[indent]У Джозефа по венам бежит не кровь, а кофе, но он упрямо в себя очередной стаканчик дешевого пойла из автомата заливает и даже уже не морщится; лишь думает отстраненно, так, чтобы больше никаких мыслей лишних в голову не пролезло — о телах, о Себастьяне, об звонке ночном, из больницы, конечно же, о голосе шефа таком гробовом, что самому впору в могилу ложиться — о том, что кофе в больницах почему-то всегда непременно паршивый, будто его жизнь с момента этого дела проклятого. Думает еще о том, что нервы не к черту, и курить начать, возможно, выход не самый плохой, если это хоть немного, но в себя прийти поможет, успокоиться.
[indent]И еще, наконец, думает о том, что вот так нервно в пальцах стакан из-под кофе теребил, то на часы, то на дверь в палату в ожидании поглядывая. Давно, конечно, но какое это имеет значение, если и тогда, и сейчас места себе найти не может? Сейчас, впрочем, все куда страшнее. И, к сожалению, куда реальнее, чем в воспоминаниях.

[indent]Когда доктор Розель выходит из палаты, у Джо трясутся пальцы. Они тряслись и час назад, когда он в руль ими впивался, ничего не чувствуя; когда только в широкие стеклянные двери влетал, ни о чем совершенно не думая, кроме одного повторяющегося должен быть жив должен быть жив должен быть жив должен быть жив должен быть жив; когда его от операционной буквально оттаскивали, но сейчас он даже стаканчик с остатками кофе уже в руках удержать не может — картон выскальзывает из кожи перчаток, когда дверь скрипит, и глухо о плитку ударяется, стоит лишь взглядом с глазами-льдинками врача встретиться.

[indent]— Детектив Ода? — брови чужие вопросительно над очками в стальной оправе взлетают; удивительно, но Розель его — помнит, хотя, конечно, детективы в отделении неотложной судебно-медицинской помощи — гости частые, — А Вы разве родственник?

[indent]Джо выдыхает, облизывает пересохшие губы и едва не выпаливает: да. Одумывается вовремя, в руки себя берет, хотя с этим, по брови доктора, вверх взлетевшей, очевидно не справляется, и отвечает:

[indent]— Коллега. Напарник. Господи, да какая разница? — выдыхает снова, плечи расправляет, галстук съехавший поправляет —  ничего уже от идеального образа в нем не осталось — и продолжает, — Как он?

[indent]— Состояние…

[indent]Но доктор Розель мысль не успевает закончить — в кармане плаща у Джо мобильных резкой трелью разрывается, вибрирует, и Ода знает уже — он предвестник бури, и ничего хорошего от трубки ждать не стоит. Ничего голос, механический и плохо узнаваемый от помех из-за чертовой грозы, ему облегчающего душу не поведает.

[indent]— Ода, где ты?

[indent]В голове: Себастьян! Что с Себастьяном? Боже должен быть жив должен быть жив должен быть жив!
[indent]А в трубке:
[indent]— У нас еще один труп. Снова он.

[indent]Пальцы у Джо начинают дрожать так, что телефон выскальзывает из них и с треском разлетается, ударившись углом о больничную плитку.

______________

[indent]За окном — ливень и смываемое им в водостоки под тротуарами воскресенье, но Джо не дома. Джо — в больнице, коротает время в приемном покое, смотрит на время немного нервно и невольно вскидывается каждый раз, когда дверь распахивается, впуская врача, то одного, то другого, но никогда — нужного; доктор Резаль, хирург из тех, о ком говорят от Бога, занят своим пациентом с педантичной внимательностью и маниакальной тщательностью.
[indent]И Джо от этого — спокойнее, потому что он знает, каких безнадёжных ребят этот Авиценна двадцать первого века с того света вытаскивал.
[indent]Здесь же — все уже проще немного, что бы там ни кричала пресса жёлтая, как акриловые подсолнухи, на стенах детского отделения нарисованные — никогда мимо не пройдёшь, чтоб взгляд не зацепился.
[indent]С газетёнками, в общем-то, также, только пользы — в десятки раз меньше.

[indent]«Стефано Валентини — искусство на грани.»
[indent]«Стефани Валентини — последняя фотография?»
[indent]«Стефано Валентини — опасный путь искусства.»

[indent]Второй заголовок — бесит особенно, тем более бросаясь в глаза красной тряпкой с первой полосы газеты в руках кого-то из ожидающих, напоминает, что для журналистов — ничего святого, и все, от жизни до смерти чужой — просто причина продажи тиража, просто — процент в копилку прибыли. Второй заголовок напоминает, почему всегда с журналистами он общался, а не скорый на расправу Себастьян — умение не дать в лицо людям, спекулирующим на новости о пропаже ребенка, если подумать, искусство, что дано понять не каждому.
[indent]Но сейчас — не об этом.
[indent]Сейчас о том, что все должно быть не так плохо. Джозеф узнал заранее. Джозефу — было важно, хотя он об этом старается не думать. Не думать, чтобы снова все не усложнять для себя самого; считает — что собственную увлеченность мимолетную оставить лучше в прошлом, там, где он от нее точно в безопасности будет.
[indent]Но если так, то что он, снедаемый волнением, здесь в воскресенье дождливое делает?

[indent]В следующее мгновение, правда, все это становится не важно — дверь блеклая, неприметная, с новенькой табличкой, распахивается вновь, и наконец-то выпускает в просторное по планировке, но душное по атмосфере, помещение приемного покоя доктора Розеля.

[indent]— Похвальное упорство, — высокий, с тонкой серебряной бородкой и стальными, под цвет глаз, волосами, аккуратной зачесанными назад, доктор Мартин Розель был похож на аристократа, случайно затесавшегося среди простолюдинов; говорил он, конечно же, соответствующе — медленно, чуть растягивая слова, делаю ударения — неизменно правильно, — Полагаю, будет честно вознаградить это упорство хорошими новостями.

[indent]Джозеф в свою очередь — не отвечает, ждет, настороженно к паузе прислушивается, смотрит, как отточенным годами движением доктор очки снимает и белоснежным, конечно же, платком протирает.

[indent]— В общем и целом состояние мистера Валентини стабильное, — доктор видит в глаза Джозефа так и оставшуюся там тревогу и тут же вздыхает, — Боги, эти писаки, — неопределенно машет рукой в сторону газеты, что тоже заметил, а после приглашает Джо за собой.

[indent]— Мой визит не будет проблемой для его состояния? — Джо — волнуется искренне, нервно поправляет перчатки, смотрит — все также внимательно.

[indent]— Если бы был, mon cheri, Вы не шли бы сейчас за мной, а ехали бы домой. Так что, — Розель пожимает плечами и толкает дверь в коридор хирургического отделения — в мгновение ока они попадают в мир, где понятие «здоровый» давно уже не соответствует общепринятому мнению, и редкие пациенты, способные покинуть палаты, перебинтованные, печальные, еще только осознающие себя заново — давящее, как повязки у многих из них, подтверждение, — Пациент поступил к нам стабилизированным. Нам оставалось лишь сделать все, что в наших силах, чтобы… Нам оставалось закончить работу по восстановлению поврежденных участков тела, пересадке кожного покрова и недопущению дестабилизации. Случай сложный, конечно, но… — почему-то доктор Розель делает паузу, а после — останавливается. Останавливается и очень внимательно смотрит на Джозефа.
[indent]Джозефу от этого холодного взгляда — неуютно.

[indent]— Хочу Вас предупредить. Следите за собой, не тревожьте пациента…

[indent]— Следить? — Джозеф переспрашивает, не уверенный, что понимает — уж что-то, а держать себя в руках он мог. Это — его работа.

[indent]— Да. Следить. Не напоминайте лишний раз о его травмах. Не заостряйте на них внимание. Психолог общался пока с мистером Валентини лишь поверхностно.

[indent]Невольно Джо напрягается. Но тут же — серьезно, собрано кивает. И машинально — поправляет галстук.

[indent]— Хорошо. В таком случае… — Мартин Розель легко толкает дверь, а после — говорит снова, но обращается — уже не к Джо, — Стефано, уверен, что Вы не соскучились по мне. Но, — он приглашающим жестом дает Джозефу понять, что тот может войти.
[indent]Но Джозеф — медлит, потому что вдруг думает: стоит ли здесь быть?
[indent]Думает: нужно ли ему? Нужно ли тому, кто в палате?
[indent]Думает. Но, тем не менее, порог все же переступает.

[indent]— Мистер Валентини?…

______________

[indent]— Мистер Валентини?

[indent]Стефано Валентини — звезда выставки, виновник торжества — стоит к нему спиной, и прежде чем обратиться к нему, прежде чем осторожно коснуться ладонью, затянутой в перчатку, Джозефу требуется приличное количество мужества и, конечно же, несколько минут — он смотрит издалека, просто наблюдает с самого начала мероприятия, с самого открытия, и наверно может показаться даже, что фотограф — интерес для него больший, нежели фотографии. Это, конечно, не правда.
Но не признать сложно — Стефано завораживает.

[indent]Сначала Джозефа — и это правда — завораживали лишь работы молодого фотографа. Живые, но вместе с тем гнетущие; цепляющие, хотя, казалось, показывают неприглядную, грязную военную обыденность; трогающие до глубины души, хотя на них — боль, жестокость и страдания; красивые, хотя все в них — об отвратительном. Фотографии Стефано делали статьи не просто голыми фактами о войне, не просто цифрами жертв и количеством бомбжек. Фотографии Стефано буквально оживляли то, во что не был способен вдохнуть жизнь сухой язык военно-политической публицистики.
[indent]Фотографии Стефано словно давали историям об ужасах человеческой жестокости душу.
[indent]Вот что — завораживало.

[indent]А потом Джозеф оказался на этой выставке. Оказался лицом к лицу с тем, кто за объективом. Оказался этим лицом, смутно знакомым таким, словно память крючками цепляющим, — поражен, и дело тут не столько в красоте — хотя, конечно, спорить с ней было сложно, — сколько — в чужой энергии.
[indent]В чужой энергии, захлестывающий всех вокруг. В жизни. В шарме каком-то. В личности.

[indent]Не решался подойти, впрочем, не только потому что поражен был. Еще — ощущал себя совершенно растерянно. Еще — не знал, что сказать.
[indent]Не знал, зачем вообще беспокоить человека хочется.
[indent]Знал только — хочет.

[indent]В конечном итоге решает: это не преступление — отнять у фотографа минуту. Зато преступление — не сделать этого и потом сожалеть.
И именно так он за спиной высокой фигуры оказывается в тот короткий миг, когда у него хотя бы шанс был привлечь внимание.

[indent]— Мистер Валентини, — говорит негромко, но — уверенно, осторожно пальцами плечо чужое сжимает и тут же — коротко улыбается, как по этикету положено, а после, только лишь молодой человек оборачивается, руку убирает, — Я… — медлит, выдыхает и коротко кивает своим мыслям, — Я просто хотел сказать, что Ваши фотографии — больше, чем просто снимки. Это — самое живое воплощение войны, какое только может быть доступно тем, кто не на передовой. И это — невероятно.

[indent]Медлит — снова, бросает короткий взгляд на фотографию за спиной фотографа, на стене выставочной — непременно цвета слоновой кости, будто специально чтобы с ужасом темным больше контрастировало — и продолжает, негромко также:
[indent]— Спасибо за...

______________

[indent]— Спасибо за то, что согласились принять, — голосом негромким, вкрадчивым, выдыхает и коротко совсем, мягко — улыбается, — Полагаю, сейчас это для Вас непросто. Поэтому если что — говорите, и я тут же уйду.
[icon]https://funkyimg.com/i/2VGLZ.png[/icon]