[indent]Артем тянется рукой назад, нащупывает пальцами горячее стекло лампочки ильича, снова задумываясь, почему этому дефицитному теперь источнику света предыдущие поколения присвоили имя идеала Красной линии, и снова приходит к тому же выводу, что и раньше: в общем и целом, круглое навершие из стекла и правда напоминало лысую голову вождя революции. Правда это или нет Артем не знает, но проверять и в который раз выказывать свое невежество, как он когда-то сделал это перед товарищем Русаковым, ему не хотелось. Сухой говаривал частенько, что чем меньше ты болтаешь, тем больше за умного сойдешь.
[indent]Артем сейчас, спустя два года своего исхода с ВДНХ, как никогда раньше был с этим согласен, набив на несогласии пару здоровенных шишек.
[indent]Из дальнего угла казармы, выбитой в толще земли и залитой бетоном на каркасе арматуры людьми, которые уже вряд ли когда-то еще раз увидят плоды своих титанических трудов, раздается плеск неосторожно потревоженного ведра с водой, а следом дальше — громкий, довольный смех его братьев по оружию: Алеша, набравшись самогонкой, протащенной на режимный объект, не сразу смог попасть шваброй в обод, и, позабавленные этим, Сэм и Игорь не упустили возможности по-дружески погоготать.
[indent]Артем улыбается и сам, но к общему веселью не примыкает, предпочтя остаться сторонним наблюдателем: с недавних пор ему уютнее было наедине с собой, блокнотом и собственными мыслями, а все вокруг, проявив молчаливую солидарность, эту добровольную отрешенность поддерживали. Перешучивались, конечно, звали к себе за стол, улыбались, но каждый раз, когда он проходил мимо с разгрузкой и огромной рацией за плечами, погруженной в добротный армейский чехол-переноску, рейнджеры Ордена все реже и реже желали ему удачи.
[indent]Он их не винит и не переубеждает. Больше. Лучше так, молча, чем в штыки. Им, в конце концов, еще вместе воевать, и Артем хочет, чтобы эти люди не боялись доверить ему свою спину.
[indent]Ребята хохочут снова и Артем, вынырнув из собственных мыслей, опускает взгляд на страницу блокнота, откопанного в закромах как-то офицерского кабинета в Д6 и заботливо припрятанного им на будущее на дне рюкзака. Привычка все записывать пошла у него еще от Сухого, любившего повторять, что дело порядок любит, однако сейчас на него в тусклом свете лампочки смотрел небольшой, по размеру страницы, карандашный набросок: его товарищи вокруг ящика-стола, и вокруг привычные им всем вот уже двадцать лет тени, разгоняемые только тусклой лампой, притулившейся на краю ящика.
Артем утыкает кончик грифеля карандаша в рисунок и замечает, как, чуть дрогнув, пальцы проводят темную линию поверх контура нарисованной лампы, и это кажется ему символичным: он может легко заштриховать рисунок, погрузив всю троицу друзей в непроглядную тьму, но в жизни, по сути, до темноты еще меньше усилий — просто неосторожное движение, а не десяток, не два.
[indent]И, в общем-то, двадцать один год назад человечество такое движение уже сделало.
[indent]— Эй, эсторожнэ! — Сэм, каверкая акцентом слова, но не так, как делали это, например, кавказцы, которых когда-то давно Артем из невежества даже побаивался за данное им Рейхом прозвище "черные", а как-то мягче, приятнее для слуха; по комнате разбегаются тени от покачнувшейся лампы на задетом шваброй ящике. Алеша принимается рассыпаться в извинениях, а Сэм только фыркает.
[indent]Третьего голоса не слышно, и Артем снова поднимает голову, замечая, что Князь притих. Медлит, задумчиво перебирая в пальцах огрызок карандаша, смотрит еще несколько мгновений на парня, а после легко качает головой: у них у всех были причины иногда помолчать, и у Артема водилось негласное правило не лезть в чужую жизнь без видимой надобности. А, если вспоминать утро, Игорь, скорее всего, просто расстроен, что Мельник снова не дал ему блеснуть в первых рядах.
— ты бы присмотрел за ним, а? тянется он к тебе, и хрен его разберет почему.
[indent]Артем знает, что Мельник, хоть и все еще по-доброму к нему, давно уже осуждающе посматривает и на вылазки артемовы, и на молчаливость, которой он все больше, как хитиновым панцирем, тем, о котором в какой-то книжке про насекомых, Артем давно читал, обрастает, и совсем не такой идеал он хотел бы видеть для молодого, полного силы, энергии, потенциала Князя. Но также Артем знает, что ему Мельник все еще доверяет, и знает, что как бы себя ни губил, парня он за собой никогда не утащит.
[indent]— Артиьем!
[indent]Артем вздрагивает и поднимает взгляд снова. Сэм смотрит прямо на него и немного неловко улыбается, махнув колодой карт.
[indent]Артем улыбается и, помедлив, все-таки поднимается на ноги. В конце концов, до вечера ему нужно было убить еще несколько часов, и иногда ему все еще хотелось простой человеческой компании.
___________________________
[indent]Артему снится кошмар. Он это понимает, но от ему не легче, потому что кошмар этот яркий, живой, такой, какие ему не снились с тех пор, как Черные ушли прочь из разоренной Москвы. В кошмаре ему в лицо бьет холодный ветер, вокруг ничего не видно дальше вытянутой руки, но он знает, что это поверхность, знает, что он в мертвом городе, на руинах, и знает, что он кого-то ищет. Не знает только, кого, где и зачем. Ветер вокруг почему-то бесшумный, тьма — осязаемая, даже колючая. Через секунду, впрочем, оказывается, что это не тьма, а кусок арматурины из разрушенной стены многоэтажного дома. Артем цепляется пальцами за какую-то цепочку и, инстинктивно сжав на ней пальцы, отдергивает руку, потому что ему кажется, что артматура слишком теплая, слишком... скользкая. Артем втягивает в себя воздух, хотя знает, что во сне это не нужно, и быстро подносит руку к глазам, совершенно не желая этого делать, потому что знает, что увидит.
[indent]Его пальцы красные. И в них зажата цепочка со спартанским жетоном. Он щурится, пытаясь прочитать имя, но тьма вокруг вдруг становится совсем непроглядной, и он не видит даже того, что у самых его глаз.
[indent]А потом вдруг гремит гром.
[indent]Артем открывает глаза, а гром в ушах все еще звенит. Он переворачивается набок, пытаясь устроить удобнее, но мягкий матрац на койке в отведенной ему комнате уже не кажется таким удобным, впиваясь складками и комьями под ребра, и, чувствуя это, Артем понимает: сегодня он уже больше не уснет.
[indent]Садясь на постели Артем думает, что лучше бы он пошел наверх, как и хотел до самого вечера, а после вдруг, сморенный чем-то и будто притягиваемый постелью, передумал, решив, что за один вечер выжившие, где бы они ни были, никуда не денутся.
[indent]Всего один вечер.
[indent]Впрочем, поднимаясь на ноги и вспоминая сон, ускользающий от него, как со снами это обычно и бывает, Артем думает, что, возможно, остаться он был должен, и что не его это вовсе было решение, а его шестого чувства, оставшегося еще от Черных.
[indent]Распахивая дверь и слыша, как со звонким металлическим лязгом что-то отлетает от двери прочь, Артем приходит к выводу, что нихрена в этом мире не делается просто так.
[indent]Он еще трет заспанные глаза, когда наклоняется поднять с пола что-то очевидно очень громкое в тишине спящих коридоров, а, сжав пальцы на рукояти добротного военного ножа старого образца, цельного, литого, острого как бритва, у Артема весь сон как рукой снимает, и в голове, словно вагоны призрачного состава на какой-нибудь проклятой станции проносятся за секунду утренние события и чужие звонкие, сильные голоса:
— бандитская застава....
— я!
— отставить, Князев!
[indent]— Игорь, — Артем выдыхает это уже когда срывается с места, прихватив с собой лишь ручной фонарь, когда-то подаренный ему Ханом, — Что же ты за дурак, а.
[indent]Артем, впрочем, не меньший дурак: он бросается в оружейную, за рюкзаком, маской, фильтрами, защитой, а не к Мельнику за подмогой. Но Артем знает, что к Мельнику нельзя: чаша терпения у того совсем не резиновая, а Игорь у командира давно на особом и совсем не лучшем счету, так что лишний проступок, лишний шаг в сторону — и полетят головы, заберутся обратно выданные жетоны и просрочен будет кредит доверия.
[indent]Артему нравится Князь, потому что тяга того выделиться была ему понятна. Поэтому плохого он парню не хочет.
[indent]Хочет он только помочь.
[indent]Дай бог, чтобы он не ошибся.