая на то, что на Фламане защитная маска, и то, что у них сейчас есть куда более важные дела, чем выяснения отношений. Бьет, потому что в нем накопилось так много, что это все — обиду, злость, боль, разочарование — невозможно было удержать в себе.

[indent]Гюстав, если честно, понимая важность командной работы, был готов дать Оливье шанс и попробовать наладить отношения хотя бы в рамках рабочего взаимодействия, и, пока они шли до этой лаборатории, ему казалось, что у них, возможно, это даже получится.
[indent]Теперь, наблюдая, как по защитному стеклу чужой маски идет трещина, пересекая его от верха до низа и расползаясь паутинкой по бокам, Гюстав понимает, что был наивен. Их отношения, вспоминает Гюстав, всегда были как это стекло — прочные на первый взгляд и очень хрупкие при близком рассмотрении.
[indent]И вот, как и раньше, они снова треснули.
[indent]Ожидаемо.
[indent]Предсказуемо.
[indent]Отвратительно.

[indent]— Ты... да кто дал тебе право снова решать за других, кому жить, а кому умирать? — он тыкает пальцем в сторону Оливье и тяжело, загнанно выдыхает, — Я, — Гюстав отступает, отворачивается снова, не желая смотреть в чужие холодные, кажется совершенно бесчувственные сейчас, глаза, и переворачивает в ярости металлический хирургический столик и пустыми пробирками, которые никто и никогда уже не пустит в ход, — Я не хочу быть соучастником или даже свидетелем хладнокровного убийства, которые для тебя, похоже, уже становятся привычкой, Оливье, — он замирает, опускает ладони на затылок, медлит несколько секунд и делает глубокий вдох.
[indent]Гюстав знает, что ему нужно успокоиться, взять себя в руки и посмотреть на ситуацию трезво, с холодной головой.
[indent]Также Гюстав знает, что для него сейчас это будет невероятно сложно. Сложно, потому что именно сейчас от него хотят, чтобы он шел к людям, смотрел им в глаза и, пороча красный крест на своей форме, говорил, что им никто не поможет. Или, что гораздо хуже, лгал.

[indent]От мысли о любом из вариантов голова Гюстава начинала раскалываться так, что перед глазами вспыхивали время от времени белые молнии.

[indent]— Черт возьми, Оливье... — голос у Гюстава резко садится и слабеет, и ярость, захлестнувшая его с головой, затухает, как костер, обданный ушатом воды, превращаясь в тлеющие, еще более опасные угли, способные в любой момент вспыхнуть снова.
[indent]Он мог бы еще долго рвать и метать, но понимал, что сейчас это никому не поможет. Понимал, что нужно взять себя в руки, потому что только так. быть может, еще хоть кому-то, кого Оливье и Питерс приговорили к смерти, можно хоть как-то помочь.

[indent]— Я иду к выжившим брать пробы крови. Мне все равно, идешь ты со мной или идешь взрывать бомбу — делай что хочешь. Я же буду делать то, зачем я здесь — помогать людям, которым еще могу, — Гюстав разворачивается, смотрит холодно и уже молча проходит мимо Оливье, задевая его плечом, будто бы в последней попытке показать ему, насколько сильно он разочарован им и его решением.
[indent]Решением, из-за которого однажды они уже потеряли все, что у них было.
[indent]Все.
[indent]В том числе и себя.
[nick]Gustave Kateb[/nick][status]no harm[/status][icon]https://i.imgur.com/mQ1su4y.png[/icon][fandom]Tom Clancy's Rainbow Six: Siege[/fandom][lz]mercy – empathy – dare – integrity – care – ingenuity – ethics.[/lz]

Отредактировано Murdock McAlister (2020-08-10 21:33:44)

+1

15

Оливье не хочет слышать, что Гюстав ему говорит, нет, рычит, стиснув зубы, не хочет смотреть в его глаза, полные гнева и обиды. Но уши заткнуть он не может, как и отвернуться, да и вообще двинуться или хотя бы сделать вдох, потому что осознание того, что он перешел черту и пути назад уже не было, заставляет его оцепенеть. 

Оливье даже не дал им обоим шанса. А Гюстав может порой и казался милосердным и всепрощающим, точно ангел господень, а то и больше, но сейчас Фламан заслуживал ничего иного, кроме как кару. Он пытался себя убедить, что в очередной раз выступал голосом разума для Гюстава, постоянно идущего на поводу у своих эмоций и сострадания, но это все-таки было не так. Или не совсем так. В конце концов, он солгал. 

Человек грешен по природе, но Оливье все-таки был убежден в том, что это не оправдание и не значит, что каждый грех тебе сойдет с рук. Ему вот точно не сойдет, и даже если Господь его простит, то Гюстав - вряд ли, а даже если бы и каким-то чудом простил бы, то Оливье точно не смог бы простить себя. И он даже не дергается, когда видит, как Катеб замахивается. Не пытается уклониться, просто закрывает глаза и ждет, когда чужой кулак врежется в челюсть, голова по инерции дернется в сторону и тело немного уведет, заставляя машинально выставить руку и схватиться за стол, чтобы не упасть и не вписаться в стену. 

Боли сначала нет - так всегда первую секунду. Нервы так обжигает, что они просто не успевают подать в мозг сигнал вовремя. И Оливье не сразу замечает, что его маска разбита, а где-то под нижним веком сидит осколок стекла, не сразу выпрямляется и решается взглянуть в глаза Гюставу. Ему нужно несколько секунд, а может и минут, чтобы собраться, унять звон в голове, сглотнуть тугой горький комок в горле, потянуться к затылку расстегнуть теперь бесполезную маску, позволить ей упасть на пол, стянуть с головы балаклаву и встретить взгляд Катеба так, будто ему не было жаль - холодно и твердо, сжав губы в тонкую линию, не обращая внимания на вязкую, багровую, медленно сползающую по щеке, “слезу”. 

Он лишь надеялся, что Гюстав сейчас настолько зол, что в заточенной в радужках его глаз боли не заметит - этой маленькой трещинки в его глухой обороне, которой служило его равнодушие, пусть и ненастоящее. Защищаться, когда бьют - лишь естественное желание, но Оливье знает, на что Гюстав способен. Что больнее него не сделает никто. Фламан старается дышать ровнее и смотреть Гюставу в глаза так, будто каждое его слово не врезалось в кожу как осколки разбившейся внутрь маски, и не морщиться, когда столик с пробирками переворачивается и оглушает металлическо-стеклянным звоном. 

- Я иду с тобой, - Оливье шмыгает носом и на секунду позволят себе опустить глаза, делая вид, что проверяет оружие зачем-то еще раз, не находя в себе сил, да и желания, чтобы сказать что-то еще. Смысла оправдываться и тратить время на выяснения отношений, которые он собственноручно только что разрушил до основания, пытаясь построить еще один замок из песка, нет, в общем-то, никакого. 

Раньше, когда они ссорились, победителя в их спорах всегда можно было определить без труда. Однако сейчас были только проигравшие. И Оливье сомневался, что после этого будет еще хотя бы один бой. После этого они станут друг другу совершенно чужими людьми. Прохожими, которым не суждено и взглядами случайно встретиться. 

Пожалуй, самым трудным было всегда именно это равнодушие, какое люди, проходя мимо, испытывают друг к другу. Испытывать это на себе, поддерживать эту иллюзию... Оливье до сих пор помнит, как был рад, когда они с Гюставом снова начали спорить и не соглашаться по любому вопросу. Черт, да он настоящую эйфорию тогда испытал, потому что в глазах Катеба появилось хоть что-то, кроме этого пустого будничного равнодушия. А сейчас Оливье боялся, что даже угли его ненависти потухнут и не останется ничего. Даже пепла. 

И наверное, эти выжившие были таким же шансом на их спасение, сколько и они для них - призрачным и лживым, но Фламан все равно готов был попытаться. Ради людей и ради Гюстава. 

Он поправляет ремень винтовки и догоняет Катеба трусцой, сверяясь по пути с картой, еще раз пытаясь вызвать Питерса по рации, но ожидаемо получая в ответ лишь зловещее ворчание белого шума.

- Туда, - он машет Гюставу рукой, указывая на один из коридоров, сразу вскидывая винтовку и включая фонарик, прислушиваясь и стараясь не думать о том, что маски у него больше нет, а левым глазом он почти не видит. 

Они проходят совсем недалеко, Оливье стреляет короткой очередью, как только засекает движение, но скорее, чтобы отпугнуть, зная, что не попадет, даже если бы пытался, а потом замирает и поднимает сжатый кулак, сигнализируя Гюставу, чтобы он сделал тоже самое. 

- Слышишь это? - шепотом сообщает, не поворачиваясь, прислушиваясь к металлическому скрежету, раздающемуся откуда-то спереди. У Оливье не уходит дольше секунды, чтобы сложить дважды два и рвануть вперед. 

- Они ломают дверь! Впереди палаты - то место, которое отметил Питерс, - он больше не пытается не шуметь, думая лишь о том, как бы успеть. Судя по размеру кристаллических когтей этих тварей, дверь, даже забаррикадированную всем стандартным набором мебели в обычной палате, они снесут за считанные минуты.

+1

16

[indent]Говорят бойтесь своих желаний, и Гюстав с высоты прожитых им лет был склонен всегда с этими словами соглашаться. Он обжигался много раз на их исполнении, и, если честно, Оливье так часто был частью таких желаний и этого болезненного, застревающего иголками под кожей, опыта, что ему, пожалуй, стоило бы уже на собственном опыте чему-то, но научиться.
[indent]Может быть, ему вообще не стоит думать об Оливье и чего-то ждать?
[indent]Может быть, ему стоит пустить все на самотек?
[indent]Может быть, ему поддаться буре эмоций и желать так много, что извращенной судьбе просто не захочется разбираться, какое из желаний хуже остальных, и она в итоге оставит его в покое?
[indent]А, быть может, ему все же стоит наоборот наконец определиться, чтобы все окончательно пошло прахом без какой-либо возможности что-либо и когда-либо исправить?

[indent]Говорят бойтесь своих желаний. Но вот что делать, когда ты на самом деле не знаешь, чего желаешь, — Гюстав не знает.

Я иду с тобой.

[indent]Слова Оливье режут слух, как скальпель режет кожу — легко, чисто, почти играючи, оставляя после себя яркий росчерк, делящий ситуацию на до и после. Гюстав хочет посмотреть на Оливье, резко обернувшись, поймать взгляд его чистых глаз, прочитать эмоции на лице, теперь не скрытом ни маской, ни балаклавой, но вместо этого он просто на секунду замирает на месте, напряженно поднимает плечи и, перехватив винтовку, до сих пор кажущуюся в собственных руках чужеродным телом, случайно оказавшимся в ране и теперь ее тревожащим, и шагает к выходу из лаборатории.
[indent]Гюстав знает, что у него есть многое, что хотелось бы сказать Оливье. Гюстав знает, что Оливье, скорее всего, хотел бы услышать хоть что-нибудь. Гюстав знает все это.
[indent]А еще Гюстав знает, что он не святой, и ничего из этого лучше не делать, иначе порезом от разбившегося стекла защитной маски Оливье не отделается. По крайней мере, пока буря, постепенно превращавшаяся из огня в ледяной шторм, не уляжется.

[indent]По коридору Гюстав идёт молча, сохраняя то ли тишину коридора, то ли тишину, повисшую между ними. Он отдаёт все в руки Оливье, зная, что может тому и не достаёт эмпатии и умения сопереживать, понимать и чувствовать, но вот твердости в руках, держащих оружие, и уверенности в готовности выстрелить ему не занимать. Сейчас, когда госпиталь превратился в поле боя, противник в котором неизвестен, Гюстав понимает, что способность к выживанию, впитавшаяся в кровь человека перед ним, въевшаяся под кожу, вбитая в голову буквально в приказном порядке словами, которым он так легко привык следовать, прячась за ними от необходимости думать самостоятельно и брать за это ответственность, куда важнее, чем умение услышать чужой крик о помощи.
[indent]Гюставу не хочется думать, что Оливье ему нужен. Гюставу не хочется думать, что он — нужен Оливье. Но, к сожалению или к счастью, Гюстав достаточно взрослый человек, чтобы очевидности всего этого не отрицать.
[indent]Друг без друга они не выберутся. И не смогут помочь выбраться никому.

[indent]Когда впереди, в темноте, разрезаемой светом фонаря, раздаётся грохот, а Оливье замирает, загораживая собой то ли дверь от Гюстава, то ли Гюстава от двери, а после — бросается прочь, сомнений в голове у Гюстава — ноль. Он не доверяет способности чувствовать, что словно отключена в этом крупном, пугающем многих человеке, красивом почти до невозможности и настолько же несносном, но вот чутьё — под сомнение не ставит. Он не доверяет собственным чувствам в отношении этого сложного во всех смыслах человека, но, опять же, своей вере в его профессионализм он не изменяет.
[indent]В конце концов, думает Гюстав, профессионализм и эмпатия, когда речь заходит о солдате, слишком часто — вещи взаимоисключающие. 
[indent]Взаимоисключающие, потому что врагу согласно военной науке сопереживать нельзя. А для Оливье, знает Гюстав, почти каждый человек — в какой-то степени враг.

[indent]Гюставу интересно — и в сложившейся ситуации странно, что его интересует что-то кроме выживания, — кем же все-таки спустя столько времени является для Оливье он.
[indent]Но с этим им лучше разобраться после того, как они скроются от ломящихся в двери тварей.

[indent]Боковой коридор, куда они врываются из центрального, встречает их темнотой, тишиной и, как ни странно, почти что чистыми стенами, не испачканными почти нигде ни кровью, ни сюрреалистически узором кристаллов, во многом покрывшем ковром прочие помещения больницы. Гюстав, отмечая это в свете фонаря, думает невольно, что это — хорошо. Хорошо, потому что старой, тянущей при смене погоды, раной его беспокоит мысль о маске Оливье.
[indent]Маске, которую он сломал ему сам.
[indent]Сломал.
[indent]И, возможно, совершил непоправимое, поддавшись секундным эмоциям.

[indent]От мысли об этом и от воспоминаний о нечеловеческих, искаженных кристаллами телах, когда бывших людьми, вот также не имевшими защиты от неизвестности, Гюставу захотелось избавиться уже от собственной маски.
[indent]Чтобы было честно.
[indent]Потому что если что-то случится — он себе не простит.
[indent]Потому что если Оливье...

[indent]От мыслей о том, что если, его отвлёк отблеск фонаря, на долю секунды пробежавший под дверью впереди восточного коридора, ведущего в зону встреч с родственниками, если Гюстав правильно разобрал табличку, попавшую уже в свет его собственного фонаря.
[indent]Сердце в его груди на мгновение екает.

[indent]— Ты замечал хоть у одного из заражённых... — Гюстав говорит едва слышно, с придыханием, не сводя взгляда с дверей далеко впереди, и намеренно использует не слово «твари», как команда Питерса, словно все ещё надеясь, что процесс мутации можно было обратить вспять, — Фонарик? Или признаки разумности для его использования? 

[indent]О маске Оливье Гюстав заставляет себя не думать. О самом Оливье — тоже.
[indent]О бомбе, из-за которой он сознательно — хоть и во многом неосознанно — подверг жизнь человека — ему совершенно не безразличного — опасности, Гюстав уже не вспоминает.
[indent]Все, о чем он думает и хочет думать — это то, что впереди те, кому они ещё могут помочь. Тогда, убеждает себя Гюстав, все это было не просто так.

0


Вы здесь » Nowhǝɹǝ[cross] » [nikogde] » Незавершенные эпизоды » a bitter pill to swallow


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно