C12H22O11, бесцветные кристаллы дисахарида — погружаются в воду, небрежным перемешиванием хирургической кюретки против часовой стрелки — доводятся в стакане до состояния однородного гомогенного раствора, пальцами дрожащей руки (гипогликемический тремор) направляются к пересохшим губам в давних заскорузлых ожогах, торопливыми глотками орошают горло — ощущение вкуса на языке — отвратно, напоминает о том, что организм — функционирует.
Всё ещё.
На пределе.
Центр голода в гипоталамусе — подвержен расстройству, ибо голод, несмотря на нарушение пищевого поведения — давно его не беспокоит, не тревожит сигналами, отнимающими время. Однако, он — понимает: для бесперебойной работы мозга и нервной системы необходим постоянный приток глюкозы в крови, около ста двадцати граммов ежедневно, и это — только для поддержания необходимых жизненных функций, передачи нервных сигналов, воспроизведения элементарнейших операций мозга; впрочем, он — понимает, что нуждается — хотя бы в этом.
Он почти не ест — недостаточно много. Спит — непозволительно мало для того, кто работает двадцать три часа в сутки к ряду. Но это — неважно, это — несущественный фактор, значение имеет только — его разум. Разум, собственный, восставший — против, со времён «того инцидента», опустошавший беспрестанной головной болью, спутанностью сознания: иногда, изредка, почти никогда в последнее время — он снова видит её. Являлось ли то побочной реакцией мозга на хроническую усталость, повышенную температуру тела из-за отсутствия функции терморегуляции кожи ввиду отсутствии большей части потовых желез, либо то было реакцией на тяжёлые болеутоляющие — он не мог сказать определённо, его не волновала истинность собственного восприятия в этой точке (потому что она — реальнее всего того, что он когда-либо видел), покуда это придавало ему силы идти до конца в своих научных изысканиях. Однако, в момент, когда ему понадобился организм — собственный, пребывавший на пределе возможностей физических, человеческих в целом, в момент, когда он — испытал своё детище, дело всей своей жизни — на себе, когда он — разместил электроды в подготовленные, обработанные разъёмы, внедрённые в участки правого полушария своего собственного — «вскрытого», трепанированного головного мозга, защищённого вшитой пластиной из свето-прозрачного синтетического полимерного материала вместо костного каркаса, от анальгезирующих средств пришлось отказаться: только его разум, гениальный, его психика, уже переломленная до основания, среди всего подопытного материала — оказались достаточно выносливы для того, чтобы выдержать «новые измерение». К его — ярости, к его — разочарованию, к его — исключительности, ни один из «образцов» не способен вынести нагрузку на психику — обычную, ежедневную, ежесекундную — для него.
Разумеется, эффективность последующих исследований качественно изменилась, с тех пор как Мобиус и Хименес начали поставлять подопытных из «Маяка» — в его руки. О-о, ментальные возможности некоторых экземпляров, в отличие от второсортных паразитов, добытых в близлежащих захолустных трущобах, годных лишь для вскрытия, отбрасывавших прогресс в его исследованиях назад на четверть века, когда под его скальпелем оказывались мелкие хордовые животные — во истину превосходили его самые смелые ожидания.
Но они — не подходили.
Но они — не были совместимы.
Последнее звено — оно ему — необходимо.
А значит сейчас, когда он — в шаге от своей цели, ему не до — голода, не до — сна, не до — физиологии собственного изувеченного, делающего его — омерзительным, наделившего его — уродством, тела. Ему только — до его исследований, не до чего больше. Он должен — работать. Его больше не волнует Хименес, в который раз явившийся — без предупреждения, в который раз — взявшийся за проповеди о том, чего он, Рубен Викториано, должен, кому, и по какой причине более он не работает в их, оборудованных по последнему слову техники, лабораториях. Его не волнуют условия, навязываемые — «теми людьми». Они — ничто без него, Хименес, это напыщенное насекомое, паразитирующее не на своих лаврах — и мизинца его выеденного не стоит: он — превзошёл их всех, у него — есть все необходимые данные, претворение теории в практику — всё, что осталось.
Осталось найти его — субъект, совместимый.
Но даже без этой жизненно-необходимой детали для его машины, у него — существуют все основания полагать. Домысел. Гипотеза. О том, что рецепторы возможно использовать для передачи мозговых сигналов подопытным — на расстоянии, распространять действие STEM подобно механизмам беспроводной сети. Он — проанализирует это, обдумает как следует это, произведёт все необходимые расчёты на предмет доказуемости гипотезы, это — много упростит достижение его цели, возвращение — Лауры, но об этом — позже. Не сегодня. Сегодня — его ничто не остановит.
Сегодня он — в очередной раз совершает ладонью равномерное прямолинейное движение от исходного положения, отжимает рычаг — вниз, дождавшись, когда шаги Хименеса, унёсшегося прочь вместе со своим уязвлённым изнеженным эго, стихнут в катакомбах, приводит в действие оборудование, прототип STEM, машину, что вернёт ему отнятое — вероломно. Рубильник подаёт заданное напряжение, стимулирует кортикальные области мозга испытуемых волнами номинальной частоты: синоптическая передача посредством проводящей среды в терминалах — монооксида дигидрогена, воды обыкновенной — становится всеобщей, нарушение электрической непрерывности в распространении нервных импульсов — обрывая, электрические движения в синапсах нейронов разных подопытных — объединяя, разумам противоположным, двум, разным, позволяя — перетекать друг в друга, создавать ум — единый, границы воспоминаний — стирая.
— Начало процедуры. Выявлена аномальная мозговая активность.
Механизм прототипа STEM — вращается, генерирует высокочастотный шум, заставляя освещение меркнуть и вспыхивать снова, на этот раз генератор выдержит нагрузку, в случае экстренном — портативные аккумуляторы обеспечат оборудование электроэнергией, не допуская аварийного отключения, как то было — в прошлый в раз, в предыдущий.
Щелчок — нажимает на кнопку, слышит, как крутится катушка старого кассетного диктофона — словесно описывает полную клиническую картину, анамнез субъектов, наблюдает за показаниями электроэнцефалограммы, выводимой на мониторы.
Подопытные, субъекты №91, №92, размещённые в двух из пяти предпроектных терминалов, проявляют стандартную психомоторную активность, направленную на создание громкого голосового сигнала; непроизвольные судорожные сокращения мышц. Они — «кричат», как свиньи во время убоя. Но это — не «крик», это — ничто в сравнении с тем как кричала Лаура.
Психолептик, синтезированный им собственноручно, не угнетает психическую активность субъектов, они — пребывают в полном сознании; их — всего лишь частично парализует. К счастью, подвал его родового имения — глубок, оборудован соответствующе, шумоизолирован для остальной «жилой» части, в отличие от времён его здесь заточения — звуконепроницаем, отвечает — всем требованиям предосторожности, его — почти усыпленной бдительности, грани паранойи. Крики «Выпустите меня! Выпустите меня!», беспрестанные стуки по металлическим дверям камер содержания подопытного материала — больше, не отвлекают, не навевают — свои собственные, аналогичные, воспоминания. Седативное — делает своё дело. С некоторых пор, истинная реакция подопытных, доведение их психики — ломание её до предела — более не приносит удовлетворения. С некоторых пор, за чередой беспрестанных экспериментов, один труп, два трупа, тридцать трупов — становится рутиной, его одержимая тяга — причинять боль, сообщать подопытным каждую подробность, каждую деталь того, что он собирается с каждым из них сделать, того, что им предстояло — всё это обращалось пеплом безудержной тоски, тлеющей, сжигавшей заживо, по Лауре, вместе с нею.
— Пульс, частота дыхания, кровяное давление, температура повышаются. Подопытный номер девяносто два: пришел в сознание. Стабилизация жизненно-важных функций. Остановка сердца у субъекта номер девяносто один. Реанимация невозможна.
В очередной раз — два расходных материала, которые теперь необходимо — утилизировать: одна единица — труп биологический, одна единица — труп ментальный, способный к повторной попытке синхронизации с минимальным процентом. Снова. Возникновение аберраций при ассимилировании сознаний двух подопытных для него — не ново. Общим фактором у обоих субъектов является схожесть мозговых паттернов. Подобные подопытные, в теории, способны не просто обладать общим сознанием: один разум, «ядро», доминирующий, способен абсорбировать другой разум, подавлять, вытеснять. Однако, все попытки принудительного делегирования функции «ядра» системы, на данный момент — необширной, состоящей из «хоста» и «клиента», в разум, для этих целей неподходящий, с этими функциями несовместимый, не способный стать «ядром» — проваливаются, снова. Разумеется, он способен использовать в качестве ядра — свой мозг, но для дальнейшего прогресса в исследованиях, ему не хватает мозга с его собственным мозгом — совместимого, поэтому, на данном этапе ему необходимо выявить алгоритмы, обнаружить недостающий фактор, служащий причиной тому, согласно каким критериям субъект, выполняющий функции «ядра», способен зафиксировать отпечатки своей личности в разуме, ему подконтрольном. Только методом подобного опытного исключения он сможет подобрать субъект, полностью совместимый — с ним.
Провальные попытки — утомляют. Он — устало трёт глаза, пальцами, обожжёнными, с ничего не чувствующей «кожей». Отключает запись, переводит рычаг в исходное положение. Идеально ровной линией перечёркивает записи в учётной тетради. Топтание на месте. Где-то глубоко начинает вскипать — холодная ярость, готовая раскрошить шестигранную форму карандаша — в щепки. Первый монитор со «спящей» энцефалограммой — гаснет, в блёклой матрице отражая изуродованный бледный силуэт в капюшоне, напоминавший скелет, обтянутый изрубцованной кожей. Ему не нравилось смотреть на себя, на лицо, которое у него — забрали, в этом поместье — не было зеркал, кроме использованных для собственной трепанации, в этом вместилище — тюрьме из обожжённой оболочки и обугленной плоти, там, где он по праву рождения являлся — не тем, кем быть должен; жил жизнью той, которую у него — отняли все они.
Монитор — второй, с энцефалограммой, фиксирующей минимальную мозговую активность — функционирует, пока что. С субъектом №92 он — ещё не закончил, и, видимо, закончит позже: красный диод-индикатор — загорается в верхнем углу монитора, привлекает внимание, вызывает — некоторое беспокойство и вместе с тем, любопытство, некоторого рода: только Хименесу дозволено входить в его владения; все прочие, местные из «Элк-Ривер» и «Сидар-Хилл», необразованные идиоты, суеверные религиозные фанатики на манер его отца-святоши, считали особняк — проклятым, держались подальше, обходили стороною. Тем лучше. Превосходно. С его благосклонного позволения — только Хименесу известно точное расположение его ловушек, Хименес — не угодил бы в них, определённо.
Щелчок переключателем — монитор исполосован ровными прямоугольными сегментами, передающими записи системы видеонаблюдения: в подвале, у входа в коридор, ведущего в катакомбы под особняком, зафиксировано движение. Мужчина. Белый. Не Хименес. Привёл в действие самую простейшую ловушку из всех возможных — капкан. Опознать возраст — невозможно. «Жертва» — ожидаемо, на коленях. Классический стиль одежды. На шее, на ремне — аппаратура. Очередной репортёр. Хименес упоминал о каком-то журналисте из «Кримсон-пост», совавшем свой нос туда, куда — не следует. Зачем он здесь. Какие тайны пытается вынюхать. Узнать — необходимо.
Уголки рта едва поддёргиваются в ухмылке: ранен — на одну ногу, далеко — ему не убежать. Жаль, испытать древнюю фамильную «игрушку» Викториано, оставшуюся на верхних этажах — собственноручно переделанный арбалет — сегодня не представится возможным. Тогда бы его точно ждала — натуральная агония.
Он — преодолевает запутанные коридоры подвальных катакомб имения Викториано, больше двадцати лет являвшихся ему — тюрьмой, его — домом. Сперва — насильно. Затем — добровольно. Он — поднимается по лестнице, ступень за ступенью, не торопится, призраком проскальзывает в тёмное помещение, касается канделябра, настенного, жгучим скрипом поворачивает его под прямым углом, вправо, активируя старые механизмы: шестерёнки вращаются, открывая проход — узкий, ступень за ступень взвинчивающийся снова вверх, ведущий к «настоящему» подвалу, к его «святая святых», к его — детской «лаборатории», через книжный стеллаж, вот это ирония. Похоже, предки его семейства, заложившие особняк, не потрудились придумать нечто в большей степени не вызывающее подозрений.
Его взгляд — не задерживается на останках прошлого, своего собственного, от которого «отец» пытался избавиться тщательно, фанатично: здесь остались только стены, испещрённые блёклыми чертежами его собственной версии «витрувианского человека», но даже они — отдавали здесь гарью. Это — неважно.
Он — покидает «святая святых», снова ступает по коридору, снова — поднимается по ступеням, наконец, толкает, отворяя со скрипом, железную дверь, ведущую из подвала к входным в особняк, «парадным», дверям, слышит воющий сквозняк, в комнате, отделанной выцветшим багровым, сколотым, растрескавшимся, обнажавшим гнилую древесину. Он — видит его, вероятно, свой новый материал, в коридоре потайного хода, стоя — напротив. Надвигается бесшумно, будто из ниоткуда.
— Вы.
Он — является из кромешной тени в тусклых отсветах редких настенных канделябров, неспешно вышагивая босыми ногами по коврам столетней давности, потом — по камню, растаптывая, пересекая собственные чертежи и выкладки «устройства для мозга», выцарапанные на полу на стенах посреди безумия десятилетнего здесь заточения. На незваного гостя — взирая, презренно, высокомерно. Лицо своё — в тени капюшона глубже — скрывая, будто в попытке с чужих глаз — исчезнуть, сделаться — невидимым вовсе.
— Вижу — угодили в капкан. О-о, здесь иногда пробегают...крысы. Вы ведь понимаете... что вторглись в частные владения, — запускает руки — в карманы, пальцы нащупывают сталь и пластик. Орбитокласт или шприц. Паралич или смерть. Впрочем, первое не исключало второго. Во истину — сложный выбор.
[nick]Ruben Victoriano[/nick][status]you will suffer[/status][icon]https://i.imgur.com/X9EddsV.gif[/icon]
[fandom]The Evil Within[/fandom][lz]I know what you crave, what you fear.[/lz]
• • 
• • 
